Старое подозрение, что у Миртл не прекращается истерика, крепло во мне с каждой минутой. А также, надо сознаться, и страх, как бы это ружье не попало в руки к Хаксби.

— Я, честно говоря, жду не дождусь, когда смогу бабахнуть в кролика.

Нет, решил я, уж если выбирать из двух зол, пусть лучше Хаксби бабахнет в меня, чем Миртл бабахнет в кролика — так, по крайней мере, есть шанс уцелеть.

— Кстати, и — как бишь его — охотничье угодье вод боком, как раз не доходя до «Пса и перепелки».

Я вдруг сообразил, что у нее на уме.

А Миртл, хихикнув, продолжала:

— Я уже твидовый костюм заказала на осень.

Я подумал: осенью ты сюда больше не приедешь. Вот так — совсем просто. И без тени сомнений.

Она еще лежала рядом со мной, а я уже знал без тени сомнения, что между нами все кончено. Сегодня, впервые за много месяцев, мы сошлись вместе легко и мирно. Я вел себя просто, доброжелательно, с желанием ей угодить, не ранил ни единым словом — потому что больше не колебался. Меня не подмывало соскочить с кровати из опасения, как бы меня ненароком не сделали ручным. Я не задавался вопросом, как прожить всю жизнь с человеком, который не верит в меня как в писателя, — потому что вопрос так больше не стоял. Никаких cris de coeur! Борьба с собой кончилась. Наступила полная ясность.

Миртл, кажется, ничего не замечала и безмятежно лепетала свое. Наконец она весело сказала:

— А теперь, зайчик, я тебя покидаю. Я сегодня иду в один дом.

Я рассмеялся, как будто услышал остроумную шутку.

— С Воронами?

— На этот раз — к ним! Том тоже придет.

— Ая-яй! — Я легонько шлепнул ее по мягкому месту.

— И Брайен получил приглашение. Представляешь себе? — Она принялась его тормошить. — Вставай, Брайен, поехали!..

В конце концов пса водрузили в корзинку, и Миртл уселась на велосипед. Я отметил, что в суматохе мы не условились, когда встретимся в следующий раз. Мы поцеловались на прощанье, и она покатила по проселку. Я слышал, как, скрываясь за поворотом, она оживленно щебечет:

— Смотри-ка, Брайен: что это там? Не кролик ли? А, Брайен?..

Я пошел в дом. Принялся было читать. Не получилось. Никак не мог сосредоточиться. Миртл не выходила у меня из головы. Так не годится, думал я.

От прежнего моего настроения не осталось и следа. Наступило время ложиться, но спокойствие все не возвращалось ко мне, и я не мог уснуть. В эти дни темнело очень поздно, и за окном горел редкостной красоты закат. Неподвижные, стояли деревья на фоне пламенеющего неба. Я то и дело вставал с постели и шел к окну полюбоваться. С каждым разом все ярче разгоралась, все выше поднималась луна. Заблагоухали цветущие кусты живой изгороди перед окном, умолкли птицы. В природе царило совершенство.

Вдруг сквозь открытую дверь я заметил на стене смутное пятно лунного света. Мне почудилось, что это стоит женщина, обнаженная, теплая. Я пригляделся: конечно, ничего подобного. Я посмеялся над собой. Ветерок впорхнул в окно, обдувая мне тело. Воображение разыгралось во мне с небывалой силой, в голове падучей звездой пронеслась ослепительная мысль: «Надо искать себе другую».

Глава 2

СПОРТИВНЫЙ ПРАЗДНИК

Из-за плохой погоды школьные спортивные игры пришлось отложить, и теперь это событие больше никого не волновало. Спортивный праздник — высшая точка напряжения, такое не повторяется дважды в год, тем более что день, на который его перенес директор, как назло оказался самым холодным за все лето. После утренней молитвы директор обратил внимание школьников на то, какая нынче погода — будто они уже и без того не лязгали зубами.

— И чтобы я сегодня не видел ни одного ученика без пальто!

Разбойники слушали смиренно, точно агнцы.

— И чтобы — ни в коем случае! — Излюбленная им формула назидания более смахивала на призыв ослушаться, чем на приказ подчиниться. Плотно запахнув на себе полы мантии, он спустился с кафедры. Изо дня в день его одолевала школьная мелюзга, норовя перехватить по дороге. Сегодня их выстроилась целая очередь, и ему пришлось остановиться.

— Ну, в чем дело?

Я как раз проходил мимо и вынес такое впечатление, что каждый шпингалет спрашивал одно и то же:

— Простите, сэр, а в плаще можно?

Я пошел дальше. Меня больше занимало, какая роль во время игр выпадет мне. Устройством праздников заведовал Болшоу, и в прошлом году я значился в его списке ответственным по фиксации счета. Это означало, что я до самого вечера обязан дежурить у доски, на которой фиксируют счет игры в крикет, ярдах в тридцати от мест для почетных гостей. Я считал эту роль нестерпимой для нормального человека, подходящей разве что для чудака, снедаемого противоестественным желанием торчать на виду у всего народа. Я зарился на роль ответственного за призы, поскольку она, судя по всему, не была сопряжена вообще ни с какими обязанностями. Я сказал Болшоу, что во мне пропадает гениальный ответственный за призы — пусть мне только дадут возможность показать себя на деле. Я старался внушить ему, что сумею оберегать призы, точно детей родных.

На спортплощадку я явился заблаговременно. Болшоу не удосужился обнародовать свой список с утра, и во мне теплилась надежда. Что, если, пока не пришел Болшоу, я самовольно произведу себя в ответственные за призы? Преподаватель физкультуры был уже на месте. Болшоу давал руководящие указания; преподаватель физкультуры делал дело. Погодка стояла самая гнусная, и я пришел в пальто. Дул ветер, хотя и летний, но ледяной и лютый, как зимой. Преподаватель физкультуры вышел из раздевалки в свитере с высоким воротом и спортивных кедах.

— Пошли, Джо! Подсобишь мне разобраться с призами, покамест господа не пожаловали.

Мы с физкультурником были приятели. Это был отставной старшина, человек не первой молодости, семейный, веселый — не мог похвастаться ученостью, зато любил своих учеников. Я помог ему распаковать призы. Ветер рвал у нас из рук куски оберточной бумаги.

— Бр-р! — физкультурник встряхнулся, упруго перескакивая с ноги на ногу. — Не ровен час, лорд-мэр нос себе отморозит. Хотя на то у него есть золотая цепь — подвяжет в крайнем случае.

Мы оглядели стол, заставленный вожделенными предметами, за которыми мне предстояло присматривать, как за родными детьми. Были здесь никелированные кубки разной величины, наборы чайных ложечек, судки для приправ, цветочные вазы с металлическим ободком, банки с никелированными крышками, в каких держат варенье.

— Нет, ты глянь! — сказал физкультурник. — Очень полезная в хозяйстве вещь.

Оказалось, что это безопасная бритва. Я взял карточку и прочел:

НАЧАЛЬНЫЕ КЛАССЫ БЕГ НА 100 ЯРДОВ

— Батюшки! — Я торопливо перебрал остальные. Какой-то шутник поменял все карточки местами. В итоге красивый футляр с набором серебряных ложечек доставался младшекласснику, который выиграет в шуточном соревновании на бег с яйцом в ложке, меж тем как victor ludorum[6] за все свои старания получал пластмассового кольцо для салфетки.

Мы бросились раскладывать карточки по местам. Прибыл лорд-мэр; ему предстояло вручать награды. Это был бодрый низенький пузан, багроволицый и с грозным взором. Похоже, у него было повышенное кровяное давление. Похоже также, он решил, что мы с преподавателем физкультуры замышляем разворовать призы. Он расположился поближе к столу и вперил в нас грозные очи. Мы удалились в раздевалку, битком набитую школьниками, застигнутыми нашим приходом на различных стадиях переодевания.

Физкультурник протиснулся в самую их гущу.

— Внимание! Слушай меня! Всем вам известно, какая на дворе стужа. Стало быть, провернем игры ускоренным аллюром. Я никому не позволю стоять, считать ворон и зарабатывать себе воспаление легких. Понятно? Кто не готов к соревнованиям, тот с ходу выбывает! — В раздевалке сразу стало тихо. — Зато уж завтра я его всласть; погоняю по спортзалу, да еще и пинка дам в зад для резвости. — Тишина взорвалась хохотом. — Признавайтесь, кто пришел без пальто и без плаща? — Хохот снова сменился тишиной. — Ну, то-то!

Игры обещали вылиться в столь стремительное мероприятие, каких еще не знала история спорта.

Многие из учащихся были отличные спортсмены, хотя и без должной тренировки; перечню их достижений позавидовала бы любая школа. Напротив, в преподавателях боевой древнегреческий дух теплился еле-еле. Те, кого сегодня назначили дежурить, ходили, подняв воротники и храня на лицах выражение жестокой обиды на судьбу; я, как ответственный за призы, мог позволить себе пожалеть их.

Переходя поле, я столкнулся с Болшоу.

— Ланн, — позвал он. — Ланн!

— Что?

Ссутулив плечи под старомодным пальто, Болшоу воззрился на меня из-под шляпы, нахлобученной на самые очки.

— Ланн. Я заново распределил обязанности дежурных. Теперь вам поручено другое.

— Что именно?

— Вы будете отвечать за фиксацию счета.

Ничего себе «другое», подумал я.

— А как же награды, Болшоу? Кто будет присматривать за призами? — В эту минуту призы были мне дорога, как родные дети.

— Я учел это, — сказал Болшоу. — За призами пригляжу я сам.

Сам. Значит, моя карта бита. Я поднял воротник и направился к доске.

У доски меня ждала добровольные помощники — Тревор и Бенни. Я устремил взгляд на Бенни.

— Ты зачем тут? — спросил я громко.

На потерянной Бенниной морде изобразилась трагедия.

— Этот субъект — наказание, — сказал Тревор. Пусть убирается, скажите ему. — Он недолюбливал Бенни.

От этих слов мне немедленно захотелось, чтобы Бенни остался. И Бенни немедленно это учуял — нюхом, словно пес.

— Не слушайте его, сэр.

Я колебался. Беннина морда начала расплываться в потешной и благодарной улыбке. Выстрелил стартовый пистолет, возвещая о начале первого забега. Я сообразил, что, если отослать Бенни, значит, мне не миновать ковыряться с доской самому. Это решило дело.