Она, как всегда, была рада видеть отца Кирилла, но сегодняшняя встреча больше ее огорчила. Максим Сергеевич осунулся, выглядел усталым, потерянным. Он, словно загнанный зверь, нашел приют в ее доме. Ни о чем не рассказывая, он в основном молча смотрел на Катю виноватым взглядом, пил чай, которого ему, очевидно, не хотелось, и время от времени задавал вопросы о ее самочувствии, визитах к врачу, делах у Кирилла. Катя отвечала, но каждый раз, когда она смотрела на свекра, ей казалось, что он ее не слышит, а глубоко погружен в свои потаенные мысли. Он едва ли замечал, когда Катя умолкала и, напряженно улыбаясь, отпивал маленькими глотками давно остывший чай. Одна из молчаливых пауз слишком затянулась.

— Максим Сергеевич, а как ваши дела? — решилась спросить Катя. Она поняла, что именно этого вопроса он ждет с самого начала. Ответ насторожил ее.

— У меня никаких дел, девочка, — тяжело выдохнул Смыслов. — Все превратилось в банальное выживание, притворство. Я совсем запутался.

— Может быть, я смогу чем-то помочь? — с некоторых пор удивительным образом все семейные проблемы зависели от здравого смысла Кати.

— Никто не может. Даже я не могу.

— И все-таки, давайте попробуем, — Катя улыбнулась, не сводя внимательного взгляда с ерзающего на табурете Максима.

— Хорошо, тогда я спрошу: Катюша, скажи, как бы вы с Кириллом отреагировали на мое решение жениться?

— Жениться?

— Да. Жениться на… на Ирине.

— Не знаю, — Катя почувствовала, как краска залила ее лицо. Руки искали, чем бы себя занять, и она взялась намазывать крошечные крекеры сливочным маслом.

— Ты просто не хочешь прямо сказать, что осуждаешь меня, правда?

— Не в моих правилах осуждать.

— А Кирилл?

— Вам лучше спросить у него, — Катя поднесла ко рту крекер, но, покачав головой, положила печенье обратно на тарелку. — Максим Сергеевич?

— Да?

— Ответьте, пожалуйста, честно.

— Хорошо, — Смыслов волновался и очень хотел закурить, но, учитывая положение Кати, не смел делать этого.

— Вы любите Ирину?

— Ты задаешь болезненный вопрос, — Максим сжал голову руками, взъерошил волосы.

— Простой, очень простой… Тогда я отвечу — вы не любите ее, — тихо произнесла Катя. — И тем ужаснее шаг, который вы собираетесь сделать.

— Ты все решила за меня, маленькая старушка, — Смыслов часто так называл Катю, пытаясь подчеркнуть ее слишком взрослый, полный житейского опыта взгляд на события.

— Нет, нет, — Катя замахала руками. — Решаете вы и только вы! Не нужно хвататься за фразы.

— Катя, если бы все было просто, я бы не сидел здесь, как выжатый лимон.

— Человек сам усложняет простые ситуации.

— Мы уже отошли от конкретных людей, перешли на человечество вообще, — кисло улыбнулся Смыслов.

— Максим Сергеевич, вы сами должны разобраться в своей жизни. Не пытайтесь узнать мнение мое, сына. Прислушайтесь к своему сердцу. Оно подскажет, — Катя поднялась и тут же медленно опустилась на табурет. Закружилась голова, неприятная дурнота заставила закрыть глаза.

— Тебе плохо? — Максим Сергеевич взял ее за руку. — Извини, я старый дурак. Тебе нельзя волноваться. Не бери в голову то, что я сказал. Я действительно разберусь во всем сам. Я должен сделать это как можно скорее. И еще… Не говори Кириллу о том, что я приходил.

— Почему? — Катя тяжело вздохнула и, высвободив руку, сделала несколько глотков сладкого чая. — Разве вы не имеете права заходить к нам, когда хотите.

— Не говори, — настойчиво повторил Смыслов и поднялся. — Я не хочу, чтобы он знал о нашем разговоре.

— Но…

— Я пойду. Начало учебного года, суета. Спасибо тебе. Не провожай меня, девочка. До свидания. Я позвоню вечером.

Катя все равно поднялась и, выйдя из кухни, наблюдала, как Максим медленно надевает туфли.

— Катя?

— Да.

— Катюша, ты ведь общаешься с Милой?

— Да, — Катя напряглась. Впервые за долгое время свекор затронул эту тему.

— Как у нее дела?

— Она работает. Ни на что не жалуется, но я знаю, что у нее проблемы. Кажется, на телевидении назревает революция, которая может лишить ее любимой работы. Вы же знаете, как для нее это важно.

— Я знаю, — задумчиво произнес Максим. Он взялся за дверную ручку и, внимательно разглядывая ее, спросил: — А она не спрашивает обо мне?

— Нет. Она избегает разговоров о вас. Но это только потому, что вы ей небезразличны. Ей больно осознавать свои ошибки. Я уверена, что она сожалеет о случившемся, — и пристально посмотрев на Смыслова, Катя уверенно добавила: — Впрочем, как и вы.

— И откуда ты все знаешь, девочка?

— Когда можно попробовать все исправить, незачем долго ждать.

— Ты так считаешь? — оживился Смыслов.

— Повторяю: уверена!

— А об Ирине она знает, как ты думаешь? — после паузы, отведя взгляд, спросил Смыслов.

— Мы с Кириллом ей ничего не говорили.

— Я не должен был искать у нее понимания… Я никогда не любил ее. Просто в какой-то момент мне показалось, что это совсем другая жизнь, которая мне нравится.

— И что же случилось? — Катя задала вопрос только потому, что Смыслов вдруг замолчал и, задумчиво глядя вдаль, словно забыл о ее существовании.

— Я понял, что мне нужна только Мила. Она или никто. Я думаю о ней каждый день, столько воспоминаний… Наверное, я однолюб. Вымирающий вид, — Максим кисло улыбнулся.

— Господи, как же мы любим все усложнять! Почему же вас не было рядом, когда она так нуждалась в этом? Ведь это был шанс! — Катя недоуменно пожала плечами. Смыслов молчал. — Роль ангела-хранителя вам надоела, вы так говорили?

— Говорил и раскаиваюсь в этом.

— Максим Сергеевич, близкие люди гораздо больнее обижают друг друга словами, поступками. Все это потому, что на слова постороннего человека не всегда и внимания обратишь, не стоят они того. А вот горечь от непонимания близкого, родного человека — адская боль. И все-таки любящие люди проходят через это не один раз. Проходят, прощая друг друга. Я так долго говорю для того, чтобы убедить вас: и сейчас не поздно попробовать начать все сначала со словами любви, верности. Все-таки вы прожили вместе столько лет, большой срок.

— Она не захочет, если узнает об Ирине. Я предал ее, свою любовь, их дружбу.

— Забудьте о том, что происходило с вами в этом году. Все прошло. Сколько примеров, когда супруги снова живут вместе, убедившись, что не могут друг без друга, — уверенно произнесла Катя. Сейчас она поняла, что Смыслов пришел ради этого, чтобы услышать что-то ободряющее, что вселит в него надежду. — Мы с Кириллом ничего не знаем. В нас можете быть уверенными. Главное, не натворить сейчас чего-то более непоправимого. Решайтесь действовать! Стоит попробовать, Максим Сергеевич.

— Слова не всегда отражают реальное положение вещей, — Смыслов махнул рукой. — Кто в наше время верит словам?

— Те, кто любят, не признают законов, мнения общества. Они действуют только по велению своего сердца. Оно позволит отличить правду и искренность ото лжи и расчета.

— Как же у тебя все просто, девочка. Хотя, быть может, ты и права. Нужно прислушиваться к молодежи, — Смыслов улыбнулся. — Все, Катюша, не буду злоупотреблять твоим терпением. Спасибо, что слушала и терпела меня так долго.

— Не говорите так. Я всегда рада вас видеть и помочь чем могу.

Закрыв за свекром дверь, Катя не могла избавиться от ощущения недосказанности. Она должна была говорить более убедительно и с самых первых минут прихода свекра направить разговор в нужное для него русло. Похоже, ему не так уютно с Ириной, как он пытался показывать это раньше. Напускная веселость, общие разговоры, лишенные искренности. Угораздило же его оказаться в объятиях этой пышногрудой красотки. Ирина была эффектной женщиной, но он же не замечал этого долгие годы, пока рядом была Мила. Не нужна она ему и сейчас. Катя была уверена, что только в отчаянии, страхе перед одиночеством Максим Сергеевич пошел на этот роман. Роман… Из двух человек одна упивалась победой, а другой страдал от ощущения непоправимости ошибки. Хороша романтика.

Перебирая в памяти каждую мелочь состоявшегося разговора, Кате хотелось плакать от сознания своей беспомощности. Она так желала счастья для Милы. Что нужно сделать для того, чтобы помочь ей обрести его? Не только ей, но и отцу Кирилла? Странно, что самому Кириллу абсолютно нет до этого дела. Все ее разговоры о родителях он пресекает на корню, сразу же становясь невыносимо грубым, несправедливым. Кирилл мгновенно превращается в совершенно другого человека, не того, которого Катя знала и любила. Словно вторая, злобная и жестокая, натура искала выход именно тогда, когда речь шла о матери. Катя понимала, что ее близкие отношения с Милой не приведут мужа в восторг, поэтому ей приходилось скрывать их. Чаще она сама звонила Миле. Предпочтительно по утрам, когда Кирилл уже убегал на работу, а Мила еще была дома.

Катя не могла забыть дня, когда Мила Николаевна приехала к ней после выписки из больницы. Они пили чай с тающим во рту бисквитом, который Смыслова привезла с собой, разговаривали о будущем. О том, как важно для Кати ничего не брать в голову и думать только о ребенке. Изможденная, исхудавшая, Мила светилась от счастья, прикладывая сухую, горячую ладонь к еще плоскому животу невестки.

— Будет девочка, — почему-то сказала она.

— УЗИ делать еще рано, — улыбнулась Катя.

— Зачем УЗИ, когда я сама все вижу? — Смыслова довольно потирала руки. — Вот стану бабушкой, тогда и пойму тех, кто говорит, что любовь к внукам это нечто непередаваемое, более сильное, нежели к детям. С Кириллом я была очень мало, а вот с малышкой обязательно все наверстаю.

— Мне нравится ваше настроение! — откровенно призналась Катя. Она изумлялась таким резким переменам в настроениях свекрови. Пусть так. Она настрадалась, намучилась. Нельзя же всю жизнь казнить человека за прошлые ошибки. Нужно дать ему возможность их исправить, проявить себя в новом качестве.