Эми не говорила, кем он работает, отделываясь абстрактным «опять уехал по делам». В любом случае род его занятий, похоже, отнимал немало времени; он частенько пропускал школьные мероприятия, а иногда даже дни рождения. Может, поэтому я считала его довольно замкнутым и нелюдимым, и сейчас, глядя на бороздки от слез на щеках Дональда Трэвиса, испытала настоящее потрясение. Это ужасно – вживую видеть родительское горе и знать, что ничем не можешь ослабить эту боль. Он крепко меня обнимал, а слезы все текли и текли, и он даже не пытался их вытереть. Я вспомнила, как Эми иногда обижалась на отца, считая, что он ставит работу выше семьи. Эми, наблюдаешь ли ты за ним сейчас? Понимаешь, как он скорбит? Хотелось бы верить, что да…

Линда Трэвис тоже мало походила на саму себя. Она всегда выглядела так, будто только что вышла из салона красоты. На школьном дворе среди прочих мамочек в джинсах и кроссовках она в своих дизайнерских нарядах и дорогущих туфлях сверкала, как жемчужина в куче навоза. В детстве у Эми было все, что можно пожелать: огромный особняк, шикарные машины, гламурные родители… Более того, под внешностью идеальной леди из глянцевого журнала скрывалась мать, которая души не чаяла в единственной дочери. И сейчас было трудно поверить, что неопрятная женщина, калачиком свернувшаяся на диване, – это она. Хотя бы потому, что она выглядела старше лет на тридцать – и вряд ли теперь сможет вернуть себе прежний облик. Я подошла ближе, но так и не сумела найти слов, которые пусть даже на секунду уняли бы ее страдания. Поэтому просто взяла ее за руку – совсем как Эми две ночи назад.

Когда я позвонила утром, то была почти уверена, что Трэвисы не захотят встретиться. В конце концов, они связались с Кэролайн, а не со мной. Вдруг они считали меня в какой-то степени виноватой в смерти их дочери?

– Если я смогу чем-то помочь… с подготовкой к…

Я замялась. Это слово почему-то не давалось мне так же, как и Ричарду. К счастью, организация различных мероприятий была коньком Дональда Трэвиса и на ближайшие дни обещала стать его отдушиной, как это ни дико звучит, – уйдя с головой в дела, можно забыть о том, что планируешь похороны своего ребенка.

– Разве что… – нерешительно начала Линда.

– Все, что угодно! Просто скажите.

– Гробовщик просил нас выбрать одежду, ну, чтобы… а я не… – Она громко разрыдалась.

Эми нужен наряд для похорон, а Линда, не раз сопровождавшая дочь в походах по магазинам, не могла вынести и мысли о погребальном убранстве. Настоящий кошмар для любой матери…

Подготовка к свадьбе была интересным и даже веселым занятием, поэтому неудивительно, что ее отмена вызывала тоску и повергала в уныние. Конечно, я могла бы просто позвонить по телефону или разослать электронные письма, но почему-то правильнее казалось до мелочей повторить все действия, которые я предпринимала пару месяцев назад, заказывая церковь, цветы и продукты.

Как выяснилось, мои поставщики и сами ждали, когда я отменю заказы, – плохие новости распространяются куда быстрее хороших.

По дороге домой в голову вдруг пришла любопытная мысль: отмена свадьбы наглядно показала, как моя жизнь движется не вперед, а назад. В восемнадцать лет я уехала, оставив здесь родных и близких, чтобы поступить в университет, а потом построить карьеру в Лондоне. И вот мне двадцать семь, и я опять живу с родителями, тружусь в том же магазинчике, куда впервые устроилась на подработку после школы. Даже мои отношения с Ричардом можно расценивать как возврат к прошлому. Много лет назад, расставаясь с ним, я искренне верила, что наш роман себя изжил. И все же мы скоро поженимся – точнее, поженились бы, если бы сегодня я не отменила церемонию.

Чувствуя усталость и – что вполне закономерно – жуткую тоску, я зашла в дом. С порога меня окутало запахом цветов. Их аромат заполонил весь коридор, и я, открыв рот, уставилась на укрытую прозрачным целлофаном огромную охапку нежных экзотических бутонов, лежащую на столике возле двери.

– Ричард… – с улыбкой пробормотала я, доставая из упаковки маленький белый конверт. Прежде жених присылал мне цветы лишь дважды, и оба раза – веточки фрезии. Поэтому столь неожиданный и продуманный жест глубоко тронул. Я вытащила из конверта записку, и, оцепенев на миг, улыбнулась еще шире. На картонном прямоугольнике твердым почерком были выведены шесть слов: «Искренне соболезную твоей потере. Джек Монро».

Я примеряла букет к самой высокой вазе, которую только нашла в доме, когда приехал Ричард.

– Твои цветы? – поинтересовался он, чмокнув меня в щеку. На секунду захотелось соврать, но я решила быть честной. Хотя потом об этом пожалела.

– Да. Правда, очень красивые?

– Ммм… Угу, – рассеянно пробормотал он, озираясь вокруг. Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять: он ищет карточку. – А от кого они?

Глубоко вдохнув, я сказала:

– От Джека Монро.

– Кого?

– Джека Монро. Того американца, который тогда… ну, который вытащил меня из машины.

Недоумение сменилось хмурым взглядом.

– И зачем ему дарить тебе цветы?

– Понятия не имею… Может, чтобы выразить соболезнования? Потому что так принято? Кто знает?… – Видя нескрываемое раздражение Ричарда, я добавила: – Представляешь, а я ведь решила, что они от тебя.

Ричард смутился, но ему не хватило здравого смысла, чтобы оставить эту тему.

– А зачем ты дала ему домашний адрес?

– Я не давала.

– Тогда откуда он узнал?

Положив букет на стол, я повернулась к Ричарду.

– Не имею ни малейшего понятия, – отрезала я, намекая, что лучше бы ему заткнуться. – Он писатель и, наверное, умеет собирать информацию. А почему тебя так это волнует?

Ричард выглядел растерянным – похоже, он жалел, что вообще завел этот разговор. Следующая его реплика только подлила масла в огонь.

– Согласись, странно. Как будто он тебя… преследует.

Благоразумно опустив острые ножницы, которыми я подрезала стебли (не стоит ссориться, держа в руках колюще-режущие предметы), я ответила:

– Даже не знаю. Дай-ка подумаю. Сперва он останавливается, чтобы оказать нам первую помощь, потом рискует жизнью, чтобы вытащить меня из горящей машины, а теперь вот присылает цветы. Надо же, парень явный псих. Пожалуй, стоит заявить на него в полицию.

– Я просто… – начал было Ричард.

– Довольно. – Я подняла ножницы и щелчком перерезала стебель, ставя в разговоре точку.

Обрезав еще шесть цветов, я поняла, что была излишне резка. Ричард мялся, явно раздумывая, стоит ли ему извиняться или лучше оставить все как есть.

– Прости, – сказала я, разрешая его дилемму. – Похоже, я слишком разошлась.

Напряжение утекало каплями дождя по оконному стеклу.

– Да и я, кажется, вел себя как полный придурок, – признался Ричард, протягивая мне руки.

– Разве? – подыграла я, прижимаясь к нему и чувствуя, как уходит раздражение. – У меня был ужасный день. Так грустно – отменять приготовления к свадьбе. Да и встреча с родителями Эми всю душу наизнанку вывернула, – пробормотала я, уткнувшись носом в рубашку. – Но это не повод срываться на тебя. Прости.

– Я и приехал, чтобы ты могла выговориться. – Ричард поцеловал меня в макушку. – А насчет родителей Эми прекрасно тебя понимаю.

Я запрокинула голову, заглядывая ему в лицо.

– Ты с ними тоже сегодня встречался?

Он кивнул, морщась от неприятных воспоминаний.

– Когда? И где? – Как он мог пересечься с родителями моей подруги, если даже не был с ними знаком?

– В гостинице. Позвонил им по дороге с работы, чтобы выразить соболезнования.

– О, – только и ответила я, пытаясь разобраться в услышанном. Насколько мне известно, Ричард не был знаком с семьей Эми. Он и с самой Эми общался исключительно из-за нашей дружбы.

Пристраивая вазу с цветами на столе, я заметила, как Ричард скривился.

– Тебе не нравится Джек или то, что он прислал цветы?

– Джек, – последовал короткий ответ.

Меня это, в общем-то, не удивило.

– Но почему? Ты ведь его совсем не знаешь.

Прислонившись к кухонному шкафу, Ричард глубоко вздохнул.

– Мне не нравятся те чувства, которые он у меня вызывает.

Надо же, а я в корне не согласна… Но лучше держать свои мысли при себе.

– О чем ты?

Ричард уставился поверх моей головы, неохотно исповедуясь банке кофе:

– Из-за него я чувствую себя виноватым. Чувствую, что он выполнил мои обязанности – это я должен был тебя спасти, отвезти в больницу, утешить… Я, а не какой-то незнакомец. Моя любимая переживала свой худший кошмар, а где в это время был я? Что делал? Пил и развлекался.

– Ты не знал. Забудь. Почему нельзя просто радоваться, что кто-то – неважно кто – пришел мне на помощь?

Он выдавил улыбку.

– Попробую.

Ричард привлек меня к себе, чуть слышно бормоча (не знаю даже, предназначалось ли это моим ушам):

– Но лучше бы на его месте был кто-то другой. Кто угодно, лишь бы не он.


Мне потребовалось минут десять, чтобы набраться смелости и вылезти из машины, и еще пять – чтобы вставить ключ, который дали родители Эми, в замочную скважину. Я вызвалась на эту миссию, пытаясь избавить их от лишней боли, но не учла, как трудно будет впервые после смерти подруги переступать этот порог.

Я собрала письма, скопившиеся за несколько дней, в одну стопку, успев заметить, что в основном там извещения о кредитах и магазинные счета. И невольно улыбнулась. Эми свято верила, что банкам нравится иметь задолжников – иначе зачем бы они выдавали кредитные карты?… Я положила почту на кухонный стол, возле отпечатка, оставленного кружкой. Почему-то круглый след давным-давно выпитого кофе поразил в самое сердце, навевая мысли о призраках, и я поспешно стерла его ладонью. В кухне-студии царила тишина, разве что в углу комнаты гудел холодильник, – и это было совершенно неправильно. Эми не любила тишину. У нее всегда гремела музыка, или рокотал телевизор, или то и другое сразу. Она была истинным экстравертом, самоуверенности в ней хватило бы на десятерых; она ненавидела одиночество и молчание. Я представила, как она лежит сейчас на алюминиевом столе где-то во мраке и тишине, и меня накрыло новой волной горя.