Фэй Уэлдон - Судьбы человеческие

Но сможет ли Хелен должным образом управлять домом? Ведь она еще так молода. Хелен верно оценивала свои силы: она бросила работу в Сотсби и пошла на кулинарные курсы в Кордон Блю. Клиффорд сказал как-то (и она убедилась, что он прав), что ей понадобятся все ее силы и все время, чтобы вести дом, и еще принимать и развлекать его друзей и коллег, и, как он сам ей предназначил, стать гранд-дамой и со временем становиться все более привилегированной леди. И будет ли на это время и энергия, когда ждешь ребенка? И когда ей следует дать знать об этом? Все это сильно смущало Хелен.

И тем не менее, она была полна надежд и лучших ожиданий. Она надеялась, к примеру, на то, что визитеры, коллеги и друзья Клиффорда не сочтут ее простушкой и глупым ребенком. Она надеялась, что Клиффорд не разочаруется в ней. Она надеялась, что сможет справиться с ребенком; что ей не придется отстаивать свою свободу и скучать по подругам, отцу и матери; в конце концов, Хелен надеялась, что сделала правильный выбор, выйдя замуж за Клиффорда.

Хотя… хотя какой выбор предоставляет нам обычно судьба? Мы встречаем кого-то… влюбляемся — и вот наша участь решена.

Клиффорд поцеловал ее, и рот его был горяч и упрям; он обнял ее — и в его руках она почувствовала себя защищенной. Был такой длинный день: день свадьбы. Сотни рук надо было пожать, сотни пожеланий выслушать; она очень устала. Но как странно, что наряду с уверенностью в счастье и любви — присутствовало и ощущение беспокойства, чувство страха перед будущим; оно сопровождало великую любовь, как маленький братец. Было такое ощущение, будто волны накатываются одна за другой на берег, и брызги навсегда улетают в небытие, прежде чем волна уйдет восвояси; и, что самое ужасное — чем выше пик волны, тем ниже провал, — так что даже само счастье подразумевает наличие несчастья.

В середине ночи прелестный золотой телефон на ночном столике зазвонил. Трубку сняла Хелен: Клиффорд даже не проснулся, он всегда спал крепко. Светловолосая голова на подушке, а под щекой — рука: как маленький ребенок. Хелен, снимая трубку, успела подумать, как чудесно знать такую интимную подробность о таком замечательном человеке.

Звонила Энджи из Йоханнесбурга. Она извинилась за отсутствие на свадьбе — и спросила, как прошла церемония.

«Но ты ведь и не была приглашена», — чуть было не сказала Хелен, но промолчала.

Энджи спросила, может ли она поговорить с Клиффордом. Она сказала, что хочет поздравить его с назначением директором Леонардос. В конце концов, это ее отец уладил все дело, так что право первого поздравления за ней.

— Уже два часа ночи, Энджи, — с мягким укором, на какой только была способна, сказала Хелен, — Клиффорд спит.

— И спит, как всегда, крепко! — отозвалась Энджи. — Знаю, знаю. Попробуй ущипнуть его за задницу. Обычно это помогает разбудить его. Он подсунул руку под щеку, правда? Совсем как ребенок… Ах, как больно вспоминать! Счастливица ты…

— Откуда это тебе известно? — спросила Хелен.

— Оттуда, откуда это обычно узнают все женщины, милочка.

— Когда?.. — упавшим голосом спросила Хелен. — …И где?

— Кто, мы с ним? Давным-давно, успокойся, дорогая. По крайней мере, уж пара месяцев точно прошло. Со времени твоего аборта мы более не… А тогда — да, на Коффн-плэйс, в его бывшей квартире. Хотя до этого — конечно, много раз, в разных местах, я не помню. Но тебе ведь это известно. Разбуди-ка его. Не будь ревнивой глупой гусыней. Если я не ревную, а я не ревную, с какой стати ты ревнуешь ко мне?

Хелен положила трубку и заплакала. Плакала она тихо, почти беззвучно, так что Клиффорд не услышал — и не проснулся. Затем она отсоединила телефон, чтобы Энджи не смогла позвонить вновь. Ярость, месть, печаль и отчаяние — все ни к чему, Хелен знала это. Она должна успокоиться и начать новую жизнь — замужнюю жизнь. Ей нужно будет усвоить новый взгляд на Клиффорда — и на себя.

Было удивительно, что, как только закончились свадебные дни, талия Хелен мгновенно потолстела: всего двумя днями позже ее свадебное платье уже нельзя было застегнуть на ней, а неделей позже она уже просто не смогла его натянуть.

— Замечательно, — изрек Клиффорд, который находил удовольствие в том, чтобы измерять прогресс беременности посредством платья. — Мне думается, что тебе хочется передохнуть. Но позволь возразить: у нас еще множество дел.

И это действительно было так. Дом в Примроуз-хилл, что был куплен Клиффордом, необходимо было переделать из обычного жилища в подходящее именно Клиффорду; в нем намечалось вести приемы, а так как Клиффорд был вечно занят, то этим предстояло заняться Хелен.

И она занялась. Она не могла ни дня посидеть и успокоиться при своей беременности. Клиффорд же беспокоился о ней и не допускал переутомления. Как только он видел, что она слишком упорно чем-то занимается, он обычно хлопал в ладоши и приказывал: «Хватит!» Он сам занимался обоями, окраской, развешиванием картин; заказал только антикварную мебель, точно зная, что мебель новой конструкции не будет иметь впоследствии хорошей продажной цены. Казалось, он полностью одобрял все, что делала она: по крайней мере, он ни разу не показал неодобрения. На уик-энд он обычно играл в теннис, а она наблюдала — и восхищалась им. Он любил, когда им восхищались. И она понимала это.

— Ты не слишком спортивна, — пожаловался он.

Тогда Хелен предположила, что, возможно, Энджи — или другие — были более спортивны.

Внешне все выглядело прекрасно: дни были солнечные, теплые и летели один за другим, все в действии; ребенок уже пинал мать в живот; ночи были менее страстными, чем прежде, иногда создавались неловкие ситуации, но, в целом, все было хорошо.

Изредка их навещали знакомые Клиффорда. Найдя юную жену Клиффорда совсем не глупою, как они ожидали, они становились и ее друзьями. А ее собственные друзья и подруги приходили, осматривали дом, мужа, ее саму — и уходили навсегда, считая ее для себя потерянной. Как могли они, молодые, бедные, безамбициозные, ведущие богемную жизнь, быть на равных с Клиффордом Уэксфордом, характеристика «просто человек» была явно недостаточна, чтобы стать гостем в его доме.

Да и как теперь она сама могла быть на равных с ними? Понятно, что теперь она — не что иное, как жена Уэксфорда. И она научилась обходиться без друзей, без женских разговоров, без теплоты человеческого общения: когда друзья уходили, она не звала их обратно. Они все были славными людьми: они пришли бы еще, невзирая на Клиффорда. Но, читатель, правда состояла в том, что ей уже это было тяжело: она стала набирать вес, жиреть, как женщины в поздней беременности, и ребенок давил; но она сжимала зубы — и улыбалась, несмотря на усталость, боль и раздражение, улыбалась на благо Клиффорда.

Она желала быть для Клиффорда всем: пусть он никогда, никогда больше не взглянет на другую женщину.

И в то же время она догадывалась, что ее усилия бесполезны: она уже потеряла его. Хотя — как и когда — неведомо.

Малышка Нелл родилась на Рождество, в 1965 году, в госпитале Миддлсекс. Теперь Рождество — время не лучшее для родов. Медицинские сестры и акушеры пьют шерри и поют рождественские гимны, под омелой целуются с молодыми врачами; какой-нибудь престарелый хирург или просто старший по должности переодевается в Деда Мороза.

Хелен родила Нелл совершенно одна, в отдаленной палате. Она лежала в платном отделении, на свое несчастье; будь то общая палата, хотя бы кто-нибудь из рожениц помог ей. Но красная сигнальная лампочка зажигалась в сестринской час за часом — и никто не приходил к ней на помощь. В то время еще не было моды, чтобы при родах присутствовали отцы; но Клиффорд, я уверена, содрогнулся бы при одной мысли об этом.

Впрочем, он и не мог присутствовать, поскольку они с Хелен были приглашены на рождественский ужин к выдающемуся художнику Дэвиду Феркину, который запланировал изменить галерее «Бо Артс» и перейти в Леонардос; и Клиффорд, ввиду важности предстоящего, не собирался пренебречь приглашением. Но по пути к Феркину, в такси, Хелен почувствовала первые схватки. Конечно, она не захотела быть помехой на празднике.

— Я не думаю, что уже пора, — сказала она. — Может быть, это просто пищевое отравление. Послушай, останови возле госпиталя, они присмотрят за мной и отправят домой, если все хорошо, тогда позже я приеду к Феркину на такси.

Клиффорд послушался, высадил ее возле госпиталя и уехал один.

— Даже если она и рожает, — разглагольствовал Дэвид Феркин, когда Хелен так и не приехала, — первые роды идут очень долго, так что беспокоиться не о чем; а, впрочем, я сомневаюсь в этом. Но роды — это совершенно естественный процесс. И мы не должны вмешиваться и обращаться к помощи медицины.

Дэвид Феркин ненавидел детей — и был горд этим. Все гости дружно признали то, что Хелен — красивая, здоровая женщина, а, значит, беспокоиться не о чем; и никто не начал подсчитывать на пальцах, сколько месяцев прошло со дня свадьбы, или, по крайней мере, Клиффорд этого не заметил.

Да, Хелен в самом деле была красивой, здоровой женщиной, хотя и безмерно перепуганной, а малышка Нелл — прекрасным, здоровым ребенком, и родилась она совершенно самостоятельно — в три часа десять минут ночи. Звезда Нелл миновала созвездие Стрельца и вошла в созвездие Козерога, наделив ее и здоровьем, и живостью, и красотой. Луна всходила для нее в Водолее, что придало ей доброту, благородство, очарование и щедрость души. Венера была в это время в центре небосвода, в Весах, что наполнило Нелл желаниями, дало ей силы любить и быть любимой. Но Меркурий в то время был слишком близок к Марсу, а Нептун — в оппозиции к обоим, Солнце Нелл противостояло Луне — это-то и предопределило странные события в жизни Нелл: и великие беды — и великую удачу. Сатурн, в сочетании с Солнцем, также чинил козни в двенадцатом доме: предположительно, настанут в ее жизни дни, когда она будет глядеть на мир из-за решетки. Вообще-то, это нередкий взгляд на все сущее.