— Не может быть!

— Ш-ш!

Вот теперь я точно уйду. Я расталкиваю людей и бегу вниз по лестнице, мне нужен воздух. Время подумать. Прочистить голову. Выйдя на улицу, бегу. Потом — час спустя? Два? Кто знает? — я уже в парке у Вашингтон-сквер. Я опускаюсь на скамейку и роняю голову на руки.

Скамейку окружают продавцы наркотиков.

— Скажи, скажи, — шипят они, — что нужно хорошенькой девушке?

Здесь глупо покупать наркотики. Рискованно. Это парк, общественное место, у всех на виду, и кто знает, какого они качества? Скорее всего, поддельные или, еще хуже, смешаны с какой-нибудь отравой. И вообще, я уже давно их не принимала. И никогда сама не покупала.

Кокаин обжигает нос изнутри, но сейчас боль даже приятна. Я брожу по парку, обхожу его по периметру, как вырвавшееся из клетки животное, а потом спасаюсь в столовке неподалеку. Посетители — в основном студенты из Нью-Йоркского. Они все заходят и заходят, по двое и трое, у них налитые кровью глаза и покрасневшие лица, не от зубрежки — пока нет, — от вечеринок в честь начала осеннего семестра. Они веселые. Раскаты смеха заполняют зал.

Я больше не могу. Не могу жить в двух мирах.

Снова выйдя на улицу, я нюхаю кокаин. Я хожу. Несколько часов спустя — сколько, не знаю, не слежу за временем, — уже белый день. Я кое-как добираюсь до «Шик».

— Эмили, вот ты где! Я только что звони… — Байрон замечает мой размазанный макияж, все то же платье с металлическими пайетками, и прикрывает рот рукой. — Что с тобой? — ахает он. — Что происходит?

— Много чего, — говорю я. — Я бросаю учебу.

Глава «Шик» прижимает меня к груди. Улыбается. Я улыбаюсь в ответ. И если в следующие радостные минуты он и замечает, что мои зрачки великоваты, а ноздри немного опухли, он ничего об этом не говорит, совсем ничего.

Глава 27

ВСЕ БУДЕТ ДЖАЗ

Кофе «Да Винчи»: «Девушка его мечты». 30-секундный ролик. День 1 из 2. Место: Студии «Силверкап». Режиссер: Флавио Эспозито. Прическа: Ровена Джонс. Макияж: Винсент де Лонги. Снимаются: Эмили Вудс, Джастин Филдс. Вызов на площадку: Эмили Вудс — 8.00, Джастин Филдс — 11.00. Начало съемок: 12.00.


В семь утра я устраиваюсь на кожаном сиденье таун-кара, который везет меня в киностудию «Силверкап», и в очередной раз пролистываю заметки по съемкам. Сюжет ролика прост. Начинается с того, что Джастин Филдс видит во сне девушку. Вечером он идет в джаз-клуб и она там — девушка его мечты — поет на сцене. Потом они вдвоем в кадре, целуются на балконе нью-йоркского пентхауса, несколько кадров с рекламируемым товаром — как они обмениваются горячими взглядами над дымящимися чашечками эспрессо — и все! Съемка окончена. Никакой обнаженки. Мне даже не нужно открывать рот, только в сцене в кабаре я делаю вид, что пою. Как сказала вчера вечером Джастина: «Эта работа — легкие деньги».

И все-таки я нервничаю из-за Джастина Филдса. В детстве я стремилась посмотреть все фильмы с ним. Джастин был почти везде, как популярный актер новой волны, но всегда на втором плане: застенчивый и чувствительный, чья любовь к героине была обречена на отсутствие взаимности, потому что его проникновенные глаза и губки бантиком выглядели гораздо лучше страдающими. «Выбери меня, Джастин» — шептала я в темноте экрану. Мне хотелось его утешить, снять боль своими поцелуями. Это желание не покидало меня, даже когда фунты отжатого железа и значительное увеличение мышечной массы помогали Джастину наконец добиться благосклонности девушки. В «Пике интереса», где Джастин играл юного искателя приключений, который не убоялся кислородной недостаточности и обморожения ради последнего танго на вершине Эвереста, я стала тибеткой, умирающей у него на руках. В «Колодце добра», когда Джастин, полицейский-новичок, наткнулся на ангела, свалившегося прямо с небес в пятидесятифутовый колодец, это мое крыло он отказывался отпустить. А в «Дьявольских колоколах», когда Джастин женился на своей любви из старших классов и тут же обнаружил, что она исчадье Сатаны… ну, хорошо, может, с Демонеттой я себя отождествляла не с такой готовностью, и все же, когда он пронзил ее сердце колом, по моему лицу текли слезы. Да, Джастин Филдс всегда был для меня актером, ради которого я ходила в кино — а сейчас я вот-вот буду пить с ним кофе.

Я выхожу из лимузина перед студией, и меня тут же встречает Стив.

— Я третий ассистент режиссера, — информирует он меня, постучав по своему планшету и вытащив из брюк уоки-токи, сообщает кому-то, что прибыл «талант номер два». — Моя задача — отвести вас на площадку, к парикмахеру и визажисту, в столовую…

Стив открывает дверь.

— Вот и столовая!

Сначала мне в нос бьет запах бекона: жирного и жареного. Потом я вижу повара в колпаке, который разбивает яйца на шипящую сковороду.

— Такое у нас на студии обслуживание, — объясняет Стив и подводит меня ближе. — Чего твоей душеньке угодно? Яичницы? Вафель? Гренок? Блинчиков? Йогурта с фруктами? Или хочешь сосиску, яйцо и кусочек сыра на печенье с пахтой? Я как раз одно печеньице съел, между прочим, очень неплохо, особенно с гарниром из кашки. Гранолу? Жареную картошечку? Еще чего-нибудь? — Он разводит планшетом, указывая на дюжину стеклянных канистр, переполненных лакрицей, батончиками «Кит-Кат», вафлями, желатинками и прочими сладостями. — Или, если часик подождешь, будут свежие печенья с шоколадной крошкой.

— Полчаса, — говорит повар. — Есть и без крошки.

Столовая на студии — это сущий ад.

Я уношу оттуда ноги, захватив чашку эспрессо и два пакетика подсластителя, и клянусь никогда не возвращаться, несмотря на отчаянные вопли, доносящиеся из живота. К счастью, как только я попадаю в гримерку, меня есть кому отвлечь.

— Чао, мисс Гений!

— Чао, белла!

Это Ро и Винсент, моя любимая команда стилистов с тех самых пор, как мы летали в Доминиканскую Республику. Мы обнимаемся Винсент пока завтракает, так что начинаем с прически. Ро намочила мне волосы и втирает гель. Вдруг она замирает и наклоняется через мое плечо.

— Это что?

Я показываю ей обложку: «Неудобная женщина», Доминик Данн.

— Только не говори мне, что вам такое задают, — говорит она.

— Не буду.

Ро берется за прядь моих волос и роняет ее.

— У тебя хватает времени на чтение всякой белиберды и на домашние задания? Чему вас там вообще в этой Лиге Плюща учат?

— Ничему. Я бросила.

— Что-о-о?!

Я неловко ерзаю, вдруг вспоминая, что Ро отправила в институт двоих племянниц.

— Я бросила учебу.

Винсент ухмыляется.

— Давно пора!

— Винсент! — Ро шлепает его по плечу. — Как ты можешь? Эмили училась в Колумбийском!

— Вот именно. Ее карьера никуда не двигалась, — парирует Винсент. — Эм, не обижайся, но каталоги «Стивенс» и «Брук бразерс» — билет в одну сторону, причем совсем не в звездную.

— Вот именно, — говорю я.

— Вот именно что? — спрашивает Ро. — У девочки другие интересы, она же гений!

— Вот тут ты как раз ошибаешься, — говорю я и становлюсь на сторону Винсента, правда, неохотно. — В Колумбийском я училась ниже среднего, не выделялась — и уж точно я не гений.

— Но тебе нравилось учиться! — не успокаивается она. — Как же твои занятия! И подруги!

Подруги… В тот день, когда я поехала в университет за вещами, я села в общей комнате с Джордан, Мохини и Пикси и сообщила им о своем решении. Они как будто расстроились, но почти ничего не говорили: какой смысл? Я уже ходила к казначею: все подписано. Кроме того, как выразилась Пикси, «Письмена на стене уже проступили, а мы умеем читать». Мы просто обнялись и попрощались. «Мы ведь будем дружить, правда?» — спросила я. По моим щекам текли слезы, чего я не ожидала: ведь это был мой выбор.

«Даже очень», — заверила меня Мохини. «Я скоро вернусь, — поклялась я. — А пока мы будем завтракать каждую субботу в «Томз дайнер», правда?» «Правда», — сказала Джордан.

— Я вернусь, — говорю я стилистам. — Я бросила учебу, но не навсегда.

Ро поджимает губы.

— Конечно, — утешает меня Винсент. — А пока что поснимаешься в клипах, на обложках и в ролике с Джастином Филдсом. Ты на пути к успеху.

* * *

Трещит уоки-токи.

— Она идет?

Стив вопросительно смотрит на Джемисона, стилиста, который окидывает взглядом ряд пуговиц вдоль моего позвоночника.

— Пять минут, — говорит он.

Стив повторяет это в трубку.

— Хорошо, но не больше, — передает он и закрывает за собой дверь.

— Боже, ну и народ: скорей, скорей, скорей! — ворчит Джемисон, хотя на самом деле прошло почти четыре часа и мне уже больно сидеть. Гримировка для видеосъемок всегда занимает больше времени, чем для печати. Мощный свет и очень крупные планы требуют толстого слоя тональника, на несколько тонов темнее твоего природного тона (если он будет светлее, лицо покажется размытым), который накладывается очень ровно на каждый квадратный дюйм открытой кожи (схалтуришь, и будет «шея диктора» — комбинация из темного лица и бледной шеи, от которой любой профессиональный визажист приходит в ужас). Но сегодня надо мной стараются особенно долго. Ро и Винсент черпали свое вдохновение в образах из фильма Феллини «Сладкая жизнь», что как нельзя кстати, ведь мода шестидесятых снова актуальна. Однако на одни только черные широкие стрелки, накладные ресницы, подведенные брови и бледные губы потребовалось полтора часа. Столько же — на прическу. Сложная конструкция, которую начесали, подняли на макушке, а концы завили и просушили феном. Прическа красивая и мне идет, но, стоя перед зеркалом в гримерной, я не могу оторвать глаз от платья. Плотно облегающее, до пола, в черной сеточке с аппликациями виноградных лоз тон в тон в самых подходящих местах, такое платье не позволяет надеть трусики, набрать хоть грамм лишнего веса или стесняться.