– Так оно и есть. Я стал твоим любовником больше недели назад и полагал, что уже видел тебя всю. – Он усмехнулся, когда Мэлди метнула в него сердитый взгляд. – Теперь-то я понял, что был весьма невнимателен. – Балфур рассмеялся, когда она вскочила на ноги, а затем поднялся, чтобы помочь ей затянуть шнуровку на платье. – Возможно, мне следует впредь зажигать побольше свечей.

– Ты, видимо, очень стараешься смутить меня. – Девушка пыталась не выдать своего облегчения от того, что он не распознал в ее родимом пятне родовой знак Битонов. Но Мэлди была уверена, что опасность еще не миновала, и не собиралась расслабляться, теша себя ложными надеждами.

– Нет, не так уж и трудно окрасить твои щечки румянцем.

– Я испытываю сильное желание поколотить тебя.

– Ой-ой! Я прямо весь дрожу. – Мужчина беззаботно рассмеялся и нарочито потер руку в том месте, куда она только что ткнула маленьким кулачком. – Все, теперь, уверен, у меня там до конца моих дней останется шрам.

– Ты находишь что-то забавное в том, чтобы дразнить меня? – спросила она, когда Балфур взял ее под руку и повел назад к главной башне.

– Да. К тому же я ужасно голоден. – Он весело подмигнул ей. – Ты возбудила во мне просто волчий аппетит, дорогая.

Она твердо решила на этот раз не поддаваться и изо всех сил старалась не покраснеть, но прошипела едва слышное проклятие, почувствовав покалывание в щеках от прилившей к ним горячей крови. Конечно, ей на руку, что он находился в таком приподнятом настроении, позабыв на время обо всех сомнениях и подозрениях. Она только сожалела, что не способна принять его поддразнивание со спокойной улыбкой, будто бы оно её забавляет.

– Странно, – неожиданно продолжил Балфур серьезным тоном, – но у меня такое чувство, что я уже где-то видел такую родинку, точно такой же формы и расположенную на том же самом месте.

Вдруг тело Мэлди пронзила дрожь испуга, такая сильная, что она даже споткнулась. Девушка поняла: несмотря на все усилия, благодушное настроение Балфура притупило ее бдительность, и она стала менее осторожной. Ей потребовалось немного времени, чтобы успокоиться. Мэлди не хотела, чтобы Балфур понял, что своими словами ужасно расстроил ее. Он никак не мог видеть эту отметину на Битоне, однако вполне мог слышать о ней. Она отбросила прочь эту страшную мысль. Ее мать часто говорила, что Битон всегда старался прятать родимое пятно, потому что люди считали его меткой самого дьявола.

– Я никогда не слышала, чтобы у кого-нибудь была такая же родинка, – сказала девушка, мысленно проклиная себя за столь неубедительный ответ. – Ты ведь не знал мою мать, не правда ли?

– Нет, конечно, не знал. Как и прочих Киркэлди. – Балфур задумчиво покачал головой. – И все же у меня до сих пор такое чувство, что я уже где-то видел такую отметину прежде. Не важно. Обязательно вспомню позже.

Когда они вместе переступили порог главного зала, Мэлди все еще искренне надеялась, что этого никогда не случится.

– Думаю, ты просто-напросто был настолько удивлен увиденным, что тебе оно показалось знакомым, – сказала девушка в отчаянной попытке отвлечь его от долгих и чересчур упорных размышлений на опасную тему.

– Может и так, но мне все-таки кажется, что я уже видел это родимое пятно, только кожа была не такая светлая, как у тебя.

Когда девушка уселась рядом с Балфуром, в её голове возникла страшная догадка. Она почувствовала себя так, словно ледяной холод пробрал ее до самых костей. Джеймс сидел напротив, и Мэлди поняла по его пристальному взгляду, что потрясение на миг все же отразилось на её лице. Но как бы то ни было, даже страх подстегнуть подозрения Джеймса не сумел прогнать прочь эту навязчивую мысль. Независимо от того, сколь настойчиво Мэлди пыталась отрицать очевидное, сердцем она уже знала, что существовал только один человек, кроме Битона, на котором Балфур мог видеть такое родимое пятно, – юный Эрик.

Все считали Эрика бастардом, рожденным от союза отца Балфура с неверной супругой Битона. Балфур как-то обмолвился, что Битон вполне мог убедить своих людей, что Эрик приходится ему сыном, заявив, что выбросил младенца прочь в приступе ревнивой ярости. Но что если это правда? Вполне вероятно, что бывший лэрд Донкойла уложил эту женщину в постель, но он мог быть не единственным, кто это сделал. Мать рассказывала Мэлди, как усердно Битон трудился над зачатием сыновей, оставляя ее измученной и совершенно обессиленной. Мэлди была уверена, что пока Битон не прознал про измену супруги, он регулярно наведывался в спальню бедняжки. Так что Эрик легко мог быть сыном, в котором так отчаянно нуждался Битон. Возможно, жестокосердный лэрд изо всех сил старался сжить со свету именно того, за кого готов был отдать все.

Такой поворот должен был принести Мэлди немалое удовлетворение, но она обнаружила, что просто неспособна радоваться этому. Если она окажется права (а ее внутренне чутье подсказывало, что это так), то слишком многим людям открывшаяся истина может причинить страдания, и прежде всего самому Эрику, в сущности, ни в чем не повинному мальчику. Осознание того, что он никогда не был одним из Мюрреев, а являлся наследником вражеского клана, могло потрясти юношу, иссушив его душу. Правда, если бы Битон был достойным человеком, кровным родством с которым можно гордиться, то это, безусловно, смягчило бы тяжелый удар, но Мэлди искренне сомневалась, что этот ужасный человек совершил хоть одно благое дело за всю свою никчемную жизнь. Эрик наверняка ужаснется, как в свое время случилось и с ней, узнав, что именно сэр Битон приходится ему отцом, вот только мальчику это принесет куда больше вреда, чем ей. В отличие от Мэлди, Эрик всю жизнь купался в нежной заботе и внимании любящей семьи. Она ничего не потеряла, обнаружив, кто является ее родителем и что он из себя представляет. А вот Эрик утратил бы все то, что знал и любил.

Балфуру это тоже нанесло бы глубокую душевную рану, и Мэлди едва сдерживалась, чтобы не взять его за руку и сию же минуту не выразить ему своего глубокого сочувствия. Помимо всего прочего, если она поделится своей догадкой с Балфуром, он наверняка поинтересуется, с чего бы это ей в голову пришла такая дикая мысль, и, возможно, потребует каких-то доказательств. А единственно возможный способ открыть правду об Эрике - рассказать Балфуру тайну собственного происхождения, но к подобным откровениям Мэлди была не готова.

Мэлди вдруг поняла, что не хочет быть той, от кого Балфур узнает эту горькую истину. К тому же девушка не была уверена, что вообще имеет на это право. Это известие никому не принесло бы пользы. Такая правда могла доставить многим людям только горе. По сути, это причинило бы страдания всем, кроме, пожалуй, самого Битона. А так как Мэлди никогда не видела ни Эрика, ни отметины на его спине, доказывающей его родство с Битоном, то решила, что, пока она не удостоверится во всем собственными глазами, лучше всего будет промолчать. Ко всему прочему, это должен был быть выбор Эрика; мальчик имел право рассказать обо всем сам. Девушка только ззадавалась вопросом: достанет ли у юноши мужества. Наполняя свою тарелку едой, она мысленно взмолилась, чтобы не ей пришлось открыть другим тайну младшего Мюррея, а чтобы Эрик взял это на себя. Она бросила быстрый взгляд на Балфура, надеясь, что сможет сберечь этот секрет так же надежно, как и свой собственный.

Глава 11

– Малкольм мертв, – объявил Джеймс, стремительно входя в главный зал.

Балфур едва не подавился куском хлеба:

– Мертв?

– Да, он больше ничего не сможет рассказать нам о Битоне или Дублинне. Кровь Господня, да даже если б он выжил после пыток и побоев, обрушившихся на него, то все равно не смог бы вымолвить ни словечка – ему вырвали язык.

– Ты уверен? – Балфур хорошо знал, что Джеймс не станет разносить слухи, но чувствовал потребность получить хоть какое-то вещественное доказательство услышанному.

– Эти ублюдки вздернули его изувеченное тело на дереве за деревней. – Джеймс сел, налил полную кружку сидра, сделал большой глоток и продолжил: – Сначала мы даже не поняли, кто это: так чудовищно он был избит, а лицо – изрядно поклевано птицами. Но когда мы узнали Малкольма, то сразу догадались, кто его убил. И это же объясняет, почему его тело оставили в таком месте.

– Что-то вроде показательной казни. Или глумливая насмешка, мерзкая в своей звериной жестокости.

Джеймс кивнул:

– Наверняка, как и жуткая смерть, которой его подвергли. Они хотели не только дать понять, что раскрыли нашего человека, но и вселить священный ужас в сердца Мюрреев, донельзя затруднив поиски того, кто согласился бы стать нашим новым лазутчиком в Дублинне. Мы уже обрядили тело Малкольма к похоронам, но так и не смогли избавиться от страшных следов предсмертных страданий.

– Есть какие-нибудь вести от Дугласа, нашего второго осведомителя?

– Нет, хотя, думаю, он все еще жив, в противном случае болтаться бы ему, раскачиваясь под порывами ветра, рядом с Малкольмом. – Джеймс покачал головой. – Раньше я считал, что ты только впустую тратишь время, разыскивая среди мужчин клана двоих, не только способных выполнить поручение, но и незнакомых друг с другом. Такая предусмотрительность полностью себя оправдала. Одного взгляда на изувеченное тело Малкольма достаточно, чтобы понять: его пытали много часов подряд, после чего он, наверняка, выдал Битону все, что знал.

– Возможно. Хотя Малкольм был прекрасным, благородным человеком. Он бы ни за что не послал на верную смерть нашего второго лазутчика.

– Он мог сделать это невольно, слишком ослепленный болью, чтобы понимать последствия своих слов, ведь его немилосердно пытали и мучили – это мы теперь точно знаем. Не уверен, что он вообще был в состоянии думать... если только о том, как положить конец боли.

Балфур, чтобы успокоиться, отпил глоток сидра.