— Прекрасно, Рован де Блан! — выкрикнул Жиль, перегибаясь через перила трибуны. — Подойдите и получите свой приз.

Кэтрин наблюдала, как Рован протянул свою саблю и маску слуге, шагнувшему за ними вперед, видела, как он поднялся по ступенькам и встал внизу перед ней. Только тогда она поднялась с лавровым венком, принесенным Дельфией, и приготовилась.

Кэтрин выступила вперед и встретила темный, внимательный взгляд Рована де Блана. Перед тем как заставить себя спуститься к нему, она секунду помедлила, как бы преодолевая какой-то невидимый барьер.

Рован, разгоряченный, потный и невероятно уставший, стоял и смотрел, как леди Кэтрин спускалась вниз по ступенькам трибуны. Она выглядела такой холодной и неприступной, но в то же время столь восхитительной в своем платье цвета зрелого персика. Он вдруг захотел стереть с ее лица эту холодность и надменность и ощутить, такую сладкую и нежную, в своих руках. Он застыл, удивленный силой своего желания, оно было так настойчиво, что он боялся пошевелиться, чтобы не протянуть к ней руки.

Кэтрин остановилась на последней ступеньке. Мелодичным, но не совсем уверенным голосом она сказала: «Я награждаю вас, Рован де Блан, этим лавровым венком — символом победы, которую вы завоевали по праву, а также в знак того, что вы продемонстрировали сегодня высокий стиль поединка. Если вы позволите, я надену этот венок на вашу голову вместе с римским поцелуем на счастье».

Она затаила дыхание. Он наклонил голову. Когда венок уже был надет, она положила руки ему на плечи и наклонилась. Кэтрин хотела поцеловать его по очереди в обе щеки. Он позволил ей прикоснуться к своей щеке, затем почти в последнюю секунду, когда она намеревалась запечатлеть поцелуй на другой, он повернул голову.

Гладкие, упругие губы его были горячими, а на вкус солеными, но одновременно сладкими от желания, а твердость и настойчивость, с которой он приник к ее губам, казалось, передали ей весь жар, горячим маслом разлившийся по венам, сладкое томление заполнило ее. Она впилась пальцами в его твердые мышцы и застыла.

Он едва унял свою дрожь, поднял руку, будто хотел дотронуться до нее. Она резко вздохнула и пошла, опустив ресницы, не смея взглянуть на него.

Кэтрин поднималась по ступенькам с высоко поднятой головой, а его оставила на траве увенчанным лавровым венком.

Глава 3

— Надеюсь, ваша рана не серьезна?

Заданный Кэтрин вопрос был своего рода проявлением обыкновенной вежливости. Они сидели на банкете во главе стола. Но то, что она ощущала в душе, нельзя было назвать вежливостью. Ее нервы были на пределе, а от мысли, что все сидящие за столом наблюдают за ними, по телу пробегали мурашки. Воспоминание о встрече ее губ с губами сидящего рядом мужчины билось в ней и жгло, словно раскаленные добела угли. Она не могла заставить себя вести с ним естественно. Манеры, движения, речь были чересчур напряженными, а его раскованность и свобода, в свою очередь, оскорбляли ее.

— Совсем нет, — ответил Рован, довольно свободно сидя на стуле.

Кэтрин прекрасно представляла себе его ответ. Такой уж это был человек. Дельфия, под влиянием виноградного вина, рассказала ей, что Рован наотрез отказался от всех уговоров послать за доктором, а предпочел помощь своего слуги, умевшего лечить «несерьезные» болезни.

— Неужели? — несколько сурово спросила она. — Состязания по стрельбе из лука завтра будут довольно напряженными, остальные участники вас не пощадят.

— Вашей заботы вполне достаточно для любой раны. В любом случае я непременно должен быть в форме, чтобы в качестве короля турнира иметь привилегию снова сидеть с вами завтра вечером.

Голос его прозвучал несколько мягко и вкрадчиво, что не слишком понравилось Кэтрин.

— Приз победителю — сопровождать меня на прогулку. Вот уж этой возможности вы, я надеюсь, будете лишены.

Он долго смотрел на нее, как бы размышляя.

— И вы бы предпочли, чтобы это было так?..

Кэтрин не ответила, поскольку в этот момент отвернулась.

Столы, поставленные буквой Т, были сервированы серебром и хрусталем; около каждого стояли индивидуальная солонка, подставка для ножей и лавровый венок, увитый астрами и плющом. От хрустальных с золотом канделябров исходил мерцающий свет. В этом мягком блеске Жиль, сидевший на другом конце стола, казался более здоровым и доброжелательным, чем обычно, а мужчины имели героический облик, и все женщины были прекрасны. Столь обманчив был свет.

Общая беседа в это время касалась недавнего нападения в Виржинии, организованного человеком по имени Джон Браун. Кэтрин хотела бы присоединиться к разговору, чтобы избежать tete-a-tete с Рованом, но тот не представлял ей такой возможности.

— Вы, по-видимому, скорее всего хотели бы, чтобы на моем месте сидел другой? — предположил он. — Возможно тот, на ком были ваши ленты? Или, может быть, тот молодой повеса, который так жаждал победить, что несколько забылся?

— Может быть, — Кэтрин была в бешенстве.

— Вас беспокоит мое присутствие. Но отчего же, ведь вы считаете себя невиновной в смерти моего брата?

Наклонившись над столом, Льюис что-то тихо сказал, злобно посмотрев в сторону Кэтрин. Слева от него сидела бледная темноволосая девушка с огромными черными глазами, которая вдруг покраснела и опустила голову над тарелкой. А соседка справа вскинула головку с волосами имбирного цвета и разразилась смехом. Шарлотта Мартинес и Жоржетта Лоури были кузинами, живущими около Св. Фрэнсисвилля, вниз по течению реки.

Кэтрин сжала губы и повернулась к молодому человеку, чтобы дать выход своему раздражению.

— Вы, должно быть, думаете, что я буду очень радоваться вашим успехам, дающим возможность делать из меня посмешище и принародно мучить?

— Мучить вас? Слишком сильно сказано из-за той ерунды, что произошла между нами.

— Вы предупреждали, что будете досаждать мне, не правда ли? — сказала она, игнорируя его замечание. — Как, должно быть, вы удовлетворены тем, что оказались правы.

— Ах, вот что вас беспокоит? То, что я выиграл?

— Все, что касается вас… — начала она, но остановилась, пораженная тем, что начала выдавать себя.

— О! Это уже воодушевляет, — губы Рована скривились в усмешке. — Ваша неприязнь ко мне носит личный характер. Может быть, оттого, что я напомнил вам о Теренсе и о вещах, которые вы предпочли бы забыть?

Она посмотрела на него долгим взглядом.

— Трудно себе представить человека, более не похожего на Теренса. Ваш брат был необычайно добр и внимателен, с такой нежной душой. У него были минуты хорошего настроения, когда он бывал так жизнерадостен.

Рован сжал губы, помолчал, потом все-таки произнес:

— Вы любили его за эти качества?

Кэтрин уставилась на него, увидев боль, отразившуюся в глубине гипнотических зеленых глаз и грусть на лице.

В голове у нее вдруг забилась мысль — уступить, прекратить борьбу и пусть Жиль поступает как хочет.

Испуганно вздохнув, она с силой, насколько позволяла спинка стула, откинулась назад. Облизнула вдруг ставшие сухими губы, подбирая слова для ответа. Его вопрос, звучавший в ушах, дал внезапное вдохновение.

— Да, за эти, и за многие другие, — сказала она хриплым голосом. — Но Теренс был так молод, он не понял… игру.

— Игру, — повторил Рован, сузив глаза.

— Да, конечно. А чего же еще? Я ведь замужняя женщина.

Откуда пришло это притворство? От Мюзетты, подумала Кэтрин, которая постоянно трещала насчет любовных игр в высшем свете Англии, где женитьба основывалась только на богатстве и любовь нужно было искать вне супружества.

— Моему брату нужно было нечто большее, чем вы могли ему дать?

— Я боюсь, что смеялась над его предложением убежать вместе, — продолжала Кэтрин, несколько приукрашивая. — Это все было столь дико, непрактично, и так безнадежно романтично. Я не могла понять, насколько он был серьезен или насколько безрассуден. Только после его смерти я поняла, насколько он мне дорог.

Он долго смотрел на нее, наконец медленно покачал головой.

— Из всего сказанного вами, я верю только одному — Теренс был слишком молод для вас.

Она немного прищурилась и подняла подбородок.

— Вы хотели знать, почему ваш брат убил себя, и я вам все рассказала. Сожалею, что вам не понравился мой ответ, но это все.

— А теперь я могу уезжать и оставить вас в покое, не так ли?

— Как вам угодно, — сказала Кэтрин резким тоном, сквозь который легко угадывался гнев.

— Нет, так не пойдет. Думаю, что я каким-то образом вас испугал. Я — угроза вашему богатому благополучному миру. Я не уверен почему, но существует одна вещь, в которой я не сомневаюсь. — Он немного помедлил, затем продолжил, и в голосе уже послышались несколько вкрадчивые нотки. — Я не так молод, чтобы играть в игру по вашему выбору.

В наступившем молчании все между ними — голоса обедающих, звон серебра и фарфора — куда-то отошло.

Имел ли он в виду именно то, что она думала?

— Что, у вас нет ответа? И вы даже не хотите знать, в чем Теренс и я были похожи? Нам говорили, что мы похожи, даю вам слово.

Рован ждал ее ответа с таким чувством, словно в сердце ему забили железный кол. Будет ли она играть с ним, одновременно убеждая себя в бессердечности флирта, или отвергнет, доказывая, что любила Теренса и замена ей не нужна? В последнем случае, он боялся, что это будет для него потерей.

Он злился на себя за неравнодушие, за то, что позволил себе увлечься этой женщиной и сбить себя с толку против своей воли. Этот гнев он носил в себе долгие месяцы, с тех пор как узнал о смерти Теренса, но особенно с момента приезда в Аркадию. А сегодня вечером он дал ему, своему гневу, выход, с сарказмом, но в то же время будучи к себе снисходительным.

Она смотрела на него, краска постепенно сходила с ее лица. Едва слышно она спросила: «Вы знаете, не так ли?»