– Это только предположение. Она закрыла папку.

– Благодарю вас, мистер Келлер. Я изучу все документы на досуге. А сейчас мне надо отдохнуть.

Он сразу же поднялся.

– Конечно, вам надо отдохнуть. – Ада подала ему шляпу и открыла перед ним дверь, но он еще медлил. – Я работаю детективом уже десять лет, мисс… э-э… Миранда. Я видел, как самые причудливые совпадения так и оставались не более чем случайными совпадениями. Всего лишь совпадениями. Она кивнула.

– Но с другой стороны…

– Я видел, как самые удивительные события переплетались между собой.

– Почти как в пьесе, – пробормотала она.

– Я получил истинное удовольствие, работая на вас. Если наше агентство сможет быть опять вам полезно, непременно обратитесь к нам.

– Обязательно. Не забудьте зайти к мистеру Уиндому за вашим гонораром.

Он поклонился и вышел. Ада подошла к Миранде.

– Он сказал тебе что-то неприятное?

– И да, и нет. – Она задумчиво потерла лоб. – Мне надо подумать, что я должна сделать. Сейчас я очень устала.

– Конечно, устала, дорогая моя. Тебе надо хорошенько выспаться, и тогда ты будешь в полном порядке.


За кулисами на полу стояли лужи воды, театр был насквозь прокопченным, везде царила полная неразбериха. Среди этого хаоса сновали пожарные, пара полицейских и Мужчина средних лет в гражданском костюме. Он с любопытством взглянул на Шрива поверх очков.

Шрив кивнул ему и начал подниматься по лестнице, по которой накануне с риском для жизни они спускались с Мирандой. Он по-прежнему чувствовал волнение при мысли о том, как она поднималась следом за ним. За всю свою жизнь он не помнил, чтобы кто-то еще так же волновался за него, как она. Эта женщина была воплощением храбрости и честности, настоящей героиней. Без сомнения, такой воспитал ее отец.

Поставив ногу на первую ступеньку, он убедился, что лестница держит его. Он поднялся наверх; сажа немедленно покрывала его руки и одежду, стоило только ему к чему-нибудь прикоснуться. Он осторожно поставил ногу на площадку, которая вела в гримерные. Та, кажется, тоже не слишком пострадала, только закоптилась и покоробилась.

В гримерной, выделенной для него и Миранды, на всей поверхности лежал толстый слой сажи. Шрив с отвращением огляделся, потом облегченно вздохнул. Все в комнате осталось более или менее нетронутым. За исключением костюмов, в которых они были в момент пожара, они ничего не потеряли.

Он потратил несколько минут на то, чтобы собрать коробочки с гримом с туалетного столика, снять костюмы с вешалок и уложить все в чемоданы. Кто-нибудь из рабочих сцены, если удастся найти хоть одного, сможет потом отнести вещи вниз. Если костюмы можно будет почистить, они их почистят; если нет, они ставят их такими как есть. Публика все равно ничего не заметит.

Закрыв последний чемодан, Шрив торжественно похлопал по нему рукой. У него не было необходимости, презирая смерть, бежать за своими деньгами, и все же он знал, что повторись все сначала, он сделал бы это опять. Миранда не понимала, что только благодаря его экономии, она никогда не знала нужды.

Теперь он поклялся, что отныне она никогда не будет испытывать чувства неуверенности в завтрашнем дне. Он будет защищать ее всей силой своей любви. Когда он увидел, как она пробирается сквозь огонь и дым навстречу ему, у него едва не остановилось сердце. Его любовь к ней болью отозвалась в нем, едва не лишив его мужества.

Шрив подтащил чемоданы к верхней площадке лестницы и спустился вниз. Из кабинета директора театра до него донесся громкий крик.

– Этот негодяй! Этот подлый сукин сын!

– Кто это? – Шрив подошел к двери и заглянул в кабинет.

Неемия Горовиц вытряхивал обуглившиеся бумаги из ящика своего письменного стола в мусорную корзину.

– Этот прохвост. Поджечь мой театр! Он будет повешен. Я приложу все силы, но его повесят.

– Кто-то поджег театр?!

– Черт возьми, да! Вы же не думаете, что мой театр мог сам загореться? Только не мой театр. Я принял все меры предосторожности. Все до одной.

Шрив пожал плечами.

– Огнеупорный занавес так и не опустился.

– Мы все починим. Тот сукин сын, который должен был каждую неделю опускать и поднимать его, лишился работы. Он пойдет рыть канавы. Я уже нанял другого человека. Отныне он будет делать это не один раз в неделю, а два. Два! – Он поднял два пальца вверх, будто принося присягу.

– Кто поджег театр?

– Этот подлец Арчи Доут. Чтоб он сгорел в аду. Поджечь мой театр… – Неемия открыл другой ящик и достал бутылку. – Черт, в ней еще что-то есть. Первая приятная вещь за весь день. – Он открыл бутылку и отхлебнул. – Прекрасно.

Он предложил ее Шриву, который охотно взял бутылку и сделал глоток. Виски обожгло его разъеденное дымом горло до самого желудка.

– Кто он? Сумасшедший?

– Наверное. Одно ясно: он глуп как пробка. – Директор еще отхлебнул из бутылки. – Я самолично застал этого негодяя за кулисами всего за несколько минут до пожара. «Что ты тут делаешь? – спросил я его. – Нечего прятаться у меня в театре». Выставил его отсюда, а пять минут спустя… – он развел руками, – все и началось.

– Так вы в самом деле видели его?

– Да, видел, но я не видел, что он делал. Иначе я бы поджарил… – поток бранных слов, сорвавшихся у него с языка, заставил Шрива удивленно поднять брови.

– Как вы узнали?..

– Послал полицию в его хибарку. У этого придурка на башмаках оказался керосин. Чтоб он пропал! И еще нашли тряпки, смоченные в керосине. Он даже не догадался избавиться от них. Может быть, он думал вернуться и закончить свое черное дело. – Неемия опустошил бутылку и бросил ее в мусорную корзину.

– Они выяснили, почему он это сделал? Директор покачал головой.

– Ничего не ясно. Он сделал это не из ненависти к театру, потому что никогда в жизни не видел ни одной пьесы. Просто полоумный бывший солдат.

– Бывший солдат? – Странный холодок пробежал по спине Шрива.

– Скорее всего дезертир.

– Пожалуй.

– Послушайте, мне очень жаль, что так вышло с продолжением ваших гастролей. Но вы же видите, что это не моя вина. – Он порылся в ящике стола и достал оттуда другую бутылку, на этот раз полную. Вытащив пробку, он передал бутылку Шриву. – Угощайтесь. Можете взять ее с собой. Это хорошее виски. Мой друг привез мне его из Кентукки.

– Спасибо. – Поморщившись, Шрив взял бутылку. Он уже подписал контракт с Горовицем, но было совершенно очевидно, что директор не сможет выполнить все его условия. А если он будет настаивать, театр может закрыться уже навсегда. И это никому не принесет выгоды. Однако Шрив хотел удостовериться, что Горовиц понял, что эти две недели они с Мирандой работают у него из любезности и сочувствия и рассчитывают в дальнейшем на ответную услугу.

– Ваши вещи наверху сильно пострадали? Сцена в ужасном виде, а как насчет костюмов, которые были в гримерных?

– Все пропиталось дымом.

– Мы их почистим. Непременно почистим. – Горовиц подошел к двери и крикнул. – Манни! – Обернувшись к Шриву, он произнес: – Он отнесет ваши чемоданы вниз, а костюмы в чистку.

– Спасибо. – Шрив заткнул бутылку пробкой и сунул ее в карман.

– Ни о чем не беспокойтесь. Я знаю, что вы вчера пытались опустить огнеупорный занавес, когда все вокруг бежали прочь как зайцы. Подлые трусы. Неемия Горовиц ничего не забывает. Можете не сомневаться.

– А я и не сомневаюсь.

На пороге кабинета появился мужчина в строгом костюме.

– Мистер Горовиц?

– Да.

– Я детектив Флорио. Мы допросили мистера Доута и получили признание. Он сказал, что ему заплатили за то, чтобы он устроил пожар.

– Заплатили! Кто, черт возьми, заплатил ему?

– Он не знает. Или скрывает. По его словам, он часто выполняет поручения разных людей, получая инструкции в письме или по телеграфу. Он говорит, что какой-то армейский офицер прислал ему поручение и деньги.

– Армейский офицер! Да чтобы офицеры стали иметь с ним дело?! – раздраженно произнес Горовиц. – Он лжет.

– Есть ли у вас какие-либо соображения, почему военный человек мог затаить на вас обиду? Может быть, вам случалось выставлять из зала солдат за недостойное поведение?

– Нет-нет! У меня приличный театр. Смутьяны сюда не ходят. Только высшее общество. Офицеры и прочая почтенная публика.

Шрив стоял молча. Миранда непременно вмешалась бы в разговор. Слава Богу, она не слышала всего этого.

– Доут говорит, что он раньше был солдатом. Когда он вышел в отставку, то поддерживал отношения с несколькими из своих офицеров. Они давали ему разные мелкие поручения. Он говорит, что пожар был устроен в шутку.

– В шутку? Хороша шутка! Ущерб на десять тысяч долларов. Не говоря уже о многих тысячах по судебным искам. Мой театр, вероятно, закроется на целый месяц. И он называет это шуткой! Идите и вытряхните из этого негодяя душу! Узнайте правду! – Черные кудри на голове Горовица встали дыбом от возмущения. От его гнева, казалось, дрожали стены.

Детектив ждал. Когда директор наконец успокоился, он продолжал:

– Мы склонны верить, что его действительно наняли, чтобы сыграть шутку. При нем мы нашли пятьдесят долларов одной купюрой, двадцать, десять и еще мелочь. Мы нашли счет на покупку керосина и продуктов еще на сумму около двадцати долларов. Так что всего ему заплатили сто долларов.

– Шутка. Шутка. Нам чертовски повезло, что никто не погиб. Сто долларов! Вшивая сотня долларов – и он готов сжечь мой театр. Черт, я бы заплатил ему столько же, лишь бы он этого не делал. – Горовиц продолжал ругаться.

Кивнув детективу, Шрив покинул театр и быстро зашагал по аллее. Он был взволнован. Армейский офицер посылает телеграмму бывшему солдату, который, по словам Горовица, не отличается большим умом. И платит этому человеку за то, чтобы он якобы в шутку поджег театр. Шрива обдало горячей волной; его гнев смешался с холодным чувством страха.