Лондон не просто отстал от моды — да это, блин, Сибирь! Что я тут делаю?!

Конечно, я звонила Байрону и пыталась задать ему тот же самый вопрос — я хочу задать ему немало вопросов с тех самых пор, как сюда приехала, начиная с вопроса о грушах. А он вечно кричит: «Держись там, Эм!» и убегает «ловить» звонок «с побережья».

А сейчас я сижу в каком-то фургоне посреди захолустья. Я выхожу на площадь и мрачно меряю ее шагами — жду, когда Кейт отработает, переоденется и можно будет сесть в ее красный «М-Джи».

— Слушай, Эмили… — Кейт резко выезжает на левую полосу и с визгом шин обгоняет полуприцеп. — На следующие выходные я еду в Манчестер. «Транквилл» играют в своем любимом пабе. Будет классное шоу. Хочешь поехать? Денег много не надо, можем жить у моей мамы.

Ноэль, бой-френд Кейт, — солист рок-группы «Транквилл», постепенно приобретающей известность. Вживую я их еще не слышала.

— Можем, — говорю я. — Если работу не предложат.

Кейт смеется.

— Эмили, выходные же! У нас летом на выходные заказов мало… БЛИН! ПОШЕЛ ТЫ НА… ПРИДУРОК!

Шокированный водитель белеет сильнее собственного «фиата».

— А мы поедем на машине? — спрашиваю я.

— Нет, скорее всего на поезде, а что?

— Ничего.

— Нет, правда, поехали! Будет здорово! И Айстам будет…

Ну да. Четыре пятых группы «Транквилл» свободны. Кейт уверена, что меня можно с кем-то из них свести. Вообще она делает ставки на Айса, ведущего гитариста. Статистика определенно в ее пользу. Модели и рокеры — арахисовое масло и желе романтических отношений: Мик и Джерри, Кит и Пэтти, Билли и Кристи, Ясмин и Саймон, Эксл и Стефани, Майкл и Брук — список можно продолжать до бесконечности. Даже Рут встречается, а точнее, спит со Стю Берджесом. Да-да, Стю, крошечной блондинистой рок-легендой, который недавно женился на одной супермодели, бросив другую.

Я издаю громкий стон.

— Кейт, я тебе уже говорила: романы с рокерами — это так пошло!

Кейт резко выдыхает.

— Ах, пошло! Ну, понятно…

— Извини, — бормочу я не очень убедительно.

Она барабанит пальцами по рулю.

— Знаешь, Эм, Сигги в чем-то права.

— То есть?

— Ты действительно нетерпелива. Ты хочешь, чтобы все было сразу и прямо сейчас, во время летних каникул, но в жизни не всегда все получается… по расписанию. Нужно дать своей карьере возможность развиться. А пока расслабься! Получай удовольствие! Ты молодая, красивая и проводишь лето в Лондоне — что в этом плохого?

— Лондон — убогое захолустье.

Моя подруга чуть не врезается в «ягуар».

— Что ты сказала, повтори?

— Это не я сказала. Кэтрин Хэмнетт. В «Вог».

Молчание. Даже два следующих маневра происходят без комментариев. А потом:

— Эмили, помнишь, что я сказала, когда мы познакомились? Беру свои слова обратно. Наверное, тебе все-таки лучше вернуться домой.

— Так и сделаю!

В «Кемдене» мы идем каждая в свою сторону — и это не вызывает у меня никаких возражений. Со своим странным гардеробом и идиотским оптимизмом это она должна быть дочкой хиппи, а мне дайте шесть страниц в «Харперс & Куин». Больше не вижу смысла с ней общаться! Я брожу по рынку одна.

«Кемден-маркет» — рай для любителя шоппинга. Здесь много лавочек и магазинов, где есть все по чуть-чуть: музыка, одежда и предметы коллекционирования почти всех времен и народов. Я ничего этого не вижу, глаза затмевает злость и зависть. Я уже не думаю о Кейт. Кейт — пройденный этап. Я думаю о прошлом лете. Тогда было все по-другому. Я заработала восемьдесят тысяч долларов. Я стремилась вверх — вверх, вверх, вверх, в Голливуд, прямо к звездам. А этим летом, если бы сама все не испортила, я жила бы в Нью-Йорке на Пятой авеню с одной из лучших подружек. Даже две недели назад, сделай я правильный выбор, сейчас я бы в крошечном бикини вертела перед объективом своими новыми грудями размером «C»/»D», вместо того чтобы таскаться по этому грязному, депрессивному, отвратительному…

— Здравствуйте, милочка! — Меня берет под локоть морщинистая старушка в синем траченном молью кардигане с рукавами, набитыми салфетками. — Ищете что-нибудь?

— Э-э… Нет, просто смотрю, спасибо, — отвечаю я автоматически и обнаруживаю, что я в книжной лавке, перед ящиком с романами восемнадцатого века.

— Ах, вы американка! — восклицает она. — Так, погодите… — Она поднимает кулак с зажатыми в нем салфетками: — Вон там у меня Купер, Хоторн, Джеймс, Твен, Уитмен…

Я заглядываю в ящик: Свифт, Голдсмит, Стерн, Шеридан, Шелли.

— Не беспокойтесь, спасибо! Мне здесь нравится.

Она улыбается.

— Что ж, милочка, тогда не буду мешать. Если что-то понадобится, скажете.

— Спасибо.

— Значит, питаете слабость к британцам!

Произнесено с шотландским акцентом. Я поднимаю глаза и вижу высокого мужчину. На вид лет тридцать пять. Темные глаза. Непослушная шевелюра. Небритые скулы. Джинсы. Плащ. Красавчик.

— А кто нет?

Мои пальцы с треском открывают титульную страницу «Тристрама Шенди». Не услышав ответа, поднимаю глаза. Прекрасно. Просто прекрасно. Ушел. Сегодня хоть что-нибудь у меня получится?

Я передергиваю плечами, словно стряхивая обиду, и начинаю сосредоточенно рассматривать книги. Я натыкаюсь на настоящие сокровища: «Ночь ошибок» с интересным шрифтом, совсем не страшная иллюстрация к «Франкенштейну», миссис Малапроп, которая опять села в лужу, и… О-о-о! «Эвелина». Я читала ее прошлым летом. Я смеялась. Я плакала. Я не могла ее отложить.

Беру книгу в руки.

— Фанни Берни? Вы только что пищали по поводу Фанни Берни?

Не бейся так часто, сердечко… Красавчик вернулся и улыбается из отдела поэзии девятнадцатого века.

Я улыбаюсь в ответ.

— Не трогайте Фанни, — говорю я. — Я ее обожаю.

— Мне бы и в голову не пришло тронуть Фанни! — говорит он с притворной серьезностью, и я ясно вижу, какие темные и красивые у него глаза.

Не могу придумать в ответ ничего умного, равно как и неумного, и берусь за Ричардсона. Прочитав одну из триллиона сцен, в которых Памела чудом сохраняет добродетель, я перехожу к Филдингу. Кто-то дотрагивается до моей лопатки.

Ах! А, продавщица…

— Взяли «Тома Джонса», да, милочка? — Она с улыбкой смотрит на мою находку. — Настоящая классика.

— Верно, — говорю я и, поскольку на меня смотрят, добавляю: — Пасторальная и вульгарная — восхитительная смесь.

Владелица книжного магазина восхищенно улыбается: «Не вся молодежь плохая!»

— Это верно, милочка! Завернуть?

К несчастью, у книги оторвался переплет. Я спрашиваю, нет ли других экземпляров.

— Ах, нет, милочка, простите. «Том Джонс» бывает редко, — говорит она, — но у меня где-то есть «Эмилия» и «Абрагим Эдамс», если любите Филдинга…

— Нет, спасибо. Только «Тома Джонса».

Она смеется.

— Любите негодяев, да?

— Ну что вы!

Я беру только «Эвелину». Когда продавщица выбивает чек, я верчу головой в предвкушении критической беседы о негодяях или Фанни, но, увы, Великий Шотландец пропал.


Благодаря твердости то ли моего тона, то ли мышц живота стычка с Сигги принесла явную пользу. Мои собеседования уже приличнее, и вскоре, о радость, я получаю первый заказ: модный разворот для «Лондон таймс». Разворот, как ни странно, посвящен серфингу, и я все утро резвлюсь в студии фотографа в черно-зеленом гидрокостюме, стараясь не заехать длинной доской по лицу Честера, невероятно бледного мужчины-модели из Лидса. Газета — это самое худшее. Платят как за редакционный материал, но из-за плохого качества печати фотографии в портфолио не используешь, даже если очень хочется.

И все-таки ты «на виду», как говорит Сэм, когда я отдаю ей квитанцию.

— И триста фунтов будут нелишними… Да, Эм, солнце, не забудь свой пакет!

— Какой пакет?

Ручка Сэм, изжеванная металлическими челюстями, утыкается в картотечный шкаф, где действительно лежит пакет из коричневой бумаги, перевязанный бечевкой. Я стаскиваю пакет вниз — тяжелый. Сверху написано:

Мисс Эмили Вудс, «Антракт»

— Ишь, какой почерк! — Кейт отставляет цветистый заварочный чайник подальше и зарывается носом в кое-как завернутый мною пакет. — Четыре книги в кожаном переплете! — восклицает она. — Нет, погоди — одна книга в четырех томах. «Том Джонс»? О-о, обожаю «Тома Джонса».

— Я тоже!

— И фильм хороший, — продолжает Кейт. — А ты знаешь, что… он получил Оскара? — хором заканчиваем мы.

Мы обе хихикаем. Не прошло и получаса, как я отправилась в одиночное плавание по «Кемден-маркету», и я очень расстроилась из-за нашей ссоры и побежала ее искать. Я так обрадовалась, что мы опять подруги, что похвалила странное белое платье, которое Кейт как раз примеряла.

Кейт ахает, прикладывая руку к корсажу этого самого платья.

— Эмили, это третье издание… — медленно произносит она.

— Знаю.

— Напечатанное в тысяча семьсот сорок девятом году.

— Знаю.

— …то есть оно очень ценное!

— Знаю!

Она с изумлением смотрит на меня.

— И ты понятия не имеешь, кто его прислал?

— Ни малейшего!

— Визитка?

— Не нашла.

— Должна быть! — Кейт берет первый том и начинает осторожно перелистывать страницы. — У тебя хоть какие-то зацепки есть? Хоть что-нибудь?

Я рассказываю ей о книжном магазине.

Она переворачивает коробку вверх дном и трясет. Ничего.

— Так ты купила одну книгу…

— Да, «Эвелину». Но она стоила восемь фунтов — не как эти!

— «Эвелину»? — Кейт недоумевающе пожимает плечами. — В первый раз слышу.

— А шотландец слышал, — напоминаю ей я. — Он знал, что ее написала Фанни Берни.