— Мне не нужна помощь! — слишком громко вскрикиваю я, а потом добавляю уже тише, — мне не нужна никакая помощь. — Заявление, которое в начале звучало раздраженно… в конце окрашивается смущением. Я смотрю в ее обеспокоенные глаза, ожидая увидеть в них отвращение и боль, а вместо этого вижу сочувствие и понимание.

Она еще раз гладит меня по спине, а потом хватает за руку и помогает встать.

— Нам всем нужна помощь. Невозможно все делать самому, — шепчет она, когда мое ухо оказывается вровень с ее ртом.

Когда мы заходим в квартиру, я хочу извиниться, но вместо этого иду в ванную комнату, чтобы помыть кровоточащие колени. Чувствую себя последним придурком.

Вернувшись, обнаруживаю, что она стоит на том же самом месте возле двери. Я думал, что она уже ушла, но нет. Я жду, что Фейт начнет подбадривать меня или читать проповеди, но вместо этого она, к моему удивлению, говорит:

— Давай выпьем.

Я смотрю на часы на DVD-проигрывателе — восемь сорок пять.

— Не слишком рано для того, чтобы пить?

Она пожимает плечами.

— Нет. Я работала всю ночь и через пару часов пойду спать. Так что, считай это рюмкой алкоголя на ночь. — Не знаю, чем она зарабатывает на жизнь, но ничто не указывает на то, что эта женщина только что вернулась с работы. Ее дреды собраны в толстый низкий хвост, на ней спортивные штаны и футболка. Когда Фейт помогала мне подняться по лестнице, я обратил внимание на то, что от нее пахнет мылом и свежестью, как будто она только что приняла душ.

Я так скучаю по своим детям и ненавижу бывшую, что не могу больше ни о чем думать. Мозг кричит, чтобы я отказался, но вместо этого говорю:

— Да пошло оно все, давай выпьем.

На ее лице расплывается самая зловещая улыбка из всех, что я видел. Меня понимают.

— Черт, да, Шеймус! Я знала, что в тебе есть что-то бунтарское.

Ей понадобилось две минуты, чтобы сбегать в свою квартиру и принести бутылку дешевой водки и еще более дешевого скотча.

Мы сидим на диване, и я передаю ей пластиковый стакан с покемоном. Она с одобрением изучает его.

— Пикачу всегда был моим любимчиком.

— Тогда у тебя сегодня удачный день. Прости, но у меня нет стеклянных бокалов и рюмок для взрослых.

— Не бери в голову. Какая разница из чего пить? Лучше выбери свою отраву, — говорит она, показывая на кофейный столик.

— Водка. Скотч — напиток для стариков.

Она смеется и злость, и напряжение немного отпускают меня.

— Раньше я любила скотч.

— Как такое возможно? Тебе ведь еще нет шестидесяти пяти?

— Точно, только для того, чтобы наслаждаться бокалом скотча, совсем не важны годы, — с серьезным выражением лица говорит она, отчего мне становится смешно.

— Ты имеешь в виду детским стаканом скотча?

— Именно так, — подмигивает она.

Я наливаю ей скотч, а себе водку. Мы чокаемся.

— До дна! — Она произносит это искренне, а я бездушно.

За первой мы быстро выпиваем еще по два бокала каждый своей отравы.

Потом я выпиваю еще один.

Мы сидим, а алкоголь разжижает нашу кровь и здравый смысл.

— Чем ты занимаешься? — медленно и уже невнятно спрашиваю я. Обычно я выпиваю не больше бутылки пива. Можно сказать, что в этом плане я все еще девственник. Голова пока работает, но в глазах начинает двоиться.

Она улыбается, из-за скотча ее глаза выглядят немного сонными.

— Что? — переспрашивает Фейт.

— Чем ты занимаешься? Ты сказала, что работала всю ночь.

— Я танцую в стрип-клубе, — подняв брови, объясняет она, ожидая, что я на это отвечу.

В любое другое время я бы осудил ее, но не сейчас.

— Ты стриптизерша? — Алкоголь сделал меня любопытным.

Она кивает.

— Почему?

— А почему бы и нет?

— Туше. Но ты красивая, умная, молодая женщина. Ты могла бы заниматься чем угодно. Где угодно. Почему это?

Она ставит стакан на кофейный столик и удобно, устроившись на подушках, отвечает:

— Это часть моего поиска.

— Что за поиск требует необходимости раздеваться на потеху публики?

— Он называется «жизнь», — просто отвечает она.

Когда она так говорит, все это имеет смысл. Наверное, водка затуманивает не только мой взгляд, потому что в трезвом состоянии я бы с ней не согласился. Я работаю психологом в старшей школе и моя святая обязанность — удерживать женщин подальше от шеста.

Фейт начинает теребить пальцами дреды. Не знаю, может, это нервное, но она не выглядит как человек, который стыдится своего занятия.

— Чтобы что-то понять, я должна попробовать это. По своей природе я очень критична. Но когда ты смотришь на мир по другую сторону объектива, то открываются возможности для самопознания. Перспективы меняют все. Если у меня есть выбор, то я предпочитаю сочувствие жалости. Тут-то и начинается мой поиск. В последние несколько лет я многое перепробовала, чтобы понять людей и их жизненные ситуации. Я пыталась сделать так, чтобы моя жизнь имела смысл. Но мне еще нужно много над этим работать. Мое прошлое все еще требует анализа и прощения. А для этого необходимо много времени. Поиск. Когда я чувствую, что что-то поняла и выросла как человек, то двигаюсь дальше, вперед. С надеждой на новые перспективы.

Не знаю, то ли я очарован, то ли сошел с ума, но водка сделала мой разум свободным, поэтому я говорю:

— Для этого нужно большое мужество. Обычно люди любой ценой избегают заглядывать внутрь себя. Они опускают занавески и прячутся за ними.

Фейт медленно с серьезным видом качает головой. Мне кажется, что ей хочется возразить, но вместо этого она пристально смотрит на меня. На ее глазах появляются слезы; я настолько парализован этим зрелищем, что могу только смотреть на нее в ответ. Все гораздо серьезнее, чем она говорит. Но я не давлю на нее. Я позволяю людям делиться со мной секретами только, когда они готовы к этому. Она же пока не готова.

Фейт несколько минут смотрит на бутылки, а потом безмолвно спрашивает, не хочу ли я выпить еще.

Я киваю, она наливает.

Мы чокаемся, в этот раз не говоря ни слова, и пьем.

Когда я опять откидываюсь на подушки, она встает и пьяной походкой направляется в ванную комнату.

Вернувшись, устраивается вплотную ко мне, кладет голову на мое плечо и спрашивает:

— Ты женат, Шеймус?

— Почему ты спрашиваешь?

Фейт берет мою левую руку и тычет ею в лицо.

— А, — говорю я, когда замечаю полоску от обручального кольца. — Она сука и вышла замуж за другого.

Она переплетает наши пальцы и опускает руки на мое бедро.

— Это объясняет, почему я еще ни разу не видела ее. Думала, может, ты вдовец, потому что всегда грустный.

Я качаю головой, несмотря на то, что она не может этого видеть, потому что ее собственная голова все еще лежит на моем плече.

— Думаю, ты путаешь горечь с грустью.

Фейт поднимает голову и смотрит на меня. Снова. Это не какой-то поверхностный взгляд, потому что Фейт ничего не делает поверхностно, она словно смотрит в самую глубь тебя. Я ощущаю себя ранимым и обнаженным, поэтому отвожу глаза, но почему-то моментально начинаю паниковать, как тогда, на лестнице, когда почувствовал, что потерял что-то важное. Я возвращаю свой взгляд обратно. И это чувство проходит.

— Как давно ты уже без нее?

— Без Миранды? — говорю я, но быстро поправляюсь, потому что Фейт не знает ее имени. — Без бывшей жены?

Она кивает.

— Физически? Несколько месяцев. Эмоционально? Несколько лет. Может быть, целую вечность. Черт, я не знаю.

Фейт подтягивает ноги так, чтобы встать на колени рядом со мной и вынуждает меня повернуться к ней. Я не могу сопротивляться ей. Она из тех людей, которых невозможно игнорировать, даже если очень постараться.

— Ты все еще любишь ее? — прямо спрашивает она.

— Миранда — сука, — отвечаю я, и имея, и не имея этого в виду… в равной мере.

— Сукам тоже нужна любовь.

Не знаю, когда мы вдруг превратились из подвыпивших в полностью пьяных людей… Я смеюсь, но невесело, потому что все неожиданно совершенно изменилось. Я чувствую это.

— Я не люблю ее.

— Ты лжешь. Может она тебе и не нравится, но ты все еще любишь ее, — опускаясь на пятки, говорит Фейт.

Я резко выдыхаю, осознавая, что она права. И мне становится больно. Это острая боль признания, которое не хочет быть выпущено на волю.

— Это правда. Но как такое возможно?

— Время, обязательство, дети и куча других причин.

Я отпускаю ее руку, встаю и подхожу к окну, которое выходит на улицу. Мне приходится держаться за подоконник, чтобы не упасть.

— Причин, чтобы ненавидеть ее, гораздо больше.

— Расскажи мне свою историю, Шеймус. Историю Шеймуса, Миранды и их трех очаровательных ребятишек. Я хочу ее услышать.

Я поворачиваю голову и смотрю через плечо на Фейт. Она все еще сидит боком, опустив зад на пятки. Такая спокойная и восприимчивая. Поэтому я начинаю.

— Мы познакомились с Мирандой в университете. Она была выпускницей, а я учился на втором курсе. Я несколько месяцев преследовал ее, пока она не сдалась и не согласилась сходить со мной на свидание. Миранда была хорошенькой и умной. Очень умной. Она получила степень по финансам и сразу же после окончания университета ей сделали несколько хороших предложений. — Я отворачиваюсь к окну и погружаюсь в свои воспоминания. — Ты когда-нибудь встречала человека, который получает все, что хочет.

— Да. — Впервые я замечаю нотку чего-то похожего на ненависть в голосе Фейт.

— Миранда была именно такой. Сначала я думал, что это результат ее упорной работы и удача. Много удачи. Но чем дольше я ее знал, тем больше видел все ее манипуляции. Она отлично притворяется. Всегда притворялась. Она говорит людям то, что они хотят услышать. И знает, что сказать еще до того, как они сами понимают это.