— Это удивительная женщина. Не перестаю ею восхищаться! Она умудряется успевать все: муж, семья, работа — одно не мешает другому. Это так нелегко, учитывая то, что она — человек публичный.

— Так она замужем?

— Да, любимый муж, сын, наверное, моих лет, — предположил Богдан. И то, как он об этом говорил, окончательно успокоило мать.

Анна Григорьевна не могла нарадоваться. Наконец, она с улыбкой встречала новый день, с радостью суетилась по дому, на работе все складывалось удачно. А когда Богдан сказал о предстоящей телевизионной программе, женщина растерялась. Она медленно опустилась на табурет, нервно вытирая сухие руки о передник.

— Мам, ну что у тебя такое лицо? — присев рядом и обхватив ее колени, спросил Богдан. Он улыбался, и в глазах его Анна Григорьевна снова увидела тот задорный огонек, который возникал всякий раз, когда сын чувствовал себя счастливым.

— Сынок, а ты уверен, что это нужно?

— Мила не хочет мне плохого, поверь.

— Я верю, сынок, только…

— Давай делать то, что она советует. Она говорит, что передача может изменить мою жизнь. Я хочу изменить ее, мама, очень хочу. И это не жажда славы, успеха. Это желание работать и чтобы эти работы увидело как можно большее число людей. В этом смысл, понимаешь? — Богдан говорил горячо, убежденно, а мама только кивала и гладила его по шелковистым волосам. — А может быть, ничего не изменится. Никого не заинтересует молодой и не обделенный талантом юноша. Я готов и к этому. Главное, что я смогу рассказать о том, как прекрасно заниматься любимым делом, как это продлевает жизнь.

— Я горжусь тобой, сынок, — прошептала Анна Григорьевна. Она чувствовала, что близка к слезам, но сдерживала себя, чтобы эта важная для Богдана минута не получилась уж очень театральной. Она не станет плакать. Анна Григорьевна взяла лицо сына в горячие ладони и несколько мгновений пристально вглядывалась в него, как будто видела впервые. — Я люблю тебя, мой мальчик. У тебя все сложится так, как ты мечтаешь. Обязательно сложится, потому что ты от души желаешь этого. А душа у тебя светлая. Пусть же она и останется такой, даже тогда, когда ты получишь больше того, на что надеялся. Пообещай мне оставаться таким же светлым, таким же легким, далеким от мыслей о своей исключительности.

— Конечно, мам, я обещаю…

После этого разговора Богдан и позвонил Миле. Он набирал ее номер по памяти, потому что мысленно уже десятки раз проделывал это. Каждый раз он продумывал разговор, но, когда он состоялся в реальной жизни, все подготовленные фразы оказались неуместными. Богдан был счастлив, услышав голос Милы. Ее откровенная радость в связи с решением принять участие в программе, кажется, передавалась по проводам жаркой волной восторга. Богдан ощущал ответные эмоции, ругая себя за то, что заставил Милу волноваться. Но ведь он вовсе не лукавил, когда говорил, что долго думал. Для него это был ответственный шаг. Зотов никогда не поступал в разрез со своей совестью и на этот раз не собирался делать исключения. К предложению Милы он отнесся настороженно. В глубине души он побаивался последствий. Мила хочет, чтобы он почувствовал, что такое признание, успех, персональные выставки, репортажи, когда представители телекомпаний то и дело берут у тебя интервью, когда появляются заказчики, заинтересованные в твоих работах. Наверное, это приятно, но нужна ли ему, Богдану Зотову, вся эта шумиха вокруг собственной персоны? Он снова может рисовать, и только это главное. Но он уже ответил Миле, что готов, а значит, отступать поздно.

— Я уверена, что мы поступаем правильно, — чувствуя в голосе Богдана неуверенность, убежденно произнесла Мила. — Ты встретишь Новый год с сознанием того, что приложил все усилия для любимого дела.

— Спасибо тебе, — его признательность была безгранична.

— Обещай, когда станешь знаменитым, упомянуть на страницах своей автобиографии о случайной встрече с некой женщиной, которая расшевелила твой дремлющий талант, — Мила засмеялась. — Короче, слова сам подберешь.

— Я никогда не забуду о том, что ты для меня сделала.

— Ну, все, все, а то я сейчас расплачусь. Я становлюсь сентиментальной, возраст, ничего не поделаешь.

— О каком возрасте ты говоришь? Ты и возраст — понятия несовместимые! — горячо произнес Богдан. — Ты такая открытая, с тобой так легко.

— О, ты опять с комплиментами, но мне приятно, — Мила не переставала улыбаться. Губы сами собой растягивались в самую искреннюю и открытую улыбку. Она так часто за последнее время смеялась, улыбалась. Столько положительных эмоций, которые она получала совершенно неожиданно от таких, казалось, простых вещей. — Если бы ты только знал, насколько другой я была совсем недавно. Как нелегко было приблизиться и быть понятой. Хотя… Не слушай, это касается только меня.

— Хорошо, я ничего не слышал.

— Значит, мы договорились?

— Еще одно. Мила, а нам нужно встречаться до эфира? Ты подготовишь мне вопросы? Я боюсь растеряться.

— Ты прекрасный собеседник. В этом я уже имела возможность убедиться. Прекрасный собеседник, талантливый. Никаких заготовок. Мы будем говорить экспромтом. Хотя кое-что я расскажу тебе непосредственно перед передачей. Не переживай. У нас все получится! — Мила говорила уверенно, стараясь, чтобы ее ощущения передались и Богдану. — А потом я обязательно приглашу тебя к себе. Познакомлю с сыном, невесткой, мужем. Кстати, мой муж — математик. Вы найдете общий язык. Правда, в отличие от тебя, он обожает формулы, он слышит в них музыку.

— Счастливый человек!

— Да уж, — как-то менее уверенно произнесла Мила, вспоминая, во что она превратила его жизнь, когда упрямо строила свою карьеру. — Все очень непросто, Богдан. Любимое дело — это прекрасно, но полностью счастливым тебя делают люди, которые рядом. Если они понимают тебя, если есть взаимопонимание, забота, уважение, тогда только все в порядке.

— Еще любовь.

— Что?

— Ты забыла о любви. Ведь без нее тоже нельзя, — Богдан недоуменно прислушивался к воцарившейся тишине. — Я что-то не то сказал?

— Нет, нет, Богдан. Ты прав. «Все начинается с любви. Все, я это твердо знаю. Все, даже ненависть…» — Мила снова замолчала, вдруг вспомнив о предстоящей встрече с Максимом, о неизбежном, приближающемся примирении. Щеки ее вспыхнули, дыхание чуть сбилось. Фантазии рисовали картины, потерявшись в которых, Мила забыла обо всем. Она молчала, отрешившись от важного разговора. Такое с ней случалось последнее время: она мгновенно переключалась с одной темы на другую, считая все их важными, заслуживающими внимания. Это было подобие рассеянности, хотя на нее Мила никогда не жаловалась. Просто в сутках стало мало часов. Было мало, а стало еще меньше. Столько всего еще нужно успеть, столько планов воплотить в жизнь. Она только начинается — настоящая жизнь, в которой предстоит сделать столько важных вещей. Вдруг Мила спохватилась. — Богдан?

— Да, я слушаю.

— Извини, я задумалась. У меня такая насыщенная неделя. Мысли мгновенно переходят с одного события на другое, — Мила улыбнулась и добавила: — Скоро приедет муж. Я готовлюсь к встрече, как примерная жена. Вот видишь, как все в этой жизни перепутано: программы, известность и обыденность. Важно в ней тоже находить праздник, потому что будней всегда несоизмеримо больше.

— Я понимаю.

— Надеюсь, что понимаешь.

— Наверное, я уже злоупотребил твоим временем.

— Все в порядке.

— Когда мне звонить? — чувствуя, что нужно заканчивать разговор, спросил Богдан.

— Передача выйдет двадцать девятого декабря, послезавтра. Так что я сама тебе позвоню накануне вечером.

— Это совсем скоро!

— Да, не заметишь, как пролетит время. Что дни, годы летят… Все, Богдан. До встречи. Передавай от меня привет маме. Переживает за тебя?

— Очень.

— Все будет замечательно.

— До свидания, Мила.

— До встречи, Богдан.

Мила вспоминала разговор с Зотовым, чувствуя, как ее сердце наполняется радостью. Ей было мало места внутри, и она легко вырывалась наружу. Все вокруг приобрело другой смысл, другие цвета. Мила вдруг начинала восхищаться тем, над чем долгие годы иронично посмеивалась. Она не хотела вспоминать себя прежнюю. Отражение в зеркале показывало другую женщину, с другими глазами, выражением лица. И эта другая нравилась Миле с каждым днем все больше. Она не пыталась корить себя за то, что столько времени ушло на принятие очевидных вещей. Важен результат, а он радовал.

И в таком радужном настроении Мила порхала из комнаты в комнату, не в состоянии остановиться и просто ждать. Даже на часы смотреть не хотелось. Она смогла находить удовольствие в томительном ожидании. Все мысли улеглись в голове, все разложилось по своим местам. И к шести вечера двадцать седьмого декабря, о чем гласила надпись на отрывном календаре, оставалась неразрешенной, не доведенной до конца единственная, пожалуй, самая важная проблема. Хотя можно ли было назвать проблемой то, что вот-вот должно было сделать счастливыми двух людей. Немного времени требовалось просто для того, чтобы озвучить то, что давно созревало в их мыслях.

В последний раз оглядев сервированный в гостиной стол, Мила медленно перевела взгляд на свой портрет. Впервые за годы его существования в этой комнате Мила почувствовала дискомфорт. Глаза с картины упрямо следовали за ней, словно посмеиваясь над ее волнением, над всем, что должно было произойти с минуты на минуту.

— Я сейчас сниму тебя, — прошептала Мила и, подойдя к картине, осторожно сняла ее и отнесла в кладовую. Закрывая дверь, она бросила на нее победный взгляд. — Я знаю, чем заменить тебя!

Мила надеялась, что Максим сразу заметит перемену. На месте картины теперь был закреплен портрет, нарисованный Богданом. И хотя он не был таким красочным, таким масштабным, Миле казалось, что он — самое яркое пятно в комнате. Он бросался в глаза, невероятно украшая интерьер. И когда раздался звонок в дверь, Мила все еще стояла и смотрела на работу Богдана. Несмотря на долгое ожидание этой встречи, Мила вздрогнула. Она почувствовала, как ноги приросли к полу, и ей стоило немалых усилий дойти до входной двери. Ей показалось, что прошла вечность между мгновением, когда раздался звонок, и она, наконец, открыла дверь. На пороге стояла Катя.