— Бэтс, пойдём-ка прогуляемся до дамской комнаты, — командую, поднимаясь со скамьи и радуясь, что координация ещё не покинула организм окончательно. По крайней мере, шатает меня не так сильно, как могло бы. — Эй, красавчик, ты не мог бы быть столь любезен, чтобы выпустить меня? Дама хочет писать.

Лёня заходится смехом, захлебнувшись пивом и пуская его через нос, а Котов лишь удивлённо приподнимает брови и послушно поднимается, пропуская меня на волю. Даже аккуратно поддерживает под локоть, когда я спотыкаюсь о ножку стола и шиплю рассерженной кошкой.

Хотя, возможно, он просто потерял дар речи от обращения. Потому как раньше самым мягким эпитетом, который я использовала, обращаясь к нему, было что-то вроде кошака облезлого или Кудряшки Сью. Причём последнее сейчас было бы как раз в тему, потому что волосы его как раз отрасли настолько, чтобы начать завиваться лёгкими «барашками». Но да, я сейчас пьяна, возмутительно довольна жизнью и философия хиппи близка, как никогда.

Лизавета тоже выбирается из-за стола, перед этим успев на пару секунд замереть на коленях своего парня, и хватает меня под руку. А затем такой, шаткой даже с виду конструкцией, мы направляемся в сторону туалетов.

— Не утони в унитазе, Ариэль, — несётся в спину, но я делаю вид, что не услышала, напоминая себе отомстить позже.


— Крис, мне нужна твоя помощь, — произносит Лизка в том момент, когда я разглядываю в зеркале своё покрасневшее лицо в обрамлении красных же прядей волос. За которые, собственно, Котов и дал это дурацкое прозвище. Никогда не понимала, за что все так любят мультик про полу-девушку, полу-селёдку, с водорослями вместо мозгов. Видимо прагматизм напрочь убивает во мне романтика, но я придерживаюсь мнения — всякому нужно знать своё место. И если ты русалка, то пару стоит себе искать среди подобных, не заглядываясь на двуногих. Ведь это только Дисней закончил историю слащавым «и жили они долго и счастливо». У старика Андерсена все закончилось далеко не так радужно, и в его версию мне верится больше.

— Ты уже не в состоянии сама надеть трусики? — усмехаюсь, отворачиваясь от зеркала. Косметички с собой нет, так что, в попытке привести раскрасневшуюся кожу лица в порядок, можно рассчитывать лишь на холодную воду, а она помогает мало.

— Я не об этом, — слышится звук сливающейся воды, и подруга выходит из кабинки, поправляя ремень брюк.

— Поняла уже, выкладывай, — я отбираю блеск, который Лиза только что извлекла из кармана, и вновь оборачиваюсь к зеркалу, покрывая губы нежно-розовым цветом. Брр, гадость!

— Ты ведь правда моя самая-самая лучшая подруга? — вопросительно произносит она, и я испытываю желание сделать ровно противоположное тому, что советовал Котов. То есть, утопиться в унитазе. Сейчас. Немедля. Потому что когда Лизавета начинает мяться, говорить таким тоном, и интересоваться, действительно ли я считаю её лучшей подругой, это значит, она хочет попросить о чем-то, что мне будет дорого стоить. Очень дорого. Последний раз, когда она использовала этот приём, я обзавелась татуировкой в виде кружевной подвязки на бедре. Потому как одна Лиза идти боялась, а моё присутствие придавало ей смелости. А предпоследний раз мы прыгали с парашютом с какого-то на ладан дышащего кукурузника, после чего мастеру в салоне наверняка пришлось закрашивать мою первую седину. А до этого…

— Нет, — возвращая блеск, твёрдо произношу я. И качаю головой на случай, если слов недостаточно. — Ни за что больше не поведусь на твои уловки, гадкая интриганка. Поэтому или выкладывай карты на стол, или молчи вообще. Не думай, что я ещё раз поверю фразе «в этом нет ничего страшного». Даже клинические идиоты умеют учиться на своих ошибках, а я, надеюсь, ещё не опустилась до их уровня.

Лиза надувает губы на отповедь, и молчит. Я тоже молчу, сложив руки на груди и ожидая, пока она соберётся с духом.

— Хорошо, — наконец выдыхает подруга, слегка раздражённая неуступчивостью. — Только пообещай, что сначала выслушаешь до конца, а потом будешь кричать, ладно?

— Когда это я кричала, недослушав? — начинаю возмущаться я, но замолкаю, заметив ехидное выражение лица подруги, на лбу которой буквально светится слово «ВСЕГДА». — Ладно, чёрт с тобой, закрываю рот, — я делаю жест, словно и впрямь закрыла рот на замок и бросала ключик в раковину.

— Мы с Лёней хотим попробовать пожить вместе… — я изображаю живой интерес на лице, но, очевидно, смотрится это недостаточно убедительно. — Да, знаю, мы встречаемся всего ничего, но мы любим друг друга и… — я делаю рукой пару круговых движений, предлагая ей перемотать все эти розовые сопли и перейти к сути дела. — И… так как мы живём с тобой, а Лёня — с Тимофеем, мы хотели предложить вам…

Стоп. В моём мозгу возникает идея о том, какую именно просьбу хочет озвучить Лизка, но отбрасываю её, как крамольную. В самом деле, не может же моя подруга, будучи в здравом уме и трезвой… ладно, хорошо, не очень трезвой памяти, предложить мне…

— … точнее тебе, поменяться с Леней и переехать в квартиру к Котову? Платить только за коммуналку, представляешь, какая экономия?

Я говорила, что Лизавета находится в здравом уме? Забудьте. Очевидно, розовые сердечки и милые пони заполонили её голову, и теперь та неспособна мыслить здраво. Подумать только — человек, который лучше прочих знает о моих «пламенных чувствах» к Тимофею, предлагает мне жить с ним под одной крышей. Более того, в его квартире. Бред. Полный, безоговорочный бред.

— Так что, ты согласна? — снова используя этот щенячий взгляд, спрашивает она. Видимо, надежда, что я соглашусь, будучи в состоянии шока, не умирает вообще.

— Нет, — слова «не орать» приходится повторять про себя как мантру. — Бэт, ты совсем сбрендила? Или, пока меня не было, ты головой ударилась? С какого перепуга ты решила, что я соглашусь?!

— Я подумала…

— Нет, Бэт, если бы ты подумала, то поняла, что сама мысль о подобном звучит абсурдно. Поэтому давай сделаем вид, что ты этого не говорила, а я не слышала, хорошо? — Кажется, я даже протрезвела от подобной идеи.

— Но я подумала, что машина поможет тебя уговорить… Лёня сказал, что…

— При чём здесь машина? — интересуюсь, не слушая, что там сказал Лёня, судя по всему заразившийся сумасбродством от своей девушки.

И подруга цепляется за интерес, поспешно вываливая информацию.

— Я сразу сказала ему, что ты ни за что на свете не согласишься на это. А он предложил взамен дать тебе то, в чём нуждаешься больше всего.

— Машину? Серьёзно? — замаячившая, пусть и невнятная пока, возможность вновь оказаться на колёсах отодвигает на второй план все остальные мысли.

— Я же говорила, что Котов купил новую машину? А старую у него относительно дёшево выкупил Лёня. И если бы ты была так мила, что согласилась поменяться с ним местами, то он готов дать тебе её во временное пользование, пока не решится вопрос со страховкой, и не купишь новую.

Черт… Вот так людей и загоняют в тупик. Предложи мне что-либо другое, что угодно, с гордостью бы отказалась. Но мне претила сама мысль следующие пару месяцев, или около того, пока идёт административное разбирательство в ГИБДД и страховая решает вопрос с выплатой, передвигаться на своих двоих или общественном транспорте. Неизвестно, кстати, что хуже.

— Тем более от квартиры Тимофея, намного ближе к университету, а до твоей работы вообще рукой подать… — забивая последний гвоздь в гроб моей силы воли, говорит Лизка.

И я закрываю лицо руками, понимая, что она победила.

— Я ненавижу тебя…

— Останина, ты чудо! — Лизавета обнимает меня, буквально поднимая в воздух.

А я думаю о том, сколько раз придётся пожалеть о своём решении. Выходит, что далеко не один… Но сияющие глаза подруги, существенная экономия на съёме жилья и да, обретение колёс, того стоят.


Глава 2


Следующее утро начинается для меня с похмелья и боли в руке. С трудом открыв глаза, с которых никто не удосужился вчера смыть подводку и тушь, я оглядываю собственную комнату и издаю стон Кентервильского привидения. Так плохо мне не было, пожалуй, с тех самых пор, когда я очнулась в больнице после аварии. По крайней мере, голова в тот раз болела также сильно. Устроившись поудобнее, я натыкаюсь взглядом на два стакана, стоящие на краю прикроватной тумбочки. В одном из них явно вода, потому что рядом расположилась упаковка обезболивающих, а во втором… Я вцепляюсь во второй стакан и несколькими большими глотками опустошаю его. Смесь из томатного сока, желтка сырого яйца, приправленная солью, перцем и соусом «Табаско» — не тот коктейль, который хотелось бы смаковать. Но за его чудодейственные свойства я была готова простить многое.

— Встала, милая? — Лизка впархивает в комнату, облачённая в светлый домашний костюм и фартук с изображением фигуры в бикини, от неё пахнет ванилью и выпечкой, а это значит, на завтрак меня ждёт что-то восхитительно вкусное.

Лизавета чудесно готовит различные сладости, но делает это лишь под настроение, так что вот такие моменты, когда инициатива исходит от неё, весьма редки. И даже то, что я ещё мучаюсь похмельем, не в силах испортит аппетита. Хотя я, как всегда, чуточку завидую подруге, которой такое понятие вообще чуждо. Она быстро пьянеет, также быстро трезвеет и наутро бывает бодра и довольна жизнью, тогда как я…

Я чувствую себя старой развалиной, аккуратно сползая с кровати и морщась от боли в рёбрах и руке. Видимо, та поза, в которой я отключилась, не способствовала здоровому отдыху.

— Вот теперь встала, — констатирую, разбирая спутавшиеся и лезущие в лицо пряди. Точнее, делая попытку их разобрать. — Вроде бы. Ты давно на ногах?

— Уже почти двенадцать, так что да, давно. Лёня обещал заехать, так что если не хочешь встретить его в таком виде, чапай в душ. А потом как раз можно заняться вещами, — Лизка воркует, словно голубка, но что-то в её словах не даёт мне умилиться, и послушно направить свои стопы в сторону ванной комнаты. И вот тут я вспоминаю кое-что, что заставляет вновь опуститься на кровать, вцепляясь пальцами в волосы.