—Мы так рады, что, наконец, ты с нами, дорогая.

Ребенок полностью успокаивается и открывает глаза.

— Она похожа на тебя, Миранда. Такая же красавица, — полным эмоций голосом произносит Шеймус.

Я улыбаюсь, думая про себя: «Джекпот! Вот как я должна чувствовать себя после родов! Я должна ощущать хотя бы какую-то связь. А он должен выказывать мне свое восхищение. Наконец-то!»

— Как мы ее назовем? — спрашивает Шеймус.

В предыдущие два раза у меня не было сил, чтобы говорить. Я была слишком подавлена негативными эмоциями и ревностью. Но только не сейчас.

— Кира. В честь моей бабушки. — Шеймус ничего о ней не знает, кроме того, что она воспитала меня. Но не потому, что он не спрашивал, а потому, что я отказывалась говорить о ней и хранила все воспоминания в себе.

— Кира — идеальное имя, — соглашается он.

Как только Шеймус берет ее на руки и начинает баюкать, медсестра говорит:

— Никогда не видела более гордого папочку. — И мое кратковременное счастье сразу начинает рушиться.

Она не его.

Лорен должен был разделить со мной этот момент.

Эта идеальная картинка — фикция. Иллюзия.

Она моя.

Не наша.

Только моя.

И это ужасает меня.

Что если Шеймус обо всем узнает до того, как Лорен передумает? Что если мне придется растить ее самой?

Мне становится плохо и кружится голова. Обычно я с легкостью справляюсь с подобным состоянием, но сегодня все по-другому. Наверное, это гормоны.

Все только ухудшается по мере того, как я наблюдаю за поведением Шеймуса. Он разговаривает с Кирой так тихо, что я не слышу его, но вижу, как шевелятся губы и знаю, что каждое слово, которое он произносит — это обещания. Обещания, которые он будет сдерживать до самой своей смерти. Я чувствую любовь, которая исходит от него. И она вся для нее. Также, как все его внимание. И все его обязательства. Еще один ребенок завоевал его сердце.

А ведь она даже не его.

Если бы у меня была совесть, я бы рассказала об этом Шеймусу.

Меня охватывает чувство потери. Не нашей, а моей — потери мечты о новой жизни с другим мужчиной. Никогда еще мне не было так одиноко.

Я рада, что попросила их перевязать мне маточные трубы после родов. Я отказываюсь проходить через эту хрень еще раз ради мужчины.

Как только меня перемещают в палату, я требую антидепрессанты. Медсестра говорит, что ей нужно проконсультироваться с доктором.

— Начхать на консультацию, дайте таблетки, — огрызаюсь я. Она быстро выходит и сразу же появляется Шеймус. Уверена, его прислала медсестра.

Я отсылаю его за чизбургером и картофелем-фри из забегаловки, которая ему нравится, и которая находится в нескольких милях отсюда. Я никогда не ем подобного дерьма, но сегодня не собираюсь отказывать себе ни в чем. Как только Шеймус покидает палату, я достаю из сумки телефон и звоню Лорену.

— Миранда. — От его голоса у меня всегда начинают порхать в животе бабочки. Как и сейчас, несмотря на все то, через что я проходила последние несколько часов: рождение ребенка, после травмированная растянутая кожа, перевязка труб.

— Привет. — Единственное жалкое слово, которое звучит неубедительно и жестко. Неожиданно мне хочется плакать. Разразиться самой настоящей истерикой, а не просто выпустить пару ничтожных слезинок.

— Джастин сказала, что тебя сегодня не было на работе. Все в порядке? — Мне хочется услышать в его голосе сочувствие и беспокойство, но в нем чувствуется только нетерпение. Он занят и хочет закончить этот разговор. Я веду себя точно также… со всеми, кроме него.

Я делаю глубокий вдох, чтобы взять себя в руки и отвечаю.

— Это девочка. Она похожа не меня.

Молчание. Он встречает эту новость молчанием.

— С нами все в порядке, — добавляю я, мечтая о том, чтобы именно он задал этот вопрос.

Снова молчание.

Я сглатываю ком в горле.

— Что ж, не буду тебя задерживать. Я просто хотела, чтобы ты знал. — С этими словами я заканчиваю разговор до того, как он услышит мои рыдания.

Когда возвращается Шеймус, я все еще плачу. Он опускает пакеты с едой на стол, забирается в кровать и прижимает меня к себе.

Прижимает так, словно я стою утешения.

Словно я не воплощение дьявола.

Прижимает так, словно любит меня.

Наверное, я не заслуживаю ничего из этого, но впитываю все в себя, как чертова жалкая губка.

И думаю: «Да пошла ты на хрен, вселенная».

Глава 27

Остались только мы

Шеймус

Настоящее

Миранда только что забрала детей из квартиры, чтобы провести с ними время. Я отказался доставлять их ей. На самом деле мне хотелось забаррикадироваться и не впускать ее во внутрь. Или посадить детей в машину и уехать далеко-далеко. И никогда не возвращаться.

Судебное заседание по вопросу опеки пройдёт через две недели. Она думает, что я соглашусь и подпишу все бумаги, чтобы избежать битвы, потому что Миранда знает, что у меня нет денег на адвоката. Но ради детей я бы продал свою гребаную душу. Миранда всегда была эгоцентричной и эгоистичной, но, чем больше власти она получает, поднимаясь по карьерной лестнице и чем больше денег зарабатывает, тем более безрассудной становится. Она не может просто строить отношения и общаться. Жизнь - это соревнование... которое она считает выигранным, даже если оно еще в процессе. Поимей противников - большую часть времени они даже не знают, что их имеют и что им нужно бороться всеми силами, которые у них есть пока не стало слишком поздно.

Еще не слишком поздно.

Я веду борьбу.

Я брожу из угла в угол, чувствуя себя запертым в четырёх стенах. Мне нужно покинуть квартиру на несколько часов. Сэндвичи из магазинчика Миссис Л. - хороший повод. Я уже несколько недель не перекусывал ими, живя на бутербродах с ореховым маслом и желе. Они дешевые. А это как раз то, что подходит мне больше всего в эти дни. Но сегодня я трачусь на десятифутовый сэндвич с запечённой говядиной с очень острой горчицей и перцем. Может он поможет мне перестать чувствовать себя таким жалким.

Миссис Л. продала мне десятифутовый сэндвич по цене шестифутового. Я ощущаю себя королем. И у меня слегка поднимается настроение. Когда я выхожу из магазинчика солнце молит меня составить ему компанию. А его тепло дарит объятие.

Объятие.

Усевшись за столик возле магазинчика, я начинаю думать о Фейт. Я скучаю по ней. И по ее улыбке. По ее легкому характеру. И по ее яркости - нет, дело не в цвете волос, а в эффекте, который оказывает на меня ее присутствие. На фоне серости моего мира, она напоминает разноцветную радугу.

Мой мир.

Серый.

Фейт - его полная противоположность. Она беззаботно сияет, непроизвольно умоляя меня заметить ее. Я всем сердцем чувствую влечение, но бессознательно пытался отрицать его.

Я стучусь в дверь Фейт, но она не открывает, поэтому пишу записку на чеке из магазина, мысленно убеждая себя в том, что это не свидание.

Ужин? Квартира №3. 7:00.

Грунт под зданием слегка проседает и с правой стороны двери есть небольшая щель, куда я и просовываю записку.

Поднявшись в свою квартиру, я ложусь на диван и мгновенно засыпаю. Мне очень нужен этот сон, чтобы забыть обо всех переживаниях недели.

Тук-тук... тук... тук-тук.

Это фирменный стук Фейт, случайный и импровизированный. Он никогда не представляет собой какую-то определенную последовательность.

Я моргаю, чтобы проснуться, но сердце стучит так лихорадочно, что я прихожу в себя только когда сажусь и беру трость.

— Иду! — кричу я, хотя мы и видим друг друга, потому что она заглядывает в окно рядом с дверью.

Когда я открываю ее, Фейт стоит по центру коврика, между оставшихся букв «W» и «E», и смотрит на них.

— We – мы, — говорит она. — Думаешь, это что-то значит?

Несмотря на то, что я уже полностью проснулся, вопрос застигает меня врасплох. Фейт поднимает голову и смотрит на меня своими голубыми глазами. Я уже забыл какие они глубокие, ее глаза.

— Что ты имеешь в виду?

Она не двигается.

— Я имею в виду, что других букв нет. Их как будто убрали специально. Остались только «we» — мы.

Ее слова звенят у меня в ушах. Остались только мы. Она. И я. Я пожимаю плечами.

— Наверное, так оно и есть. Сегодня остались только мы. Ты и я. — Она улыбается, а я чувствую необходимость извиниться. — Прости. Ты меня не поняла. Я смеялся над ее ревностью, а не над тобой. Мне стоило сделать это раньше. Жизнь была…

Она обрывает меня, приложив палец к моим губам и повторяет: «Мы». А потом заходит в квартиру и говорит:

— Что у нас на ужин, Шеймус?

Фейт следует за мной на кухню.

— Не уверен, — отвечаю я, почесывая шею. — Его еще нужно приготовить. Я уже неделю не был в магазине.

— Мне все равно что есть. — Фейт всегда такая милая. Интересно, это результат воспитания или она сама по себе такая? Или она над этим работает?

Я открываю шкаф и холодильник и исследую их содержимое.

— Можно приготовить рамен12, макароны с сыром, кашу или сэндвич с колбасой. О, или тост. Или любое другое сочетание вышеупомянутого.

Оглянувшись через плечо, чтобы посмотреть на ее реакцию, я вижу, что она улыбается.

— А как насчет сэндвича с колбасой и макаронами с сыром?

— Ты хочешь, чтобы в сэндвиче были макароны и сыр?

— Ага, — подтверждает она. — Я еще никогда не пробовала их в таком варианте. Только нужно поджарить колбасу. Мне не нравится холодное «грязное» мясо. Меня от него тошнит.

Я удивленно смеюсь, потому что это можно понять по-разному и мне не хочется опозориться, но я ничего не могу с собой поделать.

— «Грязное» мясо?