Наора сжала губы и отвернулась от него.

— Проклятье! Выходит, моя мать скрывала правду? Она скрыла от меня истинную Прорицательницу?

— Вы слишком многого от меня требуете. Не забывайте, что я подчиняюсь вашей матери, царице.

Гнев выплеснулся на поверхность.

— Ты забываешь свои обязанности по отношению к богине. Моя мать все принесет в жертву ради того демона, который женился на ней. Ты же знаешь, что Дитя — единственное спасение Крита!

Сзади них жрицы обменялись беспокойными взглядами.

— Мы больше не можем зависеть от царицы, — продолжал он. — Мы должны объединиться и закончить дело, начатое Ларой.

Жрицы снова беспокойно поглядели друг на друга, и он понял смысл их молчаливого разговора.

— Итак, она на самом деле Дитя, — сказал он, почувствовав огромное облегчение. Разве он не знал, что спасение Крита придет однажды с бычьей арены? — Наконец-то мы избавим наше царство от этого чудовища.

Наора посмотрела на своих подруг и кивнула.

— Да, мой господин, мне кажется, мы должны поделиться с вами своими планами.

18

Перед Дамосом по тюремной клетке горделиво расхаживал молодой афинянин.

— Что это за тюрьма? — жаловался Тезей. — Железные клетки на каком-то заброшенном пустыре, тюфяки из грубой соломы, брошенные прямо в пыль.

— Скажи спасибо, что тебя не бросили в подземелья Кносса, — возразил Дамос. — Пусть мы и на открытом воздухе, жар солнца и дождь все же лучше сырости и плесени.

Тезей подошел к прутьям, его товарищи по клетке и афиняне из других клеток поднялись и сделали то же самое.

— Скажи, старик, разве тебе приятно, что на том холме стоят зеваки и разглядывают нас, словно диких животных? Минос тоже часто стоит там и злорадствует. Я думаю, он слишком скуп, чтобы построить приличную тюрьму.

— Возможно, он не видит необходимости строить тюрьмы, — сказал Дамос, содрогнувшись. — В конце концов вы предназначены для его лабиринта.

Тезей выпрямился и поднял подбородок.

— Ты прав, старик. Спроси любого афинянина, и он скажет, что я рад быть посланным в лабиринт, ведь мой долг — освободить моих соплеменников. Я здесь для того, чтобы сразить Минотавра.

Его товарищи радостно приветствовали эти слова криками. Дамос, оставаясь сидеть на своем тюфяке, проворчал:

— Ты просто не видел лабиринта.

— А ты видел?

Дамос едва не вздрогнул при воспоминании об ужасных картинах, которые ему приказывали рисовать на стенах лабиринта.

— Меня привели туда, чтобы я расписывал стены. Когда я узнал, что нужно изображать, я отказался, и меня посадили сюда.

Афиняне столпились возле решеток своих клеток и громко упрашивали его рассказать как можно больше о логове Минотавра. Не желая вспоминать страшный путь по лабиринту, Дамос повторил то, что все и так уже знали: у них очень мало надежды остаться живыми.

— Но у меня есть план, — продолжал настаивать Тезей, — мне только нужна веревка…

Все повернулись к нему, жадно ловя каждое слово. Дамос вздохнул — бесполезно спорить. Они слушают Тезея и верят его хвастливым россказням, ведь он говорит то, что они хотят услышать. К чему их отговаривать? Бедные дети и так слишком скоро узнают правду.

И кроме того, у него не осталось сил для борьбы. Все его осторожные расспросы, попытки подглядывать и подсматривать привели лишь к тому, что он узнал, куда делся Язон, после того как Ика позаботилась о его пленении.

Дамос лег на тюфяк и посмотрел в голубое критское небо. Он понимал беспомощность своего положения. Что же эта вероломная женщина сделала с Язоном? И где его мальчик сейчас?


Всю дорогу, пока двое стражей вели его под руки, Язон спотыкался. Боль в черепе понемногу утихала. Златовласая женщина пробудила множество воспоминаний, и поэтому на окружающее он обращал мало внимания. Он слышал разговор стражей, но шум в голове заглушал их голоса, и они казались далекими.

— Может, оставить его здесь? Мне вовсе не хочется тащить его до самого Кносса.

— Но если мы оставим его в этих клетках, его смогут принять за афинского пленника и отвести в лабиринт.

— Ну, это его трудности.

При их смехе Язона посетило другое воспоминание: какие-то люди злобно смеются, а дети пронзительно кричат. Язон хотел зажать уши руками, чтобы не слышать этих криков, но стражи быстро подхватили его под руки.

— Мы даем тебе ночь сроку, чтобы ты успокоился, — они усмехнулись и толкнули его вперед. — Будешь вести себя хорошо, утром мы тебя отпустим.

Позади себя Язон услышал скрежет железа. «Тюрьма», — подумал он, охваченный отчаянием.

— О, мальчик мой, неужели это ты? — раздался приглушенный шепот, и чьи-то руки сжали его запястья. — Посмотри на меня. Это я, Дамос.

Увидев это лицо, эту седую голову, Язон вспомнил стоящего перед ним человека. Он тоже присутствовал в его снах. Воспоминания стремились все дальше и дальше, и вот снова перед ним танцуют брат с сестрой, они смеются и забавляются с ручной обезьянкой.

— В чем дело, мальчик? Что с тобой?

Язон старался удержать внимание на Дамосе, но перед его внутренним взором предстала мать: она пыталась вдеть нитку в иголку. Он снисходительно улыбнулся, как это делал его отец; он часто дразнил его мать Кассандру и говорил, что она не предназначена для домашнего хозяйства. Она украшение его жизни, и этого достаточно.

«Да, на нее приятно смотреть, — гордо думал маленький Язон. — Если бы она приказала, я сходил бы ради нее даже в царство Аида».

Но тут перед ним возник другой образ — златовласая женщина по имени Ика.

— Я видел ее, — пробормотал он, почти не осознавая Дамоса рядом с собой. — Сегодня на арене я видел женщину, которая часто посещает мои сны. У нее золотые волосы.

— Царевна Дафна?

«Дафна, — подумал Язон, — а не Ика».

— Она пробудила во мне воспоминания, теперь я вижу свое прошлое.

— Расскажи мне о твоем прошлом, — сказал Дамос, усадив его на тюфяк. — Давай же.

— Я вижу свою мать так ясно, словно она и сейчас стоит передо мною. Мне больно смотреть на нее; каждый раз, когда я смотрю ей в лицо, я понимаю, что она не сможет выжить одна в этом мире. Я боюсь и хочу, чтобы мой отец поскорее вернулся.

«Отец», — подумал Язон, и сердце его наполнилось гордостью. Высокий, сильный, смелый — таким отцом мог бы гордиться всякий мальчишка, и он старался брать с него пример. Воин, герой, царь…

Царь Мессалоны!

— О боги, я ведь царь! — крикнул он Дамосу. — Геркон захватил трон!

Дамос сжал его руку.

— Тише, тебя могут услышать. Рассказывай мне все, но тихо.

— Моя голова, — застонал Язон, обхватив голову руками. — Она сейчас разорвется.

— Так бывает всегда, когда ты стараешься вспомнить. Дыши глубже.

Но воспоминания нахлынули на него, и не было времени их осознавать и разбирать. Лицо матери сменило лицо Дафны. Как схожи черты их лиц и их манеры! Беззащитность матери смотрела на него глазами Дафны.

Но было что-то еще. На него наползало темное воспоминание.

— Была ночь, — вспоминал он вслух. — Ночь перед днем рождения моего отца.

— Если ты что-то помнишь, расскажи мне об этом. Освободи себя от воспоминаний!

В сознании Язона, мелькая, всплывали лица.

— Там были два человека — Геркон и его наемник. После ужина они подошли ко мне и сказали, что приготовили подарок царю. Они хотели, чтобы я им помог. — Он замолчал, охваченный тяжелым воспоминанием.

— Продолжай, — попросил его Дамос. — Правда никому уже не повредит.

— Я был так горд этим, — продолжал Язон, будучи не в силах сдерживать воспоминания. — Каким же я был дураком.

— Но ведь ты был всего лишь ребенком, — сказал Дамос дрогнувшим голосом. — Тебе едва исполнилось семь лет.

— Они сказали, что я поступаю по-мужски. И что мой отец будет гордиться мною.

Язон вспомнил, как торжественно он шел по коридорам с ящиком в руках. Он даже и не подумал заглянуть внутрь, ведь ему сказали, что этого делать не следует, и к тому же он собирался спрятаться в огромный сундук, стоявший в комнате отца, чтобы увидеть все своими глазами.

Мальчик поставил ящик возле ширмы, как и было сказано, а сам нырнул в сундук, желая разделить вместе с отцом его удивление и восторг. Но долгий, беспокойный день взял свое, и он задремал.

Проснулся он от какого-то глухого стука и ворчания. Он подумал, что его родители остались наедине. Его неожиданное появление не понравилось бы матери, так что ребенок продолжал прятаться, хотя ему становилось все более неуютно в душном сундуке.

Затем он услышал голоса начальника царской охраны Геркона и его сладкоречивого сообщника. Язон захотел выскочить, но, услышав их разговор, не стал делать этого.

— Обвинить ли в этом царицу? — сказал сообщник.

— Нет, лучше признать виновным одного из моих военачальников. Я думаю, Кассандра подтвердит мое право на трон, и, кроме того, мне нужна мать для Дафны.

«Но ведь у нее есть свои дети, — подумал Язон. — Что значит весь этот разговор о троне отца?»

Сообщник хихикнул.

— Принимая во внимание ваши вкусы, ей не придется греть вам постель. Я думаю, вам не терпится заняться детьми?

— Действительно, сейчас мы их приведем. Я покажу тебе приличную парочку.

В словах Геркона было что-то противоестественное, Язон чувствовал в них скрытую угрозу. Где его отец, почему он не вмешивается в разговор этих людей? В испуге он сжался в сундуке, стараясь вести себя как можно тише.

Прошло немало времени. Душная темнота наполнила сундук. Моля богов о том, чтобы эти двое уже ушли, мальчик поднял крышку. Внутрь ворвался свежий, бодрящий воздух. Убегая прочь от того места, где он прятался, Язон хотел только одного — добраться до своей кровати и сделать вид, что никогда ее не покидал.