– Представь себе: слышать, как люди просят друг друга передать соль или налить вина, и знать, что через несколько часов ты можешь убить их или они тебя. Тебе становится любопытно: а как выглядит тот человек, голос которого ты слышишь? А узнаешь ли ты этого парня, если встретишь его утром?

И все-таки тревоги, связанные с предстоящим сражением, не подорвали силы «Черных Фрэзеров», прозванных так за черные физиономии, вымазанные до сих пор не смытым углем, и их командира, обходившихся без сна уже тридцать шесть часов. Джейми нарвал травы, сделал из нее подушку, завернулся в плед и лег в густую траву рядом со своими товарищами.

Во времена службы Джейми во французской армии, несколько лет назад, один сержант объяснял новобранцам секрет крепкого сна в ночь перед битвой: «Устройся поудобнее, спроси свою совесть и покайся. Отец Хьюго говорит, что во время войны, даже если нет рядом священника, все грехи тебе будут прощены, если ты последуешь этому совету. А так как ты не сможешь совершить грех во сне – даже ты, Сименон, – то проснешься просветленным и смело можешь отправляться в бой. А коль скоро впереди тебя ждут либо победа, либо небеса, то о каком страхе может идти речь?»

Хотя не все в приведенных выше словах сержанта казалось Джейми безупречным, в целом это был хороший совет. Успокоенная совесть облегчает душу, а повторение молитвы отвлекает от страшных мыслей, и ты спокойно спишь.

Он смотрел вверх, в темное бездонное небо, и мечтал, чтобы затекшие мышцы спины и шеи расслабились и отдохнули в твердом объятии земли. Свет звезд казался бледным и тусклым в сравнении с яркими кострами англичан.

Его мысли переключились на солдат, спящих здесь, рядом с ним. Он мог облегчить свою совесть молитвой перед сном, но ответственность за этих людей… Росс, Макмурдо, Кинкейд, Кент, Макклюр… Он прервался на минуту, чтобы вознести благодарность за то, что его жена и этот мальчик, Фергюс, были живы. Он стал размышлять о жене, желая воскресить в памяти ее ободряющую улыбку, чудесное тепло ее тела, нежно прильнувшего к нему, когда он обнял и поцеловал ее, прощаясь сегодня днем. Ему тогда захотелось, невзирая на усталость и ожидающего его на улице лорда Джорджа, бросить ее на постель и взять быстро, сразу же, даже не раздеваясь. Странно, но даже близость предстоящего сражения не охладила его желания. И даже сейчас…

Но он не успел мысленно перечислить всех солдат: веки стали тяжелеть по мере того, как усталость брала свое. Усилием воли он подавил желание, всякий раз пробуждающееся в нем при мысли о жене, и вернулся к мысленной перекличке своих воинов, словно пастух, который и во сне продолжает считать овец, ведомых на бойню.

«Но в данном случае ни о какой бойне речи быть не может, – изо всех сил старался он убедить себя. – Якобиты понесут лишь небольшие потери. Тридцать человек убитыми. Армия якобитов насчитывает две тысячи человек, и есть надежда, что в число убитых не попадут мои люди или их будет мало. Если она права».

Он зябко поежился под пледом, стараясь отогнать внезапно шевельнувшееся в груди сомнение. Если бы, о боже, если бы все было именно так! И все-таки он не вполне верил в это, хотя видел ее возле той проклятой скалы, с лицом, искаженным от страха, широко открытыми от ужаса золотистыми глазами. Каждая клеточка ее тела трепетала, когда он схватил ее и потянул назад, чувствуя под ладонью нечто большее, чем хрупкое плечо. Возможно, ему следовало позволить ей вернуться в ее собственный мир. Нет, наверное, нет. Он знал, что должен был отпустить ее, но вместо этого потянул назад. Предоставил ей выбор, но удержал ее рядом с собой из-за страстного желания обладать ею. И она осталась. И дала ему возможность выбора: верить ей или нет. И выбор был сделан. И никакая сила на земле не может помешать приходу дня.

Его сердце гулко стучало, отдаваясь в висках, паху и под ложечкой. Он пытался успокоить его, снова начав перебирать имена, одно имя под каждый удар сердца. Уилли Макнаб, Бобби Макнаб, Джорди Макнаб… Слава богу, молодой Рэбби Макнаб был в безопасности, дома. Уилл Фрэзер, Эван Фрэзер, Джефри Макклюр… а братьев Джорджа и Сорли считал? Сев поудобнее, он слабо улыбнулся и сразу же почувствовал боль в груди. Мурта. О, старина, по крайней мере, за тебя я не беспокоюсь. Уильям Муррей, Руфус Муррей, Джорди, Уоллас, Саймон…

Наконец он закрыл глаза, предоставив всех их милости Божьей, и погрузился в чтение молитвы, которая более естественно звучала в его устах по-французски.

* * *

Я начала свой обычный обход раненых, сменила пропитанную кровью повязку на ноге одного из них.

Кровотечение уже должно было бы остановиться, но не останавливалось. Плохое питание и хрупкие кости. Если до рассвета оно не прекратится, мне придется просить Арчи Камерона или кого-нибудь из ветеринаров ампутировать ему ногу и прижечь культю.

Мне претила даже сама мысль об этом. Человеку, зарабатывающему на жизнь физическим трудом, нелегко живется, даже когда все его конечности в порядке. Надеясь на лучшее, я наложила новую повязку с небольшим количеством квасцов и серы. Если это не поможет, то и вреда не причинит.

– Будет жечь немного, – сказала я солдату, накладывая повязку.

– Не беспокойтесь, мадам, я потерплю, – прошептал он в ответ и улыбнулся мне, несмотря на струйки пота, стекавшие по щекам.

– Хорошо. – Я погладила его по плечу, убрала волосы со лба и дала попить. – Я проверю через час, если только ты выдержишь так долго.

– Я вытерплю, – повторил он.

* * *

Снова выйдя на улицу, я подумала, что Джейми уснул. Он сидел положив голову на сложенные на коленях руки. Но, услышав мои шаги, встрепенулся и взял меня за руку, когда я села рядом.

– Я слышала пушечную пальбу на рассвете, – сказала я, думая о солдате с ногой, перебитой пушечным ядром. – Я боялась за тебя.

Он тихо засмеялся.

– Я тоже боялся, англичаночка. Мы все боялись.

Шотландцы двигались неслышно, словно струйка дыма по высокой густой траве, медленным шагом. Было по-прежнему темно, но что-то изменилось в характере самой ночи. Изменилось направление ветра – вот что. Он дул теперь с моря на остывшую предрассветную землю, принося с собой шум волн, бьющихся о далекие берега. Несмотря на казавшуюся непроницаемой темноту, ему удалось разглядеть человека у самых ног. К счастью, он заметил его вовремя. Иначе неминуемо упал бы на него.

Сердце замерло от неожиданности. Он опустился на корточки, чтобы лучше рассмотреть странную фигуру. Это, как оказалось, был красномундирник, к тому же спящий, а не мертвый и не раненый. Джейми изо всех сил вглядывался в темноту, прислушиваясь к дыханию спящих солдат. Он слышал только шум моря, шелест травы и шепот ветра. Звук крадущихся шагов растворялся в этих звуках. Он быстро оглянулся назад, облизав вдруг ставшие сухими, несмотря на влажный воздух, губы. Там были его солдаты. Он не имел права медлить. Один из шедших за ним мог не разобрать, куда наступает, и от неожиданности закричать. А они не имеют права подавать голос.

Джейми положил руку на рукоятку своего кинжала, но воздержался от удара. Война есть война, но чувство чести не позволяло ему разить спящего противника.

Человек явно был здесь один, на приличном расстоянии от своих товарищей. И он, конечно же, не часовой. Потому что даже самый беспечный часовой не уснет, зная, что вражеский лагерь находится рядом, на вершине горы. Скорее всего, солдату понадобилось облегчиться, он удалился от лагеря на некоторое расстояние, а потом пошел в другом направлении и, заблудившись, лег здесь и уснул.

Металлическая часть мушкета Джейми была скользкой от влажных ладоней. Джейми вытер руки о плед, крепко сжал ствол и, описав в воздухе дугу, обрушил приклад мушкета на спину незадачливому англичанину. Руки солдата под влиянием удара непроизвольно взлетели вверх, но он не издал ни звука, уткнулся лицом в землю и застыл в полной неподвижности.

Джейми наклонился и дрожащими руками стал ощупывать шею солдата в поисках пульса. Наконец нашел и выпрямился. За спиной раздался приглушенный испуганный возглас. Он быстро развернулся, уперев мушкет в плечо. Перед дулом мушкета стоял солдат из клана кепохских Макдональдов.

– Бог мой! – прошептал солдат и перекрестился.

Джейми гневно стиснул зубы. Это был чертов французский священник, одетый, по предложению О’Салливана, в рубашку и плед, как солдат.

– Он твердил, что обязан совершить обряд причастия над ранеными и умирающими на поле брани, – объяснил мне Джейми, подтягивая повыше и застегивая на плече свой грязный плед: становилось холодно. – По мысли О’Салливана, если англичане захватят священника на поле битвы в сутане, они разорвут его на куски. А в таком виде, может быть, не тронут. Только в таком одеянии у него был совершенно дурацкий вид, – добавил Джейми.

Священник же, убедившись, что перед ним шотландец, вздохнул с облегчением и хотел было что-то сказать… Молниеносным движением Джейми закрыл ему рот ладонью, не дав произнести ни слова.

– Что вы здесь делаете, святой отец? – прошептал он в самое ухо священника. – Вы должны находиться в арьергарде армии.

По удивленному взгляду священника Джейми понял, что служитель Бога был уверен, что именно там и находится. На самом же деле он заблудился в темноте. И сейчас, догадавшись о случившемся, в страхе опустился на колени.

Джейми оглянулся назад. Он не осмелился заставить священника вернуться. В кромешной тьме его легко могли принять за противника и убить на месте. Встряхнув мужчину за шиворот, он яростно прошептал:

– Ложись на землю и лежи, пока не прекратится стрельба.

Священник согласно кивнул, но вдруг увидел тело английского солдата, лежащего на земле в нескольких футах от них. Он с ужасом уставился на Джейми и полез за бутылкой святой воды, которую носил на поясе вместо кинжала.

Выразительно округлив глаза, Джейми сделал несколько жестов, пытаясь объяснить, что солдат не мертв, что он просто спит и вовсе не нуждается в услугах священника. Поняв, что его объяснения не достигли цели, Джейми схватил священника за руку и заставил его приложить пальцы к шее англичанина, чтобы он почувствовал биение пульса и убедился, что солдат жив. Замешкавшись со священником, Джейми остолбенел, когда вдруг услышал резкий голос, пронзивший темноту: