— «Оооо», — повиновался юноша.

— Следующая?

— «Л» — обрадовался султан.

— А последняя — мягкий знак. Это значит «Л» произносится мягко «Ль». Повтори!

— «Ль» — отчеканил Мурад.

— Получается «Соль».

— «Соль» — по буквам повторил тот.

— А здесь написано «Сахар», — подставила Лина новую банку на стол перед юношей.

— «Са-хар» — по слогам прочитал тот.

Обучение грамоте продолжалось еще долго. После того, как банки закончились, в ход пошло содержимое холодильника.

— Слушай, высочество, а ты быстро учишься! Прямо на лету все схватываешь! — похлопала Лина султана по плечу.

— Да, память у меня отменная, — гордо произнес тот, выпрямив спину.

— Ладно, пробуй! — девушка аккуратно двумя пальцами взяла из салатника одну из ягод, самую крупную, и, выдавив на нее сливок из флакончика, протянула Мураду.

— Сначала ты! — поморщил тот нос.

— Опять начинается? Ну, как хочешь, — с этими словами Ангелина, не раздумывая, отправила клубнику в рот, зажмурившись, добавила, — обалденный вкус! — и потянулась за второй.

Клубники в салатнике оставалось все меньше и меньше. Мурад следил за каждым движением девушки.

— Стой, девка! — крикнул вдруг он. — А как же я?

— Сам же отказался, — продолжала Лина свое занятие.

— Погоди! — Мурад схватил ее за руку прямо перед самым ртом. — Дай и мне отведать! — с этими словами он выхватил из руки девушки ягоду и, не успела Лина и рта раскрыть, ягоды уже не было и в помине. — Ммммм! И впрямь великолепный вкус. Дайка мне еще одну! — дожевывая, обратился он к девушке.

— Не поняла! Я тебе служанка? Сам возьми! — Лина тихонько ударила юношу по макушке.

— Что за воспитание у тебя, девка! — заерепенился тот.

— Еще раз меня так назовешь, я за себя не ручаюсь! — Ангелина сомкнула пальцы в кулак.

Мурад, улыбнувшись, потянулся вновь за клубникой, потом взял со стола флакончик:

— «Слив-ки» — прочитал по слогам он.

— Браво! — Ангелина захлопала в ладоши. Затем потрясла опустевшей бутылкой «Абрау Дюрсо». — Пойду за второй, — добавила она.

* * *

— Слушай, высочество, а сколько тебе лет? — вернувшись, спросила девушка.

— Я родился в Манисе четвертого июля тысяча пятьсот сорок шестого года…

— То, что тебе четыреста с лишним, это я поняла. А ты по-человечески можешь ответить?

— Намедни исполнилось двадцать девять.

— Аааа! — всплеснула Лина руками. — Салага!

— Салака? — переспросил юноша. — Что это значит?

— Это значит ты младше меня. Мой день рождения зимой.

* * *

Пижамная вечеринка продолжалась еще долго. То и дело разбавляли интересную беседу звонкий смех, звон бокалов и шипение напитка аристократов. Мурад рассказывал о жизни во дворце, о забавных случаях, произошедших с ним то на охоте, то на приеме очередной делегации. Он вспоминал своего Великого визиря — Мехмета-пашу, с восторгом отзываясь о своем верном и преданном друге. Он не забыл и о Валиде-султан, с нежностью в голосе перечисляя все достоинства самого близкого и родного ему человека. С болью в голосе он вспоминал о тех трудностях, с которыми ему пришлось столкнуться при принятии трона, о своих пяти братьях, об отце, о тех событиях, заложниками которого он стал. Не говорил он только о себе, о своей семье, о своей любимой. О том, что Лину волновало больше всего. Но она не осмелилась заводить этого разговора.

Девушка слушала падишаха, затаив дыхание. Так хорошо и спокойно ей не было еще никогда. Она знала Мурада совсем ничего, но ей казалось, будто они знакомы целую вечность. Она ловила его взгляд, следила за каждым движением. Улыбку девушки вызывало то, как султан, перед тем, как отпить из бокала, зажмуривается и задерживает дыхание, с каким серьезным видом он выдавливает взбитые сливки, будто подписывает важный приказ. Ангелина понимала, что с каждой минутой ее все больше и больше тянет к этому парню. Не правителю непобедимой могучей державы, а простому юноше, каким он казался ей сейчас. Она гнала эти мысли прочь. Но они вновь посещали ее. Как бы она хотела, чтобы этот вечер никогда не кончался!

* * *

Разбудил Ангелину телефонный звонок. Она взглянула на часы — шесть утра. Кто бы это мог быть в столь ранний час.

— Алё, — зевнув, ответила девушка.

Голос на другом конце провода она узнала не сразу. Мачеха несла какую-то околесицу, то и дело всхлипывая и причитая.

— Ольга Николаевна! — не выдержала Лина. — Объясните толком, что произошло, — сердце же девушки забилось в предчувствии беды.

— Ночью папе стало плохо! — рыдала в трубку мачеха. — Его увезла скорая!

— Что? — Лина вскочила с постели и заметалась по комнате. — Как? Что с ним?

— Сердечный приступ, — продолжала причитать мачеха.

— Боже мой! — Лина села на диван, закрыла лицо ладонями, на глазах выступили слезы. — Как же так? Почему?

— Мы сейчас в пятнадцатой городской больнице. Отец в реанимации.

— Я еду! — Лина бросила трубку и вновь забегала по комнате.

Девушка открыла шкаф, потом закрыла, постояв какое-то время в оцепенении, вновь потянулась к ручке дверцы. Послушался стук в дверь.

— Позволь мне войти! — раздалось за дверью.

Ангелина промолчала. Она буквально сорвала с вешалки серое платье и натянула на себя. Стук повторился.

— Входи, — буркнула девушка, — и вновь заметалась по комнате в поисках сотового.

— Я всю ночь не спал, выучил все буквы. Вот смотри… — начал было Мурад с порога, но стоило ему лишь взглянуть на Ангелину, от его улыбки не осталось и следа. — Ты белее мела! Тебя кто-то обидел? — пальцы его невольно сжались в кулак.

— У папы сердечный приступ. Он в больнице, — даже не посмотрев на султана, через плечо бросила та.

— Я не знаю, что такое сердечный приступ. Но раз твой отец болен, позволь и мне поехать с тобой!

— Поехали! — Ангелина наконец нашла сотовый, оказавшийся под подушкой, схватила сумку, взяла с журнального столика ключи от машины и выбежала в коридор.

Мурада долго ждать не пришлось. Через минуту появился и он в голубых джинсах, рваных на коленках, и белой футболке. В другое время и при других обстоятельствах Ангелина не смогла бы оторвать восхищенного взгляда от его красоты и идеальной фигуры. Но только не сейчас. Её мысли были заняты совсем другим. Ее сердце обливалось слезами, а душа болела.

* * *

Всю дорогу никто из них не проронил ни слова. Мурад переводил иногда взгляд с дороги на Лину, но боялся нарушить тишину. Даже магнитола в салоне молчала. Ему до боли в сердце было жаль бедную девушки, глаза которой были мокрыми от слез. Ему искренне хотелось ей помочь. Но он не знал, как. Ангелина глаз не сводила с дороги. Но не замечала ни машин, которые, не смотря на ранний час, оккупировали шоссе в обоих направлениях, ни прохожих, спешащих на работу, ни сигналов светофора, пару раз проскочив на красный свет и лишь чудом избежав несчастья.

Мысли девушки были далеко отсюда. «Почему отец?» — думала она. Почему именно он, единственный родной человек, который остался у нее на всем белом свете. Они были в пути чуть меньше часа, но Ангелине казалось, что прошло три.

Припарковав машину у ворот больницы, Ангелина устремилась к главному ходу, даже забыв нажать на кнопку блокировки. Мурад не отставал ни на шаг. Узнав в регистратуре, где находится реанимация, девушка тут же бросилась к лестнице, не став дожидаться лифта. Буквально пролетев несколько этажей, Ангелина остановилась на четвертом. Она вошла в холл.

— Ангелина! Дочка! — со слезами на глазах к ней бросилась женщина. Мурад даже не успел разглядеть ее лица. Девушка ответила на ее объятья. Они простояли так несколько минут. Женщина плакала, уткнувшись Лине в плечо. На глазах последней тоже были слезы.

Мурад огляделся по сторонам. Обстановка угнетала. Просторный холл, белая плитка на полу, в светлый цвет выкрашены стены. Несколько кожаных сидений по одной стороне и огромная белая дверь с красной надписью «Реанимация». Мурад как раз пытался прочесть длинное слово, как услышал позади себя женский голос, до боли знакомый и родной. Его сердце в ту же секунду будто пронзило стрелой. Он застыл на месте, не в силах пошевелиться. На голос обернулись Ангелина и Ольга Николаевна. В холле возле лифта стояла Настя.

— Я принесла кофе, — ответила она, — в руках у нее было два бумажных стаканчика, от которых исходил чудесный аромат любого утра.

Мурад собрался с духом и медленно обернулся. Увидев, наконец, обладательницу голоса, он замер в оцепенении. В глазах его читалась боль и радость одновременно. Уголки его губ поползли кверху, а по щеке покатилась слеза.

— Ямур! — только и смог произнести юноша.

Настя переводила недоуменный взгляд то на застывших в объятьях сводную сестру и мать, то на незнакомого красавца, который, казалось, больше всех обрадовался ее появлению, но почему-то назвал чужим именем.

— Ямур! Это ты! О, Аллах! Спасибо тебе! — с этими словами Мурад бросился к Насте, заключив ее в свои объятья, да так крепко, что даже кофе расплескалось. — Ямур! Любимая! — как заведенный повторял Мурад.

— Да пусти ты уже! — оттолкнула Настя незнакомца и обратилась к матери. — Держи кофе! А тебе не принесла, — перевела она взгляд на Ангелину. — Не знала, что ты здесь. Уж извини! — с сарказмом в голосе произнесла она.

Ольга Николаевна и Лина были в не меньшем недоумении от увиденной им картины. В эту самую минуту дверь в реанимацию распахнулась, и на пороге появился мужчина в белом халате с надписью «кардиохирург Глеб Сергеевич» на бэйджике и в белом чепчике.

— Доктор! Как он? — бросились к нему женщины.

Настя лишь усмехнулась и вновь посмотрела на странного парня. Тот же глаз не сводил с девушки. Его сердце колотилось, ноги подкашивались. Султан не знал, что ему делать, как поступить. Он готов был расцеловать свою любимую, но в то же время что-то останавливало его. Мурад не мог думать в ту минуту только о себе, о своих чувствах, в то время как у Ангелины такое несчастье.