В ночь перед вылетом ему приснилась Зинон. Теперь в образе пантеры. Роскошная черная кошка разлеглась на Климовой кровати, довольно мурлыкала, хитро щурила янтарные глаза.

– Вот такой я себе нравлюсь гораздо больше. – Зинон-пантера выпустила длинные когти, полюбовалась ими, как кокетка любуется маникюром.

– Ты мне тоже очень нравишься. – Климу захотелось пробежаться пальцами по лоснящемуся меху, почесать кошку за ухом.

– Да ладно, погладь уж. – Зинон-пантера приглашающе выгнула спину.

Он не удержался, погладил, ощутил под ладонью ритмичное урчание, сказал:

– Я магазин на Кутузовском на тебя с Алисой переоформил.

– Я знаю. – Пантера зевнула.

– И Алису нашел.

– Ты уже рассказывал.

– Тогда в чем дело? Возвращайся!

– Не знаю. Кошкой быть хорошо, намного лучше, чем летучей мышью.

– А женщиной – еще лучше.

– Тебе откуда знать? Ты же мужчина! – Пантера снисходительно фыркнула.

– Ну, я так просто… предполагаю. – Клим смутился.

– Бежишь? – вдруг спросила она.

– Уезжаю в командировку.

– Нет, бежишь. Дурак! – Пантера раздраженно дернула кончиком хвоста.

– Почему дурак?

– От судьбы не убежишь.

– А ты все знаешь про судьбу?

– Ты тоже знаешь.

– Ничего я не знаю! И вообще, не тебе меня судить. Сама вон возвращаться не спешишь.

– Твоя правда. – Пантера покаянно вздохнула. – Ты уж там не задерживайся, в своем Лондоне…

* * *

Клим задержался в Лондоне на целых три месяца. Бизнесу эта задержка, безусловно, пошла на пользу, а вот ему самому…

И не полегчало, и не отпустило. Может, если бы Клима оставили в покое, все было бы по-другому. Но оставлять в покое его и не думали. Особо усердствовал Виталик. Этот паршивец считал своим товарищеским долгом информировать его обо всем, что происходит на родине. Сначала он названивал каждый день, а после того, как Клим ему это запретил, принялся заваливать электронными письмами. Письма слал под благовидным предлогом – модельер Виталий Топильский желает отчитаться о проделанной работе, высылает наброски своих будущих шедевров. Так-то оно так, да вот только среди набросков попадались и фотографии, никакого отношения к бизнесу не имеющие.

Вот смеющаяся Диана машет рукой кому-то за кадром. Она пока еще в джинсах, но еще одна операция в женевской клинике пластической хирургии – и девочка будет сражать мужиков наповал своими стройными ножками. А одного она, кажется, уже сразила. Что-то подсказывало Климу, что в случае с Дианой неугомонным Виталиком движет отнюдь не чистое человеколюбие. Хитрецу даже удалось уговорить Панкратова спонсировать раскрутку певицы. Клим посопротивлялся, скорее для проформы, а потом взял и согласился. А как только согласился, заваливать его электронными письмами начала уже Диана. Слова благодарности, смешные открытки… Черт, а ведь ему были приятны эти виртуальные финтифлюшки.

Еще одна хорошая новость касалась Зинон. Она вышла из комы, как раз в день его отлета на чужбину. Два месяца Зинон восстанавливалась, проходила курс реабилитации, училась жить заново. Клим и не знал, что после комы нужно учиться жить заново, он считал – очнулся, встал, пошел, начал жить. А тут вот оно как…

Виталик писал, что Зинон идет на поправку удивительно быстро, что свой исключительно вредный и стервозный характер она проявляет с первых дней выздоровления. Что в стремлении восстановиться как можно быстрее доводит персонал клиники до белого каления. Клим ни на секунду в этом не сомневался. Зная ту Зинон, из своих сновидений, он предвидел, что ее прототип будет именно таким – целеустремленным, напористым и стервозным.

А магазин на Кутузовском в дар не приняли. Виктор написал, что «дамы велели кланяться господину Панкратову и передать, что к такому щедрому подарку не готовы, но зато с удовольствием рассмотрят предложение о продаже магазина». Просили передать! Вообще-то, могли бы и сами позвонить, хоть одна из них. И не важно, что бы они ему сказали, хотелось просто услышать голос…

Они не позвонили, зато Виталик отдувался за всех. В том электронном письме не было текста, только фото…

Трогательный ежик черных волос – она все-таки перекрасилась в свой «родной» цвет, – тонкая шея, раскосые глаза печенежских ханов, взгляд – задумчиво-отсутствующий. Она не смотрела в кадр, скорее всего, даже не знала, что ее фотографируют.

Алиса вернулась из Зазеркалья. К Алисе вернулась ее разлюбезная подруга Зинон. У Алисы есть магазин на Кутузовском. Тогда почему она выглядит такой несчастной? Или просто фото неудачное? Если бы Виталик выслал еще одно, просто для сравнения…

Клим хотел уничтожить фотографию, но не смог. Мало того, он урвал полдня из своего напряженного графика на то, чтобы найти фотохудожника и переделать обычное фото в портрет. Сумасшествие и непозволительная слабость… Панкратов никогда не сможет забыть Алису Волкову, если ее портрет будет стоять на его рабочем столе.

Да что там забыть, он и работать нормально теперь не мог, кожей чувствовал этот задумчиво-отстраненный, никому конкретно не адресованный взгляд. Было бы разумнее портрет спрятать, убрать со стола. Каждое утро Клим порывался это сделать, но наступал вечер, а ничего не менялось.

Зря он улетел в Лондон. Ни покоя тебе, ни забвения! Только море вопросов, ответы на которые можно получить исключительно дома. Решено! Он возвращается. Что там говорила Зинон? От судьбы не уйдешь? Женщина-пантера оказалась права: Клим попробовал, и у него ничего не получилось. А дома скопилось много неотложных дел. Виталик закончил работу над коллекцией. Надо искать толкового пиарщика и думать о предстоящем показе. Все должно пройти на высшем уровне. И не оттого, что в мальчишку вложены его деньги, а просто оттого, что Виталик по-настоящему талантлив и заслуживает славы.

И с Дианой надо что-то решать. Девочке нужен продюсер.

Да, получается, что он теперь – прямо как заботливый папаша. Одному ребенку – модный показ, второму – продюсера. Кто б раньше сказал, что Клим таким станет, он ни за что бы не поверил! Он – банкир, циничный и предприимчивый, и на роль благодетеля никак не годится. Поправочка – не годился, до тех пор, пока в его спокойной жизни все не встало с ног на голову.

Надо возвращаться, нельзя насиловать душу. А душа рвется обратно – домой. Да и воспетый классиками лондонский туман уже порядком ему поднадоел. Нет, Лондон – не для русского человека, что бы там ни писали журналисты…


Родина встретила Клима дождем пополам со снежной крошкой и пробирающим до костей октябрьским ветром. Вот оно как: в Лондоне – туманы и затишье, а в Москве – вечная борьба стихий. Клим поежился – щегольское кашемировое пальто совсем не грело, – вдохнул пропитанный сыростью и выхлопами московский воздух, сказал рассеянно:

– Вот ты и дома, Клим Панкратов…

* * *

Алиса устала. Ощущение было таким, словно за три месяца она прожила целую жизнь. Врачи говорили, что это астенический синдром, последствие травмы и все скоро пройдет, но Алиса точно знала, что никакой это не астенический синдром и что ничего не пройдет. Просто ее жизнь изменилась раз и навсегда, а она никак не может с этим смириться.

Мелиса… Сестру похоронили без нее. Алису не отпустили врачи. В глубине души она радовалась, что не отпустили. На кладбище принято скорбеть и говорить об ушедшем добрые слова…

Она скорбела, только не по нынешней Мелисе, а по той беззаботной и искренней девчушке, которой та была много лет назад. Что случилось? Может, Мелиса оказалась права, обвиняя сестру в своих бедах? Может, она что-то упустила, проморгала момент, когда славная девчушка начала превращаться в чудовище? Она ведь старшая, она должна была присматривать за младшей, а она – упустила…

Силы, чтобы сходить на могилу Мелисы, она нашла в себе только спустя два месяца. Сходила, положила белые розы на черное надгробие, посмотрела в хмурое осеннее небо и ушла, так и не получив прощения. Мелисе до нее больше не было никакого дела, Мелиса обрела долгожданную свободу. И не важно, что цена слишком высока, она никогда не обращала внимания на такие мелочи как цена собственной прихоти…

Был еще Ольгерд. Об Ольгерде Алиса старалась не думать, вспоминала о нем, только когда начинались головные боли, последствие травмы. Ольгерд нанял хороших адвокатов, и теперь они пытались убедить следствие в том, что их клиент стал жертвой невероятной мистификации, что действовал в состоянии аффекта и вообще – он агнец невинный. Алиса знала, что никакой он не агнец, а самый обыкновенный слабак и трус, что даже если ему удастся избежать наказания, больше никакой опасности для них с Зинон он представлять не будет. Возможно, если бы не Мелиса, Ольгерд бы до пенсии прожил добропорядочным гражданином, просто сестре удалось нащупать его болевую точку и надавить на эту точку с нужной силой. Р-раз – и нет больше добропорядочного гражданина…

Пустое все это, не стоит оно того, чтобы расстраиваться и переживать. В ее жизни есть и радостные моменты. Зинон вышла из комы! Алису к этому времени еще не выпустили из реанимации, и о радостном событии она узнала от персонала.

Зинон не изменилась. Господи, какое счастье, что Зинон не изменилась! Она еще с трудом разговаривала и плохо двигалась, но едва ли не в самый первый день потребовала парикмахера и сигареты. В услугах парикмахера Зинон не отказали – частная клиника как-никак, – а вот на курение было наложено табу.

Они не знали Зинон! Не понимали, что для нее «табу» – это пустой звук. Сигареты появились у Зинон уже на второй день. Алиса подозревала, что их контрабандой пронес в клинику Александр. Разразился скандал, но подруга отстояла свое право на «дозу никотина», просто теперь на перекуры ее вывозили на балкон.

А на третий день Зинон, с достоинством королевы восседающая в инвалидном кресле, вкатилась в палату Алисы.

– Привет, красотуля! Хреново выглядишь.