— Ничего не хочу слышать. Никаких рациональных объяснений. — Она прижала его руку к своей щеке. — Я не мечтательный человек, но понимаю, что это означает что-то очень важное. Я знаю.

— Ожерелье?

— Оно только часть всего… и не главная часть. Все остальное… и ожерелье, и легенда, мы все поймем рано или поздно. Я думаю, мы найдем драгоценности, потому что так предначертано. Но это… это походило на благословение.

— Кики…

— Я люблю тебя. — Глаза стали темными и блестящими, когда она коснулась его щеки. — Я люблю тебя, и никогда ничего в моей жизни не было настолько правильным.

Трент хранил молчание. Часть его хотела отстраниться, любезно улыбнуться и сказать ей, что она попала под влияние момента. Любовь не вспыхивает за несколько дней. Если она вообще приходит, что случается крайне редко, требуются годы. Другая часть, захороненная глубоко в душе, требовала крепко прижать ее к себе, и чтобы это мгновение никогда не кончалось.

— Кэтрин…

Но она уже шла в его объятья. Его руки, казалось, ждали ее, и, словно он не обладал над ними никакой властью, обвили девушку. Тепло, ее тепло проникало в него, как наркотик.

— Думаю, что поняла это в первый раз, когда ты поцеловал меня. — Кики прислонилась к нему щекой. — Я не хотела этого, не просила об этом, но никогда прежде не испытывала чего-то подобного. И не мечтала, и не ожидала, что такое когда-нибудь со мной произойдет. Ты появился так внезапно и полностью заполнил мою жизнь. Поцелуй меня еще раз, Трент. Поцелуй прямо сейчас.

Он был не в состоянии сопротивляться ей. Его губы уже горели для ее рта. Когда они встретились, огонь просто вспыхнул еще горячее. Она растаяла в его руках, чистое пламя пронзило все его тело. Он не смог устоять перед возрастающей потребностью, и она не колеблясь прильнула к нему, предлагая всю себя.

Кики гладила его руками под рубашкой, очарованная его невольным трепетом. Его мускулы перекатывались под ее пальцами с силой, которую она так хотела ощутить.

Ветер вздыхал за окнами, как она вздыхала в его руках.

Трент не мог насытиться ею. Он обнаружил, что жаждет просто съесть ее, пока его губы бездумно путешествовали по ее лицу, потом вниз по шее, где его зубы слегка прикусили ее кожу. Аромат жимолости туманил рассудок. Она выгнулась, низкие всхлипы удовольствия разгоняли его кровь.

Он должен прикоснуться к ней. Иначе просто сойдет с ума. И обезумеет, если дотронется. Когда он развел полы ее халата, то застонал, обнаружив под ним обнаженное тело. И безрассудно провел рукой по ее плоти.

Теперь она понимала, что такое головокружительный бег крови. Кики почти чувствовала, как та мчится под кожей, взрываясь огнем везде, где он ее касался. Девушка ощутила великолепную слабость, смешанную со своего рода безумной силой. Она хотела отдать ему всю себя, пока его рот снова неистово впивался в ее губы.

Кики задрожала. И тут же сдалась на милость собственному жару. Она откинула голову и сильно впилась пальцами в его плечи, и в этот момент на Трента нахлынуло что-то большее, чем желание, более глубокое, чем страсть.

Счастье. Надежда. Любовь. И когда он осознал эти чувства, к ним присоединился ужас. Глубоко и судорожно вздохнув, он отступил.

Халат сполз с одного обнаженного плеча. Его рот уже побывал там. Ее глаза были такими же блестящими, как изумруды, которые она вообразила. Улыбаясь, Кики подняла дрожащую руку к его щеке.

— Хочешь, чтобы я осталась сегодня вечером?

— Да… нет. — Удерживать ее на расстоянии вытянутой руки было самым трудным, что он когда-либо делал в своей жизни. — Кэтрин…

Больше всего на свете ему хотелось, чтобы она осталась, понял он. И не только на сегодняшний вечер, и не только из-за своего великолепного тела. Понимание этого факта заставило еще больше желать вернуть все на место.

— Я не должен… не должен так поступать с тобой, все слишком запуталось. — Протяжный судорожный выдох вырвался из горла. — Господи, какая же ты красивая. Нет, — быстро сказал Трент, когда она улыбнулась и начала приближаться к нему. — Нам надо поговорить. Просто поговорить.

— А я думала, что мы уже все обсудили.

Если она продолжит так смотреть на него, он перестанет соблюдать эту чертову честность. И наплюет на собственное выживание.

— Я не очень ясно выразился, — медленно начал он. — Если бы я знал… если бы понял, что ты совершенно невинна, я… ну, в общем, надеюсь, что был бы более осторожен. И сейчас я могу только попробовать восполнить это упущение.

— Не понимаю.

— В том-то и проблема. — Он отошел подальше, нуждаясь в каком-то расстоянии между ними. — Я сказал, что увлечен тобой, очень увлечен. И это абсолютная правда. Но я никогда не воспользовался бы тобой, если бы знал.

Внезапно замерзнув, Кики натянула халат.

— Ты расстроен, потому что я никогда не была с мужчиной?

— Не расстроен. — Совершенно разбитый, он обернулся. — Расстройство — это не то слово. Я, вероятно, не смогу подобрать нужное определение. Понимаешь, есть определенные правила.

Но она продолжала молча смотреть на него.

— Кэтрин, такая женщина, как ты, ожидает… заслуживает лучшего, чем я могу дать тебе.

Она опустила пристальный взгляд на руки, потом тщательно завязала пояс.

— Чего именно?

— Обязательств. Будущего.

— Свадьбы.

— Да.

Кики так сильно сжала руки, что пальцы побелели.

— Предполагаю, ты думаешь, что все это — шаг к воплощению планов тети Коко.

— Нет. — Он подошел бы к ней, если бы посмел. — Нет, конечно, я так не думаю.

— Хорошо. — Она изо всех сил пыталась заставить пальцы расслабиться. — Уже кое-что, полагаю.

— Я знаю, что твои чувства искренни, преувеличены, возможно, но искренни. И это полностью моя ошибка. Если бы все не случилось так быстро, я сразу объяснил бы тебе, что вообще не собираюсь жениться. Никогда. Я не верю, что два человека могут быть преданы друг другу и очень счастливы вдвоем всю свою жизнь.

— Почему?

— Почему? — он взглянул на нее. — Потому что это просто невозможно. Я наблюдал, как мой отец уходит от жены, разводится и вступает в новый брак. Как будто смотришь турнир по теннису. В последний раз, когда я получил известие от моей матери, она вступила в третий брак. Просто непрактично давать клятвы, зная, что они скоро будут нарушены.

— Непрактично, — повторила Кики, медленно кивнув головой. — Ты не позволишь себе что-то чувствовать ко мне, потому что это непрактично.

— Проблема в том, что я действительно что-то чувствую к тебе.

— Но недостаточно. — Зато вполне достаточно, чтобы разбить ей сердце. — Ну, я рада, что мы во всем разобрались. — Ничего не видя, она направилась к двери. — Спокойной ночи.

— Кики…

Трент положил ладонь ей на плечо, прежде чем она смогла найти ручку.

— Не вздумай извиняться, — вымолвила она, молясь, чтобы самообладания хватило еще на несколько минут. — Нет необходимости. Ты объяснил все предельно четко.

— Черт побери, почему ты не орешь на меня? Обзови какими-нибудь словами, уверен, что я их заслуживаю.

Он предпочел бы ярость, а не неподвижное опустошение, которое видел в ее глазах.

— Орать на тебя? — Кики развернулась и встала лицом к нему. — Ради справедливости и честности? Обозвать? Как я могу оскорблять тебя, как ты это называешь, Трент, если испытываю к тебе огромную жалость?

Он убрал руку с ее плеча. Кики вздернула голову. Под болью глубоко внутри пылала гордость.

— Ты отверг кое-что… нет, не отверг, — поправилась она. — Вежливо вернул кое-что, чего никогда больше не получишь. Чем бы ни обернулась в дальнейшем твоя жизнь, Трент, это была лучшая ее часть.

Она оставила его в покое с тяжелым чувством, что абсолютно права.


Сегодня вечером у нас состоялся прием. Я подумала, что мне станет лучше, если дом заполнится людьми, огнями и цветами. Я знаю, Фергус доволен, что я так тщательно предусмотрела все детали. Я задавалась вопросом, заметил ли он мою рассеянность или то, как часто в эти дни я уходила к утесам, или сколько часов я начала проводить в башне, предаваясь мечтам. Но, кажется, нет.

Пришли и Гринбаумы, и Маккалистеры, и Прентисы. Все, кто проводил лето на острове и кого мы, по мнению Фергуса, должны принимать во внимание, появились здесь. Танцевальный зал украсили гардениями и красными розами. Фергус нанял оркестр из Нью-Йорка, музыка была прекрасной и живой. Полагаю, Сара Маккалистер выпила слишком много шампанского, потому что ее смех начал действовать мне на нервы еще до ужина.

Думаю, мое новое золотистое платье очень шло мне, потому что оно заслужило множество похвал. И все же, когда я танцевала с Айром Гринбаумом, он не сводил глаз с моих изумрудов. Те висели вокруг моей шеи, как кандалы.

Как же я несправедлива! Они очень красивые, но мои только потому, что Этан мой.

В течение вечера я несколько раз заходила в детскую, чтобы проведать детей, хотя и знаю, как безумно любит их нянька. Этан проснулся и сонно спросил, не принесли ли ему какой-нибудь торт.

Когда спит, он похож на ангела; и он, и другие мои сладкие малыши. Моя любовь к ним настолько сильна, настолько глубока, что даже интересно, почему мое сердце не может перенести хоть капельку этой любви на мужчину, который породил их.

Возможно, ошибка во мне. Конечно, именно так и есть. Когда я поцеловала их на ночь, то отчаянно желала не возвращаться в зал, чтобы смеяться и танцевать, а хотела сбежать к утесам. Стоять в скалах, ветер играет волосами, и повсюду звук и запах моря.

Он пришел бы ко мне тогда, если бы я осмелилась на такое? Он пришел бы, чтобы мы стояли там вместе в полумраке, дотрагиваясь друг до друга, ощущая смутные невыполнимые желания, несмотря на опасность быть пойманными?