Узники Толбута не могли оттуда выйти, но ничто не мешало посетителям навещать их. Фергюс и я приходили в тюрьму каждый день и за небольшую взятку передавали людям из Лаллиброха пищу и лекарства. Теоретически разговаривать с заключенными один на один не разрешалось, но, смазав соответствующим образом тюремный механизм, мне удалось два или три раза поговорить с кузнецом Россом наедине.

– Это моя вина, леди, – сразу сказал он, едва увидев меня. – Нужно было уходить маленькими группами, по тричетыре человека, а не вместе, как это сделали мы. Но я боялся растерять людей – ведь большинство из них никогда не удалялись от своей деревни более чем на пять миль.

– Не вините себя, – успокаивала я его. – Судя по тому, что мне известно, это чистая случайность, вам просто не повезло. Не волнуйтесь, Джейми отправился в Стирлинг к принцу. Скоро он освободит вас.

Кузнец кивнул и усталым движением руки пригладил волосы. Ничто в этом грязном, нечесаном человеке не напоминало того крепкого, уверенного в себе мастерового, каким он был несколько месяцев назад. И все же он улыбнулся мне и поблагодарил за еду.

– Если бы не вы, – признался он, – нам бы худо пришлось. Здесь дают немного помоев, и все. Как вы думаете, миледи… – Он замялся. – Вы не смогли бы достать несколько одеял? Я бы не просил, но у четырех наших лихорадка, и…

– Постараюсь, – ответила я.

Я вышла из тюрьмы, размышляя, как же мне это сделать. Основная армия ушла на юг – завоевывать Англию, но Эдинбург все еще оставался оккупированным городом. Солдаты, лорды, прихлебатели всех мастей постоянно приезжали и уезжали из города, и потому товаров было мало и они были дороги. Одеяла и теплую одежду найти можно, но стоили они кучу денег, а в моем кошельке оставалось ровно десять шиллингов.

Был в Эдинбурге один банкир, мистер Уотерфорд, который в прошлом вел кое-какие дела с Лаллиброхом, но несколько месяцев назад Джейми, боясь, что банковские вклады могут быть захвачены королем, изъял их из банка. Деньги были обращены в золото, часть его переправили Джареду во Францию на хранение, часть спрятали в доме. И то и другое было сейчас одинаково недосягаемо.

Я остановилась на булыжной мостовой, чтобы подумать. Меня толкали со всех сторон, а я стояла и размышляла. Денег у меня нет, но есть несколько ценных вещей. Горный хрусталь, который Раймон дал мне в Париже. Сам камень большой ценности не имел, другое дело – оправа и цепочка. Мои обручальные кольца… Нет, с ними я расставаться не хочу, даже на время. Но вот жемчуг… Я сунула руку в карман и нащупала изнутри жемчужное ожерелье, которое я зашила в шов юбки, – его подарил мне Джейми в день свадьбы.

Маленькие, неправильной формы речные жемчужины, гладкие и тяжелые, перекатывались под моими пальцами.

Не столь дорогое, как восточный жемчуг, это было все же прекрасное ожерелье с ажурными золотыми колечками между бусинками. Оно принадлежало матери Джейми, Элен. Я подумала – вероятно, ей было бы приятно узнать, что оно сослужило добрую службу ее людям.

* * *

– Пять фунтов, – твердо сказала я. – Оно стоит десять, я могла бы получить шесть, если бы потрудилась подняться вверх по холму до следующего магазина.

Я не имела понятия, так это или нет, но сделала движение, будто собиралась забрать ожерелье с прилавка и покинуть лавку ростовщика. Ростовщик, мистер Сэмюэлс, быстро прикрыл рукой ожерелье. Его торопливость подсказала мне, что начинать следовало с шести фунтов.

– Ладно, три фунта десять шиллингов, – сказал ростовщик. – Конечно, я пущу по миру свою семью, но ради такой прелестной леди, как вы…

Маленький звоночек над дверью позади меня звякнул, дверь открылась, послышался звук торопливых шагов по стертым доскам.

– Извините меня, – прозвучал девичий голосок, и я обернулась, забыв об ожерелье. Тень от лампы ростовщика упала на лицо Мэри Хоукинс.

За последний год она подросла и пополнела. В ее манерах появилась особая женственность и достоинство, но она все еще была очень молода. Мэри заморгала и тут же бросилась ко мне с радостным криком; ее меховой воротник защекотал мой нос, когда она крепко обняла меня.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я, высвободившись наконец из ее объятий.

– Здесь живет п-папина сестра, – объяснила она. – Я гощу у нее. Или вы имеете в виду, что я делаю здесь?

Она обвела рукой темное помещение мистера Сэмюэлса.

– И это тоже, – сказала я. – Но подожди немного.

Я повернулась к ростовщику:

– Четыре с половиной фунта, или я поднимаюсь на холм. Решайте скорее, мне некогда.

Ворча себе под нос, мистер Сэмюэлс потянулся к ящичку под прилавком, а я повернулась к Мэри.

– Мне нужно купить несколько одеял. Ты пойдешь со мной?

Мэри выглянула на улицу: там стоял слуга в ливрее, явно поджидая ее.

– Да, если потом ты пойдешь со мной. О Клэр, я так рада видеть тебя! Он п-прислал мне записку, – сообщила Мэри, когда мы спускались с холма. – Алекс. Друг принес мне от него письмо.

При упоминании его имени ее лицо просветлело, но маленькая складочка между бровями не разгладилась.

– Когда я узнала, что он в Эдинбурге, я попросила папу отпустить меня навестить тетю Милдред. Он не воз-зражал, – с горечью добавила она. – Ему было больно с-смотреть на меня после всего, что случилось в Париже. Он с радостью отпустил меня из дома.

– Значит, ты видела Алекса?

Мне было интересно, как идут дела у молодого викария с тех пор, как я в последний раз виделась с ним. И было так же любопытно узнать, как он осмелился написать Мэри.

– Да. Но он не просил меня приходить, – торопливо добавила она. – Я с-сама пошла к нему.

Ее подбородок гордо поднялся, но голос слегка дрожал.

– Он… он не написал бы мне, но он думает, что умирает, и х-хотел, чтобы я… з-знала…

Я обняла ее за плечи и быстро увлекла в один из переулков, подальше от людского потока.

– Все в порядке, – говорила я, беспомощно поглаживая ее и зная: что бы я ни сделала, все будет напрасно. – Ты пришла, увиделась с ним, и это самое главное.

Мэри молча кивнула и высморкалась.

– Да, – произнесла она наконец хриплым голосом. – У нас было… два месяца. Я п-постоянно повторяю себе, что у нас было больше, чем у других людей… Два месяца с-счастья, но мы потеряли… так много времени, Клэр, а… его уже не вернуть!

– Да, – тихо сказала я. – Для такой любви, как ваша, не хватит и целой жизни.

Внезапно я ощутила острый приступ тоски – где он, Джейми, и что с ним сейчас?

Немного успокоившись, Мэри схватила меня за рукав.

– Клэр, ты сходишь к нему со мной? Я знаю, надежды почти нет… – Ее голос дрогнул, но, сделав над собой усилие, она продолжила: – Но может быть, ты сможешь помочь… хоть чем-нибудь.

Она поймала мой взгляд, брошенный на слугу, стоявшего с отсутствующим видом в конце переулка.

– Я плачу ему, – просто сказала она. – Моя тетя думает, что я к-каждый день в полдень хожу на прогулку. Так ты пойдешь со мной?

– Да, конечно.

Я посмотрела вдаль, отмечая уровень солнца над холмами за городскими зданиями. Через час будет темно. Мне хотелось доставить в тюрьму теплые одеяла еще до того, как наступившая ночь сделает сырые каменные стены тюрьмы еще холоднее. Приняв неожиданное решение, я повернулась к Фергюсу, который терпеливо стоял рядом со мной, с интересом разглядывая Мэри. Возвратившись в Эдинбург вместе с остальными людьми из Лаллиброха, он избежал заключения благодаря своему французскому гражданству и выжил, только обратившись к своей прежней профессии. Он бродил вокруг Толбута, передавая крохи еды, которые ему удавалось раздобыть, своим товарищам. Там я его и нашла.

– Возьми эти деньги, – сказала я, вручая ему кошелек, – и найди Мурту. Скажи ему, чтобы он на все деньги купил одеял и передал их тюремщику. Он уже получил от меня мзду, но на всякий случай пусть Мурта попридержит для него несколько шиллингов.

– Но, мадам, – запротестовал он, – я обещал милорду, что никогда не оставлю вас одну…

– Милорда здесь нет, – твердо заявила я, – поэтому слушай меня.

Он посмотрел сначала на меня, потом на Мэри, очевидно, решил, что она представляет для меня меньшую опасность, чем я для него, и пожал плечами, что-то бормоча по-французски о женском упрямстве.

* * *

Маленькая комната на самом верху значительно изменилась со времени моего последнего посещения. Она была не просто чистой – каждая горизонтальная поверхность блестела, как отполированная. В шкафу была еда, на кровати стеганое одеяло и масса всевозможных мелочей для удобства больного. По дороге Мэри рассказала мне, что она потихоньку закладывает драгоценности своей матери, чтобы создать максимум удобств для Алекса Рэндолла.

Деньги могут не все, но лицо Алекса засияло, когда в комнату вошла Мэри. Казалось, болезнь на время отступила.

– Я привела Клэр, любимый.

Мэри бросила плащ на стул и опустилась на колени рядом с ним, взяв его худые с голубыми прожилками руки в свои.

– Миссис Фрэзер. – Его голос был тихим, почти беззвучным, хотя он улыбался мне. – Так приятно снова увидеть дружеское лицо.

– И мне тоже.

Я улыбнулась ему, машинально отметив слабый пульс у горла и прозрачность кожи. Последние остатки жизни, еще не покинувшей хрупкое тело, сосредоточились в глазах – они были теплые и нежные.

Не имея лекарств, я ничего не могла сделать, но все же тщательно осмотрела его, после чего он устало откинулся на подушки; губы слегка посинели от усталости. Скрывая свое беспокойство, я пообещала прийти на следующий день и принести лекарства, чтобы он мог лучше спать. Он едва замечал мои старания – все его внимание было обращено на Мэри; взволнованная, она сидела рядом с ним и держала за руку. Я заметила, как она посмотрела на окно, за которым быстро угасал день, и поняла ее озабоченность – ей предстояло вернуться к тетке до наступления ночи.