Вирджиния Спайс - Строптивая наложница

Англия, 1828 год

– Нет, папа, я все-таки поеду на этот бал у маркизы Сэйбери!

Упрямо топнув ногой, Элизабет повернулась к отцу и, скрестив руки на груди, бросила на него возмущенный взгляд.

– Лиззи! Я уже сказал, что этой поездки не будет, и не собираюсь препираться с тобой дальше. Мы не сможем сейчас поехать в Лондон, потому что осенние работы в имении пока не закончены. В конце концов, сезон еще не начался, и доброй половины твоих поклонников нет в столице.

– Но я могу поехать в Лондон одна! Я остановлюсь у Мелиссы и отправлюсь на бал в сопровождении ее матери. Надеюсь, ты доверяешь этой почтенной леди?..

Глубоко вздохнув, виконт Девери выразительно посмотрел на супругу, ища у нее поддержки.

– Я доверяю леди Харвилл, но я не доверяю тебе, дочка. Повторяю в последний раз: мы с мамой не отпустим тебя в Лондон одну, чтобы потом не пришлось раскаиваться в своей снисходительности. В любом случае уехать сейчас невозможно: через несколько дней мы устраиваем праздник в честь твоего восемнадцатилетия, и я пригласил на него сына своего друга, который должен приехать в Бартон-холл со дня на день.

– Ну, хорошо, – сдалась наконец девушка, – я не буду больше просить, чтобы ты отпустил меня в Лондон. Но разреши мне, по крайней мере, пригласить на праздник моих лучших друзей – Джона Катлера, Берка Найтли и, конечно же, Симона Марсанта!

– Хорошо, можешь сегодня же послать приглашения этим молодым повесам. – Лорд Девери нахмурился, раскуривая сигару – уже третью за время этой изматывающей семейной баталии. – Но предупреждаю тебя, Лиззи: объясни своим приятелям, что они должны держаться поскромнее в моем доме. Иначе я просто выставлю их за дверь, невзирая на их титулы и ваши давние дружеские отношения.

– Все будет так, как ты хочешь, папочка. – Элизабет приблизилась к отцу, скрывая лукавую улыбку, и нежно поцеловала его в щеку. – Ты же знаешь – мне всегда так тяжело тебя огорчать, и как печально, что это так часто случается. Но разве я виновата, что мы совсем не сходимся характерами?

– Ладно, ладно, перестань подлизываться и ступай к себе, – мягко отстранил виконт дочь, а когда дверь за Элизабет с шумом захлопнулась, лорд Девери обернулся к жене и с негодованием пожал плечами:

– Ну, ты видишь, Джулиана? Она стала совершенно неуправляемой! Мне жаль об этом говорить, но, по-моему, наша дочь унаследовала все твои недостатки и сумасбродный характер своей тетушки, твоей сестры.

Виконтесса негромко рассмеялась и бессильно развела руками:

– Стивен, дорогой мой, на самом деле все обстоит гораздо хуже. Если бы Элизабет была похожа только на меня и мою сестру Изабель, проблем у нас было бы куда меньшее. Но вся беда в том, что одна черточка ей досталась в наследство от тебя. И знаешь, какая? Несгибаемое упрямство в достижении поставленной цели! Вот только цели она ставит перед собой отнюдь не такие благородные, как ты!

Оказавшись в своей комнатке с нежно-розовыми обоями и роскошным обюссоновским ковром с рисунком из роз, Элизабет принялась в волнении раскладывать на кровати свои наряды. Все-таки ей удалось обмануть бдительность отца и добиться от него желаемого – он разрешил пригласить на праздник всех ее кавалеров, включая барона Симона Марсанта, которого терпеть не мог. На минуту девушке пришлось отвлечься от своего занятия, чтобы закрыть окно, через которое в комнату проникал холодный октябрьский воздух. Уже с неделю, не переставая, лили противные осенние дожди, и прекрасный парк Бартон-холла представлял собой довольно унылое зрелище. Но Элизабет это ничуть не огорчало. За три с лишним месяца имение надоело ей до смерти, и она была рада, что скоро в Лондоне начнется новый сезон с балами, театрами и всевозможными развлечениями.

Элизабет Девери должно было исполниться восемнадцать лет, и прошлой весной она с большим успехом дебютировала в высшем лондонском свете. За три месяца, что длился весенний светский сезон, мисс Девери получила четыре предложения руки и сердца. Однако, к радости Элизабет, ни одно из них не было принято ее родителями. Но она понимала, что на тот раз ей вряд ли удастся избежать участи большинства своих подруг. Оставалось надеяться, что ее мужем станет тот человек, которого она выберет сама. И она уже почти выбрала его. Хотя… некоторые сомнения все же оставались.

Элизабет критическим взглядом окинула свои великолепные наряды, выполненные в ее любимых тонах – светло-желтых, нежно-сиреневых и, конечно же, всех оттенков зеленого – цвета ее глаз. Все платья были сшиты по новой моде, появившейся в Европе всего два года назад, когда талия внезапно вернулась на свое естественное место. Но какое же из них выбрать для столь ответственного вечера? Немного подумав, девушка остановилась на платье из сливочно-желтого шелка, с верхней юбкой из воздушного тюля такого же оттенка, украшенной нежными желтыми цветами с золотистой окантовкой. Кажется, в этом платье Симон ее еще не видел, так как оно было сшито в середине июля, перед самым отъездом из Лондона. К тому же это платье было чуть более декольтировано, чем большинство других. Оно полностью обнажало прекрасные плечи Элизабет и давало возможность блеснуть красотой нежной бархатистой кожи без малейшего изъяна.

Определившись с выбором наряда, девушка снова подошла к окну и задумалась, глядя на то, как водяные струи без жалости сбивают с деревьев остатки дрожащей листвы. Ее приподнятое настроение сменилось тревогой, как только она вспомнила недавно подслушанный разговор родителей. Отец еще неделю назад сказал ей, что с нетерпением ждет в гости сына своего покойного друга. Но тогда он даже не намекнул, что связывает с его приездом какие-то далеко идущие планы. Однако в разговоре наедине с женой виконт неосторожно высказал надежду на то, что его дочь понравится молодому человеку. Подумав об этом, Элизабет недовольно сдвинула тонкие брови. Простите, но как же это так – она должна понравиться этому незнакомцу? Напротив, это он должен понравиться ей, если отец думает… Впрочем, она так и не решилась заговорить с ним об этом. Ведь тогда пришлось бы признаться, что подслушивает чужие разговоры, а такое открытие привело бы отца в негодование.

Элизабет язвительно усмехнулась. Как же зовут того молодого человека, кажется, Леон? Леон – значит, «лев». Что ж, посмотрим, не превратится ли этот лев в робкого ягненка, оказавшись в обществе ее остроумных приятелей, способных уничтожить любого одной меткой фразой.

Гости начали съезжаться в Бартон-холл после полудня, чтобы успеть привести себя в порядок до праздничного обеда, который, по традиции, намечался на пять часов вечера. Из-за пасмурной погоды рано стемнело, во всех парадных комнатах первого этажа горели люстры и свечи в высоких бронзовых канделябрах. Решив быть на этом вечере хозяйкой, Элизабет сама принимала гостей в главном зале Бартон-холла. Ее светло-желтое платье прекрасно гармонировало с убранством помещения, выполненного в бело-золотых и голубых тонах. Где бы она ни находилась, за ней неизменно следовали ее преданные рыцари, как прозвала их виконтесса, – молодые лондонские щеголи Джон Катлер, Берк Найтли и любимец Элизабет Симон Марсант. Ненавязчиво ухаживая за мисс Девери, молодые люди не упускали возможности попутно высмеять кого-нибудь из гостей.

Когда Элизабет немного устала и грациозно опустилась на маленький диванчик, обитый голубым штофом, приятели, как по команде, тотчас окружили ее.

– Дорогая Лиззи, посмотрите, как ревниво охраняет графиня Шепард свою длинноносую дочку от мужчин, – насмешливо заметил Джон. – Клянусь честью, если эта достойная леди не изменит свою позицию, Камилла не выйдет замуж еще лет пять.

– Ее матушка неспроста так себя ведет, – отозвался барон Марсант. – Клотильде Шепард вот-вот стукнет двадцать пять. Бедняжка уже истоптала не одну сотню туфель на лондонских балах, а так же не получила стоящего предложения. Вот мамаша и старается изображать ревнительницу женской добродетели. А кто не знает, что добродетель – удел некрасивых женщин?

– Не будьте так жестоки, Симон, – Элизабет подняла голову и выразительно посмотрела ему в глаза. – Иначе я тоже начну вас бояться, как все остальные дамы в этом зале.

Бросив опасливый взгляд в сторону лорда Девери, барон наклонился к самому уху девушки и низким, вкрадчивым голосом проговорил:

Вам-то как раз и не нужно опасаться моих насмешек, моя принцесса. Пусть моего ядовитого языка боятся ваши соперницы. Скажите мне только слово – и я уничтожу репутацию любой светской дамы, какое бы высокое положение она ни занимала.

– Хватит шептаться, Симон… Элизабет, взгляните скорее на вашу обожаемую подругу Мелиссу! – Толстяк Берк Найтли выхватил кружевной веер из рук девушки и принялся театрально обмахиваться им, будто ему вдруг стало нечем дышать. – Святые угодники, что это с ней сегодня? Кик у нее хватило ума нацепить белое платье при такой смуглой коже? Мисс Харвилл выглядит в нем настоящей крестьянкой, проработавшей все лето в поле!

– Ну уж нет, Берк, Мелиссу я вам в обиду не дам! – шутливо возмутилась Элизабет, возвращая отнятый веер. – Смейтесь над кем угодно, но ее не трогайте. Мелисса – моя самая преданная подруга, она много раз выручала меня в затруднительных ситуациях!

– Тогда окажите и вы ей услугу, дорогая, – тихо проговорил барон. – Научите эту молодую леди одеваться со вкусом и завоевывать сердца столичных джентльменов. Хотя… если уж этого не дано от рождения, как вам, тут делу не поможешь.

Спрятав лицо за складками веера, Элизабет украдкой оглядела своих кавалеров. Все трое считались в числе ее преданных поклонников, и за любого из них она была готова выйти замуж, если разрешит отец. Но кому же из них все-таки отдать предпочтение? Рыжеволосый весельчак Джон был всем хорош, в его обществе она никогда не скучала. Но, увы, он был нетитулованным дворянином, а, следовательно, не мог считаться завидной партией. Такое же положение было и у Берка Найтли, мелкопоместного эсквайра. Зато Симон Марсант происходил из очень древнего и славного баронского рода. К тому же он был самым красивым из троих приятелей. Элегантный, худощавый брюнет с томными голубыми глазами, опушенными длинными черными ресницами. Таких изящных, ухоженных рук Элизабет не приходилось видеть ни у одного мужчины, а непринужденные светские манеры Симона восхищали многих женщин.