Я хочу испытать то же самое сейчас.

Нужно прекратить это. Я должна отвернуться. Целовать его было бы неправильно. Если мне придется работать с ним, нельзя его целовать. Я не думаю о той ночи в клубе, как его шелковая рубашка касалась моей кожи, а его руки — моих ягодиц, обладая мной.

Но я хочу, чтобы он владел мной. Я хочу, чтобы он делал со мной все, что захочет. Я хочу отдаться собственной жажде и желанию. Я хочу, чтобы он показал мне то, чего я никогда не знала.

Его мягкие и влажные губы прикасаются к моим, и я вдыхаю его дыхание, отчаянно сжимая его футболку, позволяя ему поцеловать меня снова. Поцелуй... Боже, этот поцелуй. Я ругаю себя за то, что упомянула имя Господа всуе, и вдруг вспоминаю, что мне уже плевать на это, и его язык проникает меж моих губ и касается моих зубов, моего языка. Я не могу дышать, ни о чем не могу думать, не могу пошевелиться, только сжимаю руками его футболку и целую его, прижимаю свои губы к его губам и касаюсь моим языком его языка. И теперь мне нет обратного пути, я познала вкус соблазна. Я согрешила.

Его губы отрываются от моих, и я опустошена. Я опускаю руки и роняю голову ему на грудь, и меня охватывают горькие рыдания.

— Грей? Господи, что не так? — у него растерянный голос.

— Уходи. Просто... уйди. Пожалуйста, уйди, — я едва могу говорить.

— Почему ты плачешь? Я что, настолько плохо целуюсь? — он пытается шутить, но ему не удается. По выражению его лица видно, что он и сам это знает.

Я в силах только покачать головой. Я делаю шаг назад из его гипнотического жара, от его прикосновений, от его губ.

— Уходи! Боже... пожалуйста, оставь меня в покое. Я не могу... я не могу... я не могу делать это с тобой. Ты должен уйти, — я забираюсь по лестнице на верхний ярус кровати, чувствуя себя, как ребенок, сбегающий от наказания.

Я чувствую, что он стоит там, наблюдая за мной. Я отворачиваюсь от него, так что ему видны только мои спина и бедра. Моя серая юбка обтягивает мою задницу, и я чувствую его взгляд на моем теле. Я хочу повернуться и поправить юбку, но я слишком хорошо осознаю его взгляд на себе, чтобы быть в состоянии пошевелиться. Я слышу звон ключей и металлический звук, когда он кладет их на мой стол. Я слышу, как он складывает контейнеры в пакет и как поворачивается ручка двери. Возбужденные голоса становятся громче, когда открывается дверь. Грег приказывает присутствующим успокоиться.

— Грей, я... — впервые с нашей встречи голос Доусона звучит неуверенно. Я почти готова повернуться в его сторону, но сдерживаюсь.

И дерзкий голос возвращается:

— Приезжай завтра. На машине.

И он уходит, но шум снаружи оглушительный. Все кричат и визжат. Я слышу, как какая-то девушка кричит, что хочет от Доусона детей. Другая просит его жениться на ней. Хор голосов требует автографов и совместных фото, и я слышу, как Доусон говорит, что подпишет автографы в течение десяти минут и уйдет. Шум стихает, и мне слышен разговор Доусона с женщинами, которым он подписывает автограф.

В конце концов, шум прекращается, и я слышу, как его автомобиль уезжает вдалеке. Лиззи входит спустя несколько минут.

— Охренеть, Грей! — она забирается вверх и свешивается с лестницы. — Ты в курсе, кто это был? Зачем он был здесь? Вы переспали?

Я хотела бы ее проигнорировать, но не могу, потому что она слишком громко и надоедливо кричит.

Я поворачиваюсь, и мне даже не приходится изображать мученическое выражение на лице:

— Он мой босс, Лиззи. Мне поручили работать с ним. Так что да, я знаю, кто он. И нет, мы не... мы не... нет.

— О мой Бог, почему нет? — она хватает мою руку и трясет меня. — У него самая сексуальная задница на всей гребаной планете! Как ты могла не переспать с ним?!

Я не знаю, что ей ответить. Я просто пожимаю плечами:

— Я работаю на него. Я не могу... я имею в виду, мои оценки, моя интернатура, моя карьера зависят от этого, — это чистая правда, почему я не могу позволить случиться чему-то подобному. Почему я должна противостоять его гипнотическому притяжению.

— Господи, Грей. Это же чертов Доусон Келлор. Он Каин Райли, в конце концов! Ты совершаешь преступление в отношении всех женщин, не отхватив кусок от этого пирога. И не говори, что ты его не интересуешь. Я видела, как он тебя держал.

Я огрызаюсь:

— Боже, Лиззи, ты сама слышишь, что говоришь? Он не кусок мяса. Он не вещь, от которой можно «отхватить кусок». Он — мужчина. Личность. И я... никак он меня не держал. Он нес меня, потому что я упала в обморок. Вот и все, — я сама не знаю, зачем я ей вру.

Лиззи хмурится, слушая мою речь.

— Ты еще тупее, чем я думала. Отправь его ко мне, если тебе нет до него дела, — она исчезает в дверном проеме, и я наконец одна.

Я стараюсь заснуть, но ничего не выходит. Когда я наконец засыпаю, мне снится Доусон. Ко мне приходят мучительные эротические сны, в которых он касается меня так, что я извиваюсь и задыхаюсь от желания. Он целует меня во сне, и я не сопротивляюсь, отвечаю на поцелуи, и это становится чем-то большим, чем просто поцелуй. Все это становится чем-то, что вызывает у меня зуд между ног.

Я просыпаюсь, запутавшись в потных простынях, и смотрю на потолок, не в силах забыть свои сны. Я снова засыпаю, и они приходят снова. Руки Доусона на моей талии, скользят к моим бедрам. Ложатся на мои ягодицы. Касаются моей груди. Спускаются все глубже и глубже меж моих ног самым развратным способом.

Я смотрю в его глаза грязно-голубого цвета, как пронзенные молнией грозовые тучи, и слышу, как его голос шепчет:

— Ты не можешь противостоять мне, Грей. Ты моя, Грей.

Я просыпаюсь на рассвете, слыша его слова, произнесенные во сне, одновременно желая и боясь, что они окажутся правдой.


∙ Глава 9 ∙

Я зарабатываю в клубе большие деньги, и все равно едва свожу концы с концами. Мои чаевые покрывают только плату за обучение, общежитие и учебники. Мне приходится жестко экономить на еде, чтобы хватало на новую одежду для интернатуры. Если я вообще выхожу из кампуса, то стараюсь как можно больше идти пешком. Даже проезд на автобусе слишком дорогой, а мне важен каждый пенни. Правда, это ужасно, ведь УЮК расположен в сомнительном районе, и девушке даже при дневном свете небезопасно идти по улице в одиночку.

Я стою на парковке у общежития, разглядывая новый «рейндж ровер». Он белый с затонированными стеклами. Ключи у меня в руках, и я борюсь сама с собой. У меня есть водительские права, но я не садилась за руль с отъезда из Джорджии. Я погуглила «рейндж роверы», и модель, стоящая передо мной, стоит от ста тридцати семи тысяч долларов. Я даже мысленно не могу охватить эту сумму денег. А он просто оставил его на парковке, по прихоти, чтобы его водила я. А потом заявил, что купит себе еще десяток таких, если захочет. Читать или слышать про миллионные бюджеты фильмов — это одно, но видеть человека, владеющего таким богатством, собственными глазами, — это другое. Этот «рейндж ровер», эти сто тридцать семь тысяч для него как несколько пенни. Даже «бугатти», который стоит, пожалуй, пару миллионов, для него ничто. Доусон заработал четыре миллиона на первом «Знаке ада» и еще шестнадцать на двух продолжениях. С тех пор он снялся еще в четырех высокобюджетных картинах, за каждую из которых получил не менее десяти миллионов долларов.

Сегодня необычайно жарко, и я обливаюсь потом, просто стоя на месте, дискутируя с самой собой. Поехать на «ровере» будет благоразумно. Я отключаю сигнализацию и открываю дверь. Сажусь на место водителя, ловя воздух ртом от жара, исходящего от нагревшихся кожаных сидений. Я завожу мотор, проснувшийся с низким и мощным рыком. Через мгновение кондиционер начинает подавать потоки ледяного воздуха. Я сторожно вдыхаю и выдыхаю. Этот автомобиль ужасает меня. Меня ужасает то, что он означает, что я в итоге подчиняюсь ему. Я собираюсь закончить интернатуру, и провести следующие несколько месяцев с Доусоном в профессиональном плане.

Он видел меня обнаженной. Он дотрагивался до моей кожи. Он поцеловал меня дважды. Мое тело реагирует на него непонятным мне самой образом.

Откладывая момент, когда мне, наконец, придется ездить на этой машине, я вожусь с музыкальным центром, пока он не включается. Хэви-метал грохочет на такой громкости, что машина трясется. Мне удается выключить его и переключить на радио. Я листаю станции, пока не нахожу 102.7 FM, станцию с поп-музыкой. Начинает играть “Can’t Hold Us” Macklemore, и я делаю чуть громче. Далеко не так громко, как включает Доусон, но достаточно, чтобы набраться уверенности, пританцовывая на месте. Я глубоко вдыхаю и медленно начинаю отъезжать.

И теперь мне придется встретиться с Доусоном. Его «бугатти» припаркован через три машины от моей, в задней части парковки. Я выключаю двигатель, пытаясь собраться с мыслями. Я почти спокойна, когда открывается дверь со стороны пассажира и в машину залезает Доусон. Он одет в выцветшую рубашку марки «Billabong» с шортами цвета хаки и черными вьетнамками. Его глаза закрывает пара «рэй-бэнов», волосы покрыты гелем. На его подбородке темная густая щетина, практически борода. Мне хочется провести рукой по его щеке, почувствовать, как его щетина щекочет мою ладонь.

— Какая-то ты напряженная, — он облокачивается на дверцу машины, вытянув ноги. Он спокоен и совершенно бесстрастен. Его красивый выразительный рот изогнут в легкой улыбке.

Я облизываю губы и сжимаю руками руль.

— Все в порядке.

Он усмехается:

— Детка, не обманывай меня.

— Не называй меня так. Я тебе не детка. Я ни для кого не «детка».

— Видишь? Напряжение. Это обычное слово, — он натягивает ремень безопасности на груди и пристегивается. — У нас дела. Поехали.