— Неужели! — Я не спешил очертя голову верить всему, что скажет Стив.

— Что же делать?

— Ума не приложу, Стив. Выкрутишься, — прибавил я обнадеживающе. — Для любви нет преград.

— Есть, когда это Том! — Стив ссутулился в три погибели. — Серьезно, Джо, — тогда о любви лучше сразу забыть.

— Вот оно что.

— Это ужасно, Джо. Серьезно — ты не понимаешь.

— Так для тебя новость, что Том будет здесь? Ты уверен? — Почему-то меня упорно не покидало чувство, что, несмотря на страшное замешательство, Стив не без удовольствия предвкушает предстоящее объяснение с Томом.

— Еще бы не уверен! Он с ума сойдет, когда узнает.

— Ничего, переживет.

Стив смерил меня холодным, неприязненным взглядом.

— Да? А со мной что будет тем временем?

На этот вопрос я не знал ответа. Я предложил сходить искупаться, но Стив покачал головой.

— Дай мне подумать. — Он подумал. — Надо поговорить.

— О чем?

Стив посмотрел мне в глаза.

— Честно, Джо, мне понравилось…

— Что понравилось? — Я не мог взять в толк, о чем он ведет речь.

— Проводить время с девушкой, что же еще. Вчера вечером ходил с ней в кино. Для тебя это, может быть, чепуха. Для меня — нет! Мне понравилось. Первый раз почувствовал, что правильно делаю, что так и надо. Что я такой, как другие. Другие же ходят с девушками в кино!

— Какую картину вы смотрели?

Горящие, честные глаза Стива потухли. Он досадливо поморщился.

— Картина — жуть. В «Одеоне». Но так уж ей захотелось.

— Когда любишь, Стив, стерпишь и не такое. Приготовься — впереди ждут жертвы посерьезнее.

— Жуткая картина. Я просто изнывал. И про кого, главное, — про собаку-овчарку.

— С возрастом, Стив, — сказал я, — ты поймешь, что любовь и страдание — неразделимы. Меня, например, Миртл один раз заставила поехать в Стратфорд-на-Эйвоне смотреть «Комедию ошибок».

— Не может быть!

— Запомни, Стив: либо девушка невежественна, либо она с запросами. В любом случае страдания неизбежны.

Стив расстелил на траве полотенце и растянулся на нем спиной вверх.

— Расскажи про свою девушку.

— Рассказывать особенно нечего. Познакомились здесь на той неделе. Она еще учится в школе. Зато очень хорошенькая. Глупенькая, правда, но это мне ничего. С нею чувствуешь себя взрослым, а это приятно.

— Сколько ей?

— Пятнадцать лет. Точнее, почти шестнадцать.

— Не маловато ли?

— Для меня, Джо, в самый раз. У нас невинные отношения, и такими я хочу их сохранить.

— Раз ей всего пятнадцать, то очень может быть, что невинность тебе обеспечена на годы вперед.

— На годы! — Было видно, что подобная мысль не приходила Стиву в голову. Он взвесил ее с неудовольствием. — Слушай, а это не будет до жути однообразно?

— Да как тебе сказать. Но уж конечно, тех резких перепадов, как при других отношениях, ты не жди.

Стив ненадолго умолк.

— Я все же по дороге домой полез к ней целоваться. По совести сказать, без особого желания. Думал, она, наверное, этого ждет. Надо же вести себя как принято.

— Насколько я понимаю, в этом и заключается идея мероприятия.

Стив задрал голову, проверяя, как я все это воспринимаю.

— Поцеловал ее в щеку, она разрешила.

Я веселился, но виду не показывал.

— А потом?

У Стива в глазах заплясали чертенята.

— А потом она и говорит: «Хорошенькая я, правда?» И завела за ухо локон.

Меня прорвало:

— Э, нет, брат! Такое не про тебя! — Я знал, что Том никогда не устает твердить Стиву, какой он Адонис, а Стив никогда не устает это слушать.

— Да, такое мне внове, — сказал Стив, скаля зубы. — И не слишком по нраву.

Кто-то из компании, расположившейся неподалеку, оглянулся, прислушиваясь. Мы замолчали. Стив лег щекой на полотенце. Я стал глазеть на окружающих и увидел, как, заметив Стива, к нам на всех парусах несется Том.

Мы поздоровались. Том расстелил рядом полотенце и сел. Стив плотнее прижался щекой к земле, и Том буравил его глазами. Стив умышленно вел себя по-хамски. Памятуя о Миртл, я спросил у Тома, который час. Том взглянул на часы и сказал. Не успел он договорить, как Стив приподнялся на локтях и встал. Должно быть, ему пора было на свидание.

— Стив, ты куда?

— За носовым платком, в раздевалку.

— Зачем он тебе?

— Надо.

— Возьми, у меня есть лишний.

— Мне нужен мой собственный.

Том вытаращил глаза: версия, предложенная Стивом, звучала до крайности неправдоподобно. Стив исподтишка вглядывался в толпу.

Том пожал плечами, и Стив косолапо побрел прочь, явно выискивая свою школьницу. Я глянул на Тома. Том только того и ждал, чтобы немедленно завести глубоко личный разговор о Стиве. Градом посыпались вопросы. Куда Стив пошел? Что он тут делает? Давно ли явился? Все ли это время был со мной? О чем мы с ним говорили?

Я отвечал с таким расчетом, чтобы не напортить, а в остальном — как можно ближе к правде. С тоской в душе наблюдал, как другой — не я — томительно плетется проторенной тропою ревности.

— Не знаю, Том, — слышал я собственный голос. — Почем мне знать? — Я помялся. — А даже и знал бы — что тебе, легче станет, если я скажу?

— Легче не легче, а знать мне надо, — с укором сказал Том.

Я только развел руками. Я знал, что он вовсе не расположен видеть в истинном, курьезном свете коленца, которые в последнее время откалывал Стив.

— Ты забываешь, что я привязан к нему.

— Во всяком случае — ревнуешь.

— Что не обязательно одно и то же. Кому-кому, а тебе, Джо, надо бы это знать. — Том никогда не мог удержаться от соблазна поучить ученого уму-разуму. — Можно ревновать, не любя, но любить, не ревнуя, невозможно.

Он покосился в мою сторону, из чего я заключил, что сказанное относится ко мне. Я так стыдился своей ревности, что не рассказывал о ней Тому, и проявления у меня этого чувства представлялись ему подозрительно хилыми.

Мы посидели в молчании.

Том сказал с большой силой:

— Тяжело это становится, Джо.

Я проникся к нему живым сочувствием.

— А ты не мог бы… ну, я не знаю… отступиться, что ли?

— Конечно, нет.

Мне оставалось, вероятно, только пожать плечами. Вместо этого я сказал просто:

— Тогда жаль.

— Я не умею трубить отбой, — сказал Том, не слишком погрешив против истины. — Я должен наступать, невзирая ни на что. — Он запнулся. — Боюсь, на сей раз не рехнуться бы при этом.

— Похоже, Стив только того и добивается.

— И не думает. Все совершается помимо его воли.

— Да?

— Это меня и трогает больше всего. Потому я ему так нужен.

— Нужен-то ты ему безусловно, — сказал я, мысля в категориях звонкой монеты.

— Не представляю, что бы он делал без меня.

— Без тебя ему пришлось бы сильно сократиться.

Том дал мне почувствовать, что тонкий человек такого не скажет.

— По-моему, он привязан ко мне.

— Привязан, Том.

— Если бы только я мог быть в нем уверен. — Том покрутил головой. — Никогда нет уверенности… Знать бы только, что так продержится хотя бы еще год!

В эту минуту я, как и Том, забыл, что через три недели ему уезжать на чужбину. Том говорил от чистого сердца, и я растрогался. Я верил, что дружба со Стивом способна, как и всякая дружба, внезапно вознести на вершину счастья, а оттуда пинком столкнуть в пучину страданий. Во что я не мог поверить — это в ее долговечность: скорее ручьи побегут в гору, чем все это выдержит испытание временем.

— Впрочем, полгодика, может, и протянет, — сказал Том, и хотите верьте, хотите нет, но таким голосом человек объявляет о выходе из положения, который, в общем, его устраивает.


Том был сильный пловец: с такой жировой прослойкой нетрудно держаться на плаву, такие мышцы созданы мощно таранить воду. Мы нырнули в яркую голубизну и выплыли на поверхность, выжимая из глаз хлорированные слезы. Том по обыкновению настроился без устали махать из конца в конец, как маятник, мерным, неторопливым ходом. Я поплыл было рядом, но передумал, вылез из воды и огляделся.

Не я один был знаком с обыкновением Тома. Стив, в уверенности, что теперь Том минут пятнадцать не высунет голову из воды, беспечно стоял на виду у всего честного народа, весело болтая с двумя девчурками-школьницами.

Я не знал, как мне быть. Вмешаться? Это окончательно погубит дело. Оставалось стоять, смотреть, чувствуя, как каплет с мокрых волос на плечи, и молиться, чтобы пронесло.

Вообще-то, скажу я вам, молиться, чтобы пронесло, — самое пустое занятие, и в моем возрасте стыдно такого не знать. Тем более, когда не секрет, что отличительная черта классных прыгунов в воду — полное пренебрежение к тому, что удобно, а что неудобно пловцам. Итак, я стоял, поглядывая то на Стива с его смешливыми длинноногими школьницами, то на рыжую макушку Тома, неуклонно бороздящую синь воды, как вдруг прямо под носом у Тома красиво вошли в воду тела двух ныряльщиков. Том с размаху остановился и возмущенно забултыхался на поднятой ими волне, отплевываясь и протирая глаза. Он огляделся по сторонам. Он увидел Стива. Взмах руки — и Том был уже у бортика. Он вылез из воды и направился к Стиву. Я заметил, как Стив переменился в лице от неожиданности, когда Том похлопал его по плечу. Отрывистый вопрос, короткий ответ — и они отошли вдвоем, а девчушки безмолвно уставились друг на друга. Том шагал впереди, как жар горя на солнце медноволосой грудью, за ним, замыкая шествие, нехотя плелся Стив.

Я пошел взять полотенце, и мы сошлись одновременно на одном пятачке. Стоило видеть, какие у Тома глаза: белки, покрасневшие от хлорки, а в них — два пронзительно зеленых от злости огня.