– Я не могу поверить, что ты здесь.

– Мне казалось, что я потерял половину себя.

– Я так скучала по тебе.

– Что бы ты ни задумала, я здесь, чтобы помочь тебе.

– Поцелуй меня еще раз, – прошептала она. – Пожалуйста.

И как галантный кавалер он был рад выполнить любую ее просьбу.

Потом они сели рядом на софу, покрытую ярким индейским одеялом.

– Я все еще не могу поверить, что ты поехал за мной, – робко сказала она. – В своей записке я сказала правду. Я хотела присоединиться к труппе в Сент-Луисе. Если бы мое дело потребовало больше времени, я бы встретилась с вами в Новом Орлеане. Но я не была уверена, что ты взял бы меня назад.

Он сжал ее руки в своих.

– Я отменил все спектакли в Сент-Луисе.

– Шрив, мы никогда не отменяли спектакли, никогда.

– …по причине твоей «болезни». Хозяин театра был расстроен, но отнесся с пониманием. Мы перенесли контракт на осень.

– Значит… значит…

– Мы нужны тебе, – серьезно сказал он. – Какие бы у тебя ни были планы, это опасное дело. Этот человек – убийца. Ты же член нашей семьи. – Он увидел, как ее глаза наполнились слезами. – К тому же Марк Антоний не относится к числу моих любимых ролей.

Она чуть смущенно засмеялась.

– А мне казалось, что это прекрасное распределение ролей. Ты всегда угрожал мне, что будешь играть его, бегая обнаженным по сцене с плеткой, чтобы хлестать ею всех исполнительниц женских ролей. Когда я особенно плохо играла, ты говорил, что будешь ставить «Юлия Цезаря».

– Да, но я лгал. – Он вновь стал серьезным. – Все эти мужские роли трудно распределять. А ты никогда не играла плохо.

Она улыбнулась.

– Я это запомню. Ада и Джордж поехали в Новый Орлеан?

– Они? Как бы не так! Они здесь в самой отвратительной гостинице, где всем заправляет женщина по имени миссис Браунбутс, которая вполне могла бы сыграть третью ведьму. Мы все там живем, но у тебя условия лучше. – Он оглядел уютную гостиную.

– Да, я остановилась у друзей. – Она прижала руки к щекам. Слезы дрожали у нее на ресницах. – Ада и Джордж приехали с тобой. Вы все приехали в Шеридан, чтобы помочь мне.

– Конечно, Миранда… – Что еще он мог сказать, кроме как опять поцеловать ее влажные от слез щеки.

– О Шрив! Я так тебя люблю!

– И я тоже люблю тебя.

Она серьезно посмотрела на него.

– Ты действительно меня любишь. А раньше ты говорил мне о любви только тогда, когда хотел заставить что-то сделать.

Он поцеловал ее в кончик носа.

– Клянусь, что я любил тебя, даже когда мне ничего от тебя не требовалось. За исключением того, чтобы ты любила меня. – Он насмешливо сморщил нос. – А теперь расскажи мне, что здесь произошло.

Она прижалась к его груди и рассказала ему все – о встрече с Братом Белого Волка, о гневе и отчаянии сестры, о встрече с матерью.

– Она даже попросила у меня прощения, – пробормотала она, подняв к нему лицо. – Она сказала, что это она должна была наказать его.

Шрив поцеловал Миранду.

– Так она и должна была поступить вместо того, чтобы предоставлять это дочери. Однако я рад, что этого не случилось. Тогда ты бы никогда не спряталась в фургоне.

– И никогда не поступила бы в труппу.

– И не стала Великолепной Мирандой. – Он опять поцеловал ее. Шриву казалось, что его сердце готово разорваться от любви. Зачем он порвал лицензию на брак? Они могли бы пожениться прямо сейчас.

– И никогда не влюбилась бы в Шрива Катервуда, «Романтическую звезду трех континентов».

– Это верно. – Спустя несколько минут он наконец выпустил Миранду из своих объятий. – Меня проводила сюда какая-то женщина. У нее такое необычное имя.

– Голубое Солнце на Снегу?

– Она спросила, не актер ли я, и, кажется, решила, что у меня есть право находиться здесь. – Он оглядел уютно обставленную гостиную. – Однако я не думаю, что ей понравилось бы, если бы я сейчас бросил тебя на пол и занялся с тобой любовью.

– Ты ничего о ней не знаешь. Она – жена Адольфа Линдхауэра. И они любят друг друга. У них шестеро замечательных детей: трое мальчиков и три девочки. Я думаю, у них тоже бывали такие моменты.

Шрив поцеловал ее снова, проникая языком ей в рот; от этой ласки она застонала от наслаждения. Когда Шрив прервал поцелуй, они оба дрожали от возбуждения.

– Я хочу увезти тебя из этого места в какой-нибудь приличный отель.

Она выпрямилась.

– Шрив, я очень этого хочу, но сначала нужно покончить с этим. Если он осуществит свои планы, начнется новая война с индейцами. Он восстанавливает военный форт вместо того, чтобы строить гражданские здания.

– Ты права. Это дело нужно довести до конца. Но как?

Миранда встала и начала мерить шагами комнату. Наблюдая за стройной, элегантной женщиной, он вспоминал худенькую, неуклюжую девушку, забравшуюся в повозку. Для него она была всем. Сейчас его распирала гордость: он видел перед собой свое дитя, свою ученицу, свою возлюбленную. И надеялся скоро назвать ее своей женой.

Заметив, с какой любовью он смотрит на нее, Миранда остановилась. Странное выражение появилось на ее лице.

– Не надо Шрив, – прошептала она. Он улыбнулся и покачал головой.

– Я рада, что ты приехал, потому что у меня не было времени все обдумать. Слишком многое произошло, причем произошло одновременно. Мне срочно нужен план, потому что все это должно быть сделано послезавтра.

Шрив вопросительно посмотрел на нее.

– Что? Почему так скоро?

– Потому что послезавтра четвертое июля. День независимости. Планируется большое празднество и открытие памятника.

– Какого памятника?

– На месте форта Галлатин они построили памятник Кларендону и всем, кто погиб вместе с ним. Его будут открывать в этот день и Уэстфолл произнесет речь. Люди приедут со всей округи. Каким-то образом я должна заставить его сделать признание перед ними.

Шрив недоверчиво покачал головой.

– Перед публикой? Невозможно. Мы могли бы похитить его и заставить написать признание, а потом опубликовать его в газете.

Миранда не поддержала его.

– Это уже не то. Он должен сказать это вслух. Должен признаться. В противном случае моя сестра никогда не простит меня.

Он возмущенно всплеснул руками.

– Эта девчонка! Что она здесь делает?

– Приехала, чтобы помешать мне. – Миранда грустно посмотрела на него. – И она настолько зла, что вполне может это сделать. Она даже разозлилась на нашу маму. Уэстфолл был для нее единственным отцом, которого она знала. Он всегда был добр к ней, и она решила защищать его.

– Но она наверняка не сможет ничего сделать, ведь она еще ребенок.

– Она бросила школу и самостоятельно добралась сюда из Чикаго.

Шрив усмехнулся.

– Ну конечно. Я забыл, что она твоя сестра. Миранда улыбнулась в ответ.

– Конечно. Она может предупредить его. Она может напасть на меня. Я не знаю что еще. Но я должна заставить ее увидеть Уэстфолла в истинном свете. Пока она собственными ушами не услышит его слова, она никогда мне не поверит. Он должен признаться.

– Выглядит достаточно просто. – Шрив засмеялся. – Надо всего лишь заставить твоего отчима признаться перед сотнями людей в том, что он стал причиной гибели целого отряда. А как заставить его сказать, что он убил детектива из агентства Пинкертона и нанял Арчи Доута, чтобы поджечь театр? На словах все выглядит довольно просто. Но даже если мы добьемся всего этого, мы не сможем заставить твою сестру полюбить тебя. Ты же знаешь, не так ли, что даже если он признается под дулом пистолета, она никогда не поверит тебе? Миранда прижала ладони к вискам.

– Я уже больше ничего не хочу слышать.

– Миранда, давай уедем. Мы можем отправиться на гастроли в Сент-Луис. Или устроить небольшие каникулы в Новом Орлеане. Это ведь не трагедия, где на героя падает проклятье в любом случае, совершит он данный поступок или нет. Если ты предпримешь такую попытку, ты можешь сама погибнуть. Если не будешь ничего предпринимать, ты можешь спокойно уехать и забыть об этом. Жить долгой, счастливой жизнью. Выйти замуж. – Он сделал многозначительную паузу, но она была слишком расстроена, чтобы обратить на это внимание. – Иметь детей.

Она стояла к нему спиной, уставившись в окно, и выглядела такой хрупкой, совершенно не способной осуществить задуманный план.

– Больше и больше я склоняюсь совершить то, о чем думала много лет назад. Я полагаю, ты привез все чемоданы с костюмами и вообще весь реквизит?

Шрив вздохнул. Его речь была впустую.

– Никогда не знаешь, когда нас пригласят на гастроли.

– А у нас осталась военная форма к пьесе «Много шума из ничего»?

– Да.

С минуту она постояла молча, глядя в пространство, но когда повернулась к Шриву, он увидел, что она улыбается.

– «Я слыхал, что иногда преступники в театре бывали под воздействием игры так глубоко потрясены, что тут же свои провозглашали злодеянья».[41]

– Послушай, Миранда, – сурово предупредил он ее. – Жизнь – это не театр. Настоящий король Клавдий никогда не признался бы вот так, перед всеми. – Шрив сделал широкий королевский жест. – Он бы приказал зажечь факелы, велел убить актеров и арестовать Гамлета. Или даже, возможно, арестовать актеров и убить Гамлета.

– Я не согласна. Я думаю, он сделал бы именно то, что сделал. Особенно, если удачно выбрано время.

Шрив пожал плечами.

– Но как мы заманим твоего отчима в театр?

– Мы не будем заманивать его в театр. Он будет стоять у памятника. Он будет открывать его.

Шрив вскочил на ноги.

– Это невозможно. Нет. Я запрещаю. Миранда схватила его за руки.

– Подумай об этом. Ни время, ни место не имели значения, и все же они признавались. Какое грандиозное представление! Он будет стоять именно на том месте, где стоял в тот момент, когда они погибали там, за холмом. Он пытается успокоить свою совесть. В течение семнадцати лет он носил в себе свою вину. Он женился на женщине, мужа которой убил, и пытался убить ее дочь. Теперь он пытается загладить свою вину перед ней. Он назовет имена своих жертв, и они придут. Как призрак Банко и отца Гамлета. Придут души погибших.