Он улыбнулся, почесал голову, но с готовностью ответил:

– Думаю, потому, что играть меня учил мой дедушка, а он был слепой. Когда я играю, то так и вижу его перед собой: шагает по берегу моря, борода развевается на ветру, слепые глаза зажмурены, потому что ветер бросает ему в лицо колючий песок. Он прислушивается к звукам волынки, которые отражаются от крутых горных склонов, – эхо помогает ему безошибочно находить дорогу.

– Значит, ты видишь его и, как и он, играешь скалам и морю? Откуда ты, Маклин? – спросила я.

У него был низкий голос, в его речи слышалось много свистящих звуков, даже больше, чем у северных шотландцев.

– Я из Шетланда, миссис, – ответил он, причем последнее слово прозвучало почти как «Зетланда». – Это далеко отсюда.

Он снова улыбнулся мне и поклонился, потому что мы подошли к домам для гостей, куда мне нужно было повернуть.

– А вы, я думаю, прошли еще больше, миссис?

– Верно, – сказала я. – Спокойной ночи, Маклин.

* * *

Ближе к концу этой недели я подумала, что его умение играть вслепую может здорово помочь ему здесь, в темноте. Двигающаяся колонна мужчин производит немало шума, даже если они идут очень тихо, но я надеялась, что завывание все усиливающегося ветра заглушит звук их шагов. Ночь была безлунной, но на небе светлели легкие облака, шел дождь со снегом, стягивая холодом мои щеки.

Солдаты северошотландской армии передвигались небольшими группами по десять – двадцать человек, то спускаясь в низины, то преодолевая вырастающие перед ними холмы, которые земля, будто нарочно, выбрасывала то тут, то там, не говоря уже о купах лиственниц и ольхи, которые словно перемещались в темноте. Мои сведения подтвердились; шпионы Эвана Камерона тоже доложили о передвижении Холи, и сейчас шотландская армия готовилась встретить его где-нибудь южнее Стирлингского замка.

Джейми отказался от мысли отослать меня обратно. Я пообещала держаться в стороне, хотя, если начнется сражение, армейские врачи должны быть под рукой. По тому, как он вскидывал вверх голову, я могла судить, смотрит ли он на своих людей или разглядывает открывающуюся перед ним перспективу. Он сидел на Донасе так высоко, что его тень была видна даже в темноте. Вот он поднял руку – два маленьких силуэта оторвались от шагающей массы и приблизились к его стремени. Последовал короткий разговор шепотом, после чего он выпрямился и повернулся ко мне:

– Разведчики донесли, что нас заметили. Английские гонцы спешат предупредить генерала Холи. Медлить больше нельзя. Я возьму своих людей, обойду войска Дугала и стану на дальней стороне Фолкеркского холма. Оттуда мы спустимся вниз, а Маккензи тем временем подойдет с запада. Слева от тебя, примерно в четверти мили, на вершине холма находится маленькая церковь. Это твое место, англичаночка. Немедленно скачи туда и там оставайся.

Он ощупью нашел мои руки и сжал их.

– Я приеду за тобой, как только смогу, а если не смогу, то пришлю Мурту. Если дела пойдут плохо, иди в церковь и проси убежища. Больше я ничего не могу придумать.

– Обо мне не беспокойся, – сказала я.

Губы у меня будто застыли, я дрожала, но старалась, чтобы Джейми этого не заметил. Я не стала говорить: «Будь осторожен» – и ограничилась тем, что коснулась его щеки, холодной и твердой, как металл, и пригладила волосы, гладкие, словно шкура оленя.

Я натянула поводья и свернула налево, медленно прокладывая путь среди потока людей. Жеребец, обеспокоенный царящей вокруг суматохой, задрал голову и зафыркал, приплясывая подо мной. Я резко осадила его, как учил меня Джейми, так что земля вздыбилась под копытами коня. Я оглянулась, но Джейми уже исчез в ночи. Мне ничего не оставалось, как отправиться на поиски церкви. Задача не из легких – вокруг стояла кромешная тьма.

Церковь – небольшое здание с каменными стенами и соломенной крышей – была похожа на съежившееся животное, прижавшееся к склону холма. Я почувствовала свое внутреннее родство с ней. Отсюда были видны английские наблюдательные посты, сквозь снежную пелену слабо мерцали огни костров, в отдалении слышались голоса, то ли шотландские, то ли английские – отсюда не разобрать.

Затем раздался звук волынки – пронзительный жуткий вопль в бушующей непогоде. И тут же с различных точек холма послышались беспорядочные крики.

Я сразу представила себе волынщиков, раздувающих свои меха, – их высоко вздымающуюся грудь и посиневшие губы, крепко прижатые к трубке; сведенные от холода пальцы превращают вдуваемый воздух в мелодию.

Я почти физически чувствовала сопротивление кожаного мешка, теплого и гибкого под пледом, неохотно пробуждающегося, но неожиданно оживающего и становящегося частью тела волынщика, его третьим легким, которое дышит вместо него. Ветер уносит это дыхание, а крики соплеменников, звучащие вокруг, словно наполняют меха новой силой.

Теперь крики стали громче, они долетали волнами, вместе с ветром, который, меняя направление, швырял в меня снег, смешанный с дождем. Здесь не было никакого укрытия, не было даже деревьев, которые смиряли бы стихию. Мой жеребец повернул чуть в сторону, против ветра и опустил голову, его грива с примерзшими к ней льдинками хлестала меня по лицу.

Церковь – мое прибежище от непогоды, а также от англичан. Я широко распахнула дверь, дернула коня за уздечку и повела его за собой.

Внутри было темно, лишь возле алтаря смутно виднелось оконце из промасленной кожи. По сравнению с тем, что творилось снаружи, здесь было тепло, но от застоявшегося запаха пота я чуть не задохнулась. В церкви не было ничего, кроме небольшой раки с мощами в стене и самого алтаря. Привязать лошадь было некуда. Испуганный сильным человеческим запахом, жеребец стоял тихо, лишь изредка фыркая и беспокойно перебирая ногами. Не спуская с него глаз, я вернулась к двери и выглянула наружу.

Я не знала, что происходит на Фолкеркском холме. То там, то здесь возникали всполохи от ружейных выстрелов. Временами слышался слабый звон металла и редкие хлопки взрывов. Раздавались крики раненых, пронзительные, как скрип волынки, совсем не похожие на гэльские голоса. Потом ветер менял направление, и я ничего не слышала, хотя воображала, что слышу голоса в этом вое непогоды за церковными стенами.

Я не видела битвы при Престонпансе; подсознательно привыкнув к осторожным перемещениям огромных армий, вооруженных танками и орудиями, я не понимала, как быстро все меняется при рукопашном бое на небольшом пространстве и с применением легкого оружия.

Совсем рядом со мной раздался крик: «Тулах ард!» – боевой клич клана Маккензи. Оглушенная воем ветра, я не слышала, как солдаты поднимались по холму. Видимо, часть воинов Дугала была оттеснена в направлении моего убежища. Я быстро нырнула обратно в церковь, но дверь не закрыла, чтобы иметь возможность выглядывать.

Небольшая группа беглецов поднималась на холм. Судя по речи и внешнему виду – пледы, бороды, развевающиеся на ветру волосы, – это были шотландцы; подгоняемые ветром, они казались темными облаками на травянистом склоне холма.

Когда первый из них ворвался в дверь, я отпрыгнула в глубь церкви. Было темно, я не видела лица, но узнала его голос, когда он ткнулся головой в моего жеребца и закричал:

– Боже!

– Уилли! – закричала я в ответ. – Уилли Коултер!

– О славный Иисусе! Кто это?

Я не успела ответить, как дверь широко распахнулась, ударившись о стену, и еще две черные фигуры ввалились в маленькую церковь. Испуганный этим шумным вторжением, жеребец заржал, вскинув в воздух передние копыта. Среди вновь прибывших началась паника: они-то считали, что церковь пуста, и теперь были совершенно огорошены.

Вошли еще несколько человек, и переполох усилился, теперь я отказалась от мысли успокоить лошадь. Меня оттеснили в самый конец, я втиснулась в крошечное пространство между алтарем и стеной и стала ждать, пока все само собой образуется.

И кажется, так оно и происходило – в темноте раздался голос, сразу перекрывший все остальные.

– Успокойтесь! – сказал этот человек непререкаемым тоном.

Все, кроме жеребца, повиновались, и, так как шум и гам начали стихать, конь тоже стал успокаиваться. Он забился в угол и стоял там, пофыркивая и как бы жалуясь.

– Я Маккензи из Леоха, – послышался властный голос. – Кто еще здесь?

– Джорди, Дугал, и со мной мой брат, – со вздохом облегчения произнес голос поблизости. – С нами Руперт, он ранен. О боже, а я уж подумал, что здесь сам дьявол.

– Гордон Маклеод из Ардсмуира, – произнес незнакомый мне голос.

– И Эван Камерон из Кепоха, – сказал еще один.

– Чья это лошадь?

– Моя, – осторожно ответила я, выбираясь из-за алтаря.

Звук моего голоса вызвал новый взрыв возгласов, но Дугал тут же прекратил шум, закричав:

– Тихо, будьте вы прокляты! Это ты, Клэр Фрэзер?

– Да уж не королева, – раздраженно заметила я. – Уилли Коултер тоже здесь, по крайней мере был минуту назад. Нет ли у кого кремня?

– Никакого света! – откликнулся Дугал. – Едва ли англичане пройдут мимо этого места, если они следуют за нами, но глупо самим привлекать их внимание.

– Хорошо, – произнесла я, закусив губу. – Руперт, ты можешь говорить? Скажи что-нибудь, чтобы я могла понять, где ты.

Я не знала, что смогу сделать в темноте. В такой обстановке я не могла отыскать даже свой медицинский саквояж. Но не оставлять же Руперта на полу истекать кровью!

Откуда-то напротив меня послышался очень неприятный кашель, и хриплый голос произнес:

– Я здесь, девушка.

И снова кашель.

Я пробиралась по полу, мысленно чертыхаясь. Судя по булькающему кашлю, его дела плохи – так плохи, что вряд ли поможет и моя медицинская сумка. Наклонясь и широко разведя руки, чтобы не наткнуться на что-нибудь, я прошла последние несколько футов. Наткнулась на теплое тело, и большая рука схватила меня. Должно быть, Руперт. Я слышала его дыхание – тяжелое, прерывистое, с всхлипом на выдохе.