В ту ночь произошло еще одно событие — я влюбилась в него, целиком и полностью.

В первый раз, когда я попрощалась с ним, мое сердце разбилось на мелкие кусочки. Это был взрыв, который уничтожил меня и оставил после себя только пыль. Но Шеймусу нужно было бороться за своих детей. Они должны были оставаться самыми важными людьми в его жизни. А мне нужно было найти и склеить себя. Мой поиск еще далек от завершения. Мне нравится думать, что в другое время и в другом месте, у нас могло бы получиться что-то большее. Что в этом мире могли бы существовать мы.

Мое время в этом месте вышло. Я дала себе шесть месяцев, чтобы найти настоящую мать. Я понимала, что это маловероятно, ведь я даже не знала ее имени. Но мне хотелось думать, что вера и какая-то невидимая сила приведет меня к ней. Что она исполнит мое желание, потому что я верю в чудеса. Я верю в то, что в жизни каждого человека однажды происходит чудо.

Наверное, мое время еще не пришло.

Вчера я ушла с работы и поклялась себе больше никогда не танцевать стриптиз. Но я ни в коем случае никого не осуждаю. Каждый старается выжить как может. Некоторые девочки в одиночку воспитывают ребенка. Некоторые учатся и пытаются заработать на колледж. А некоторые — наркоманки, желающие приглушить боль, которую не заслуживает ни одно живое существо. Мы все обнажались, чтобы выжить. Различие лишь в том – ради чего нам нужно было выживать.

Сегодня утром я поговорила с миссис Л. и поблагодарила ее за гостеприимство. Я сказала ей, что, возможно, вернусь через несколько недель. Но это была ложь. И она это знала. На прощание миссис Л. вручила мне тост из ржаного хлеба с копченой говядиной и собственноручно окрашенный шарф. Бутерброд был вкусным, а от шарфа пахло пачули.

В обед я навестила Хоуп. Я принесла ей сумку с продуктами, в основном с фруктами, потому что обычно она питается непонятно чем, и обняла ее напоследок. Не думаю, что она поняла, что больше никогда не увидит меня. Что в этот раз мое прощание означает именно это. Что я не вернусь завтра и не скажу ей «привет», хотя и буду переживать как у нее дела. Что я не принесу ей остатков еды, хотя и буду волноваться, что она плохо питается и слишком худенькая. Что я больше не подарю ей одежду, которую куплю дня нее на распродаже в комиссионном магазине. Что мы больше не будем вместе смотреть ее любимое кино, которое каждый раз вызывает у нас смех. Что я больше не куплю ей зубную пасту и дезодорант и не напомню о необходимости пользоваться ими.

Я буду скучать по ней. По ее пресному чувству юмора, которая проявляет себя в самые неожиданные моменты. По тому, как она ужасно сочетает одежду и по ее спутанным волосам, которые она не разрешает мне расчесывать. Я буду скучать по ее одержимости радиостанцией, которая ставит только поп-музыку и пению в самое неподходящее время. А еще по выражению, которое иногда принимает ее взгляд и которое заставляет меня думать, что она видит то, чего не видят остальные.

Я отдала Хоуп конверт для Шеймуса и наказала передать его ему. В нем письмо, в котором говорилось о том, что я уезжаю и буду скучать. А еще я попросила его приглядывать за Хоуп.

Мне было грустно покидать ее квартиру. Я пыталась скрыть эмоции, но Хоуп ощутила их. Она многое не понимает в жизни, — Хоуп простая женщина — но каким-то шестым чувством всегда знает, что я испытываю. Я попрощалась с ней во второй раз. Она сказала, что любит меня. Я ответила ей тем же. В этот момент по моему лицу начали катиться слезы и мне пришлось уйти. Никто и никогда не говорил мне таких слов.

Уже очень поздно. Я сижу под деревом, на том месте, где у нас с Шеймусом был пикник и смотрю на свет в его окне. Я жду, когда он пойдет спать, а пока наслаждаюсь воспоминаниями о том времени, которое мы провели вместе. Я воскрешаю в памяти каждый разговор и каждую улыбку, которой обменивалась с ним и его детьми. Пусть у них будет счастливое и совместное будущее, потому что они заслуживают этого. Я ждала этого несколько часов, но когда в его окнах внезапно гаснет свет, это застает меня врасплох. Неизбежное стало для меня сюрпризом. А я ненавижу их.

Так же, как прощания.

Вот почему я поднимаюсь по лестнице к его квартире, но не стучусь. Вместо этого я встаю на коврик, прямо в центре, между буквами «W» и «E» — «МЫ» и целую номер на его двери.

— Огромное-преогромное тебе спасибо, Шеймус.

Глава 39

Французский луковый соус и устранение негативных последствий

Шеймус

Настоящее

Я смог снова взять в руки письмо от Джастин только через три дня. Сейчас пятница, ночь, или, вернее, субботнее утро — недавно пробило час после полуночи. Я выпил несколько бутылок пива и не хочу принимать снотворное. Мне неспокойно и хочется чем-нибудь заняться. Сначала я ходил из угла в угол в гостиной. Но очень скоро у меня заболели ноги. Потом смотрел кино по Netflix, но оно было настолько неинтересное, что через тридцать минут после его окончания, я не могу вспомнить сюжет. Затем я доел раскрошенные чипсы, макая их в остатки французского лукового соуса из холодильника. Срок годности у соуса истек на прошлой неделе и, наверное, мне придется побегать в туалет. Это было не самое умное решение, но я виню во всем алкоголь.

Мне очень нужно чем-нибудь занять себя.

В этот момент мой взгляд падает на … письмо от Джастин.

С него на меня все также хмуро смотрят мое имя и адрес.

Я хватаю его с края стола и иду на кухню, чтобы выбросить в мусорное ведро. Письмо приземляется на все еще мокрую кофейную гущу и практически пустую упаковку из-под соуса. Я наблюдаю за тем, как белая бумага жадно впитывает в себя влагу, отчего одна сторона становится коричневой, а другая покрывается застывшими пятнами жира.

Удовлетворившись его внешним видом, я возвращаюсь на диван и начинаю переключать каналы по телевизору. Это бесполезное занятие отвлекает меня всего на пять секунд, после чего я возвращаюсь на кухню и достаю «униженный» конверт из мусорной корзины. Смахнув рукой кофейную гущу, я вытаскиваю письмо и бросаю конверт обратно в кучу будущего компоста.

Письмо — это всего один-единственный листок не разлинованной бумаги. Каждое слово выведено уверенной рукой, с нажимом. Сама бумага выглядит обычной, но гладкая текстура намекает на ее высокое качество. С правой стороны, она сухая и чистая, а с левой покрыта просвечивающими пятнами всевозможных коричневых оттенков. Тем не менее, прочитать написанное можно.

Бумага недостаточно мокрая, чтобы с нее капало, однако, я зачем-то подхожу к раковине. Наверное, мне просто нужно опереться хоть на что-нибудь, чтобы сохранить равновесие и здравый ум.

Дорогой Шеймус,

Сразу перейду к делу, чтобы не мучить тебя.

За год до рождения Киры Миранда была беременная. Но она не сообщила тебе об этом, потому что не хотела еще одного ребенка. Никогда не забуду, что она тогда сказала: «Я уже родила Шеймусу двоих и не собираюсь проходить через это дерьмо еще раз. В пятницу меня не будет, отметь это в моем расписании и подпиши как «устранение негативных последствий». Вот, что она заявила, когда я передала ей телефонное сообщение с напоминанием о приеме у доктора. Оно было из частной клиники, предоставляющей услуги по прерыванию беременности. Я узнала ее по названию, которое мелькало в новостях за пару лет до того, как ужесточили законы.

Миранда сделала аборт, а потом провела выходные на курорте в Малибу. Не знаю, что она тогда соврала тебе.

Мне жаль,

Дж.

Я бы мог сказать, что эта новость причинила мне сильную боль. Но для этого нужно чувствовать. А я ничего не чувствую. Кровь застыла у меня в венах. Сердце перестало биться, решив, что делать это больше незачем. А нервная система устроила бойкот, лишив меня возможности думать и двигаться.

Мое тело и разум будто контузило и теперь я вынужден осознавать ее поступок шокированным измененным сознанием. Постепенно я прихожу в себя, думая лишь о мести. Мне хочется лишить Миранду жизни, за то, что она убила моего ребенка.

От злости мне становится тяжело дышать. У меня начинается клаустрофобия. Я должен выйти на улицу.

Снаружи значительно прохладнее, чем внутри, но это не помогает охладить эмоции. Они словно разъедают мне внутренности. Пируют и обжираются, пока я не превращусь в оболочку, под которой нет ничего, кроме ярости.

Во мне поднимается волна паники и очень хочется поговорить с Фейт. Наплевать на Миранду и ее частного детектива, если он все еще следит за мной.

— Да пошла ты на хрен! — кричу я, спускаясь по лестнице. — Да пошла ты на хрен!

Я стучусь в дверь Фейт. Звук выходит громким из-за того, что в такой час очень тихо и потому, что у меня тяжелая «сердитая» рука.

— Она больше тут не живет, — совсем близко произносит чей-то тихий спокойный голос.

Настолько близко, что я вздрагиваю. Это оказывается женщина из первой квартиры, Хоуп. В этот момент до меня доходят ее слова.

— Что? — восклицаю я, спрашивая и отрицая ее заявление одним словом.

— Девушка, Фейт, она уехала несколько дней назад. — Голос Хоуп звучит довольно грустно, но в то же время бесчувственно, как будто все ее эмоции заперты где-то глубоко внутри.

Она сидит на земле перед открытой дверью своей квартиры и курит. Я останавливаюсь в нескольких шагах от нее, помня, насколько робкой и боязливой она была в тот единственный раз, когда мы общались.

— Куда она уехала? — спрашиваю я.

Женщина пожимает плечами и делает длинную затяжку. От этого у нее раздуваются щеки и, кажется, что кожа вот-вот лопнет.

— Она сказала вам, что уезжает? — обличительным тоном произношу я, как напыщенный подросток, который сомневается в том, что ему сказали.

Мой голос не меняет ее поведения. Она не становится менее робкой или более дружелюбной. Хоуп просто кивает, продолжая делать затяжку за затяжкой, как будто от этого зависит ее жизнь.