— За нас, — раздался нежный звон хрусталя. — Как тебе вино?

— Отличное, — ощущая чуть терпкий вкус, ответила Мила. — Только даже мое любимое красное не приносит обычного удовольствия. Вообще нет удовольствия ни в чем. Пропало оно для меня, затерялось где-то. Оказывается, такое бывает.

— Что с тобой, Смыслова?

— Ты не будешь больше говорить в широком смысле слова?

— Хорошо, только конкретно.

— Тогда я повторюсь: я не привыкла быть слабой. Меня это убивает.

— Ты снова за свое. Нормальное состояние выдаешь за трагедию, а настоящей трагедии не замечаешь.

— Что ты имеешь в виду? — насторожилась Мила.

— Просто мысль вслух.

— Договаривай, — прикуривая, Мила заметила, что у нее дрожат руки, а зажигалка никак не срабатывает.

— Опять ты хочешь, чтобы я говорила, — улыбнулась Ирина, поднося к кончику сигареты подруги зажженную спичку. — Так не пойдет. У кого тяжело на душе и глаза, как у больной собаки?

— Хуже — как у человека, осознавшего свою ошибку. Это намного тягостнее, — Мила все же решила сказать о том, что ее беспокоит более всего. По большому счету, ей не с кем было поделиться переживаниями. Хмелевская не вызывала в ней сейчас привычного доверия, но выбора не было. — Оставим мои слабости… Начнем об ошибках. Я хочу признаться, что ты была права.

— Зная, как ты не любишь признавать свои ошибки, я с нетерпением жду продолжения, — Ирина подалась вперед.

— Обойдемся без долгих предисловий. Мне не хватает Максима… — Мила сделала довольно долгую паузу, которую Ирина не пыталась прервать. — Я поняла, что мне без него мало чего нужно от жизни. Как будто я хотела чего-то добиться, чтобы доказать ему свою значимость, именно ему. А сейчас, когда его нет рядом, все потеряло смысл. Представляешь?

— Как интересно, — глухо произнесла Ирина и резко затушила окурок. Залпом осушив содержимое бокала, она облизала губы кончиком языка, медленно проведя сначала по верхней, а потом — по нижней. Нервно улыбнулась и снова наполнила свой бокал. — Продолжай, пожалуйста.

— Да, Ириша, это ужасно, — Мила вздохнула и, не замечая напряженности подруги, продолжила: — Я хочу попросить у него прощения. Хочу вернуть его.

— Очередной каприз. Два дня отпуска заставили тебя думать.

— Нет, я серьезно, Ириш. При чем тут отпуск? За полгода у меня было время все основательно обдумать. Хотя и эти два дня в одиночестве — сущая пытка. Я не могу быть одна. Мне нужен Максим. Слышишь, я даже о сыне не говорю.

— Ну, это меня как раз ничуть не удивляет. Два дня, которые потрясли мир Милы Смысловой!

— Перестань язвить! Я говорю о своей жизни и о том, чтобы вернуть в нее смысл, Максима!

— Поздно, — пристально глядя Миле в глаза, произнесла Хмелевская. — Ты поздно додумалась до этого, милая.

— Почему? — изумленно воскликнула Смыслова. В голосе подруги была такая уверенность.

— Есть ошибки, которые нельзя исправить. Тебе был нужен успех, слава, известность — ты все это имеешь. Остальное мало тебя интересовало. Семья, сын, заботы о доме — все это проходило мимо. Что же случилось теперь? Надоело самой себе щи варить? Слабо, тебя хватило на несколько месяцев!

— Ничего себе поддержала, подружка! — воскликнула Мила, резко поднимаясь с места. Опершись ладонями о стол, она склонилась над ним и замотала головой. — Я ни черта не понимаю! Ты что, решила меня добить? Ты за этим приехала?

— Успокойся и выслушай. Я всегда пыталась обратить твое внимание на Смыслова, — игнорируя вопросы, начала Ирина. — Я столько лет твердила, что тебе попался бриллиант, уже отшлифованный кем-то или самой жизнью. Только береги его, храни, цени. А что делала ты? Понукала, пренебрегала, отталкивала.

— Я была загружена работой! Я хотела, чтобы он мной гордился! — кричала Мила.

— Чушь! Тебе не было дела ни до чьего мнения, тем более — до Максима с его взглядом на то, чем ты занимаешься. Тебе не было дела ни до мужа, ни до сына. Ты потеряла их обоих навсегда, — сделав ударение на последнем слове, Ирина подняла бокал и медленно, маленькими глотками выпила вино.

— А я думала, ты обрадуешься, — тяжело сев на свой стул, тихо сказала Мила.

— Чему?

— Прозрению.

— Поздно, дорогуша, — Ирина поднялась. Ей стало жарко, душно. Она больше не могла сидеть на этой кухне, слушать Милу. Зачем она здесь? Теперь ей нельзя появляться в доме подруги, теперь практически бывшей подруги, потому что лишь одно короткое признание отделяет ее дружбу в настоящем времени от полного разрыва в самом недалеком будущем, будущем, которое наступит через несколько минут. Ирина поправила волосы, убрав выбившуюся прядь за ухо. — Ты давно убедила меня в том, что Максим, вся эта семейная жизнь всегда тебе только мешали. Не скрою, я слушала тебя с негодованием. Смыслов вложил в тебя больше, чем кто-либо, чем твой Хлебников и вся эта орава визажистов, гримеров, стилистов… Ты не обращала на это внимания. Теперь послушай меня. Не пытайся ничего изменить. Начни новую жизнь. Ты звезда, уважаемый человек — это твои компенсации.

— Мне не нужны компенсации. Мне нужен Смыслов!

— Упрямство никогда не имело ничего общего с настойчивостью. Остановись, чтобы не огорчиться куда больше.

— Почему ты так говоришь? Ты, ты… Ты что-то знаешь! — Мила истерически засмеялась. — Ты бы не посмела так разговаривать со мной. Ну, конечно! Конечно, ты наговорила ему обо мне гадостей.

— Мила, остановись.

— Ты и день рождения свой почему-то отмечала не дома. Ты уехала, а я прождала целый день, чтобы поздравить тебя.

— При чем тут мой день рождения? — Ирина поджала губы. — Ты все смешала в одну кучу, большую кучу, которую никому не удастся разгрести.

— Врешь! Ты просто завидуешь!

— Чему, опомнись?

— Ты всегда завидовала, только никогда не признавалась! Жалкая косметичка, всю жизнь будешь выдавливать чужие прыщи и пытаться развлекать клиентов светскими разговорами!

— Извини, я пойду. Не могу видеть тебя такой.

— Ой-ой-ой! — издевательски кривлялась Мила. — Что, трудно слышать правду?!

Ирина быстро направилась в коридор. В отместку она так хотела сказать, что сейчас дома ее ждет Максим. Что они уже давно стали любовниками, и жизнь их напоминает бесконечный праздник, вереницу сюрпризов, которые они не устают друг другу преподносить. Она хотела сказать, что Максим счастлив. Уставший, истерзанный, он, наконец, полностью и безоговорочно счастлив с ней. Но что-то останавливало Ирину. Она пыталась усмирить обиду за услышанные слова. Пусть так, она проглотит их и запьет любовью, в которой купается, как в теплых морских волнах. Можно ли говорить о ней? Они не обсуждали с Максимом возможность откровенного разговора с Милой. Они вообще не вспоминали о ней, словно и не было ее никогда в жизни Смыслова. Это радовало Ирину. Она решила, что Максим оттаял в ее объятиях. Пожалуй, это произошло быстрее, чем она предполагала. Ирина боялась загадывать на будущее, но сейчас ей казалось, что она близка с Максимом не четыре месяца, а всю жизнь. Он был рядом, всегда был в ее мечтах. Просто прежде чем строить что-то новое, приходится разрушать старое. Это произошло, и теперь они вместе.

— Ира, не уходи! — это были последние слова подруги, которые она услышала, закрывая за собой дверь. Голос, полный мольбы и раскаяния, не трогал ее больше. Она выбежала из квартиры, зная, что никогда больше не переступит этот порог в прежнем качестве. Как легко и свободно она себя почувствовала! Словно сбросила многолетнее ярмо. Неужели она думает о Миле и себе? Несомненно. Какие метаморфозы. О дружбе можно забыть, близкие отношения прекращаются в один миг. Человек способен перечеркнуть прошлое, навсегда отказавшись от него во имя собственного светлого будущего. Ирина сделала это легко — уроки многолетней дружбы с Милой не прошли даром. Выживать, поступать так, чтобы создать для себя лучшие условия — это логично, это естественно. Хмелевской больше не нужно бороться с разрушающей ее изнутри завистью, скрывать свои чувства к любимому. Он принадлежит ей одной. И пусть иронизирует Мила кто знает, может быть, им с Максимом еще будет даровано счастье растить своих детей. Сейчас Ирина относилась к этому, как к радости, дарованной свыше. Все настолько изменилось! Пожалуй, она выстрадала настоящую любовь всей своей непутевой жизнью. Вереница мужчин, пытавшихся завладеть ее сердцем, теперь оказалась в далеком прошлом. Это было не с ней, с другой женщиной. Она всегда ждала своего Максима. Он рядом, и ей больше ничего не нужно. Она готова на все, чтобы защитить свое счастье.

Хмелевская вышла из подъезда и, не поднимая, как обычно, глаза на окна Милы, пошла легкой, почти летящей походкой. Со стороны сразу становилось понятно, что идет счастливая женщина. Она словно парила над мокрым асфальтом, предвкушая встречу с любимым. А дождь все шел и, почувствовав прохладные капли на лице, она поняла, что забыла зонт у Милы. «Нет, я оставила его вовсе не за тем, чтобы вернуться, — подумала Ирина и ускорила шаг. — Теперь я могу больше никогда сюда не возвращаться… Господи, как же я рада!»


Кирилл проснулся рано. Поднялся осторожно, чтобы не разбудить Катю. Она не любила ранних пробуждений, будучи настоящей совой по натуре. Кирилл запретил ей работать в библиотеке, по-мужски решив, что дома от молодой жены будет больше пользы. Катя не сопротивлялась, не устраивала разборок по поводу самореализации. Она с удовольствием приняла ультиматум мужа, тем более что это давало ей возможность не вскакивать по утрам ни свет ни заря. В работе ей нравилось все, кроме этого неприятного момента, а теперь она никуда не спешила, попав в свою стихию плавного течения обстоятельств.

— Как ты мог запретить Катюше работать? — отец не одобрил происходящего. Но Кирилл видел, что ведение домашнего хозяйства по-настоящему нравится Кате. Она играла роль молодой хозяйки с упоением, полной самоотдачей. Она не могла по-другому. У нее всегда так: или все, или ничего. При внешней хрупкости она была крепким орешком. Там, где нужно, могла проявить характер. Если она по-прежнему весела и легка, значит, все в порядке, и он не сделал ошибки.