Старый Алек тяжело вздохнул, его ладонь скользнула по руке Джейми.

— Это хорошо, парень, что ты можешь плакать, — сказал он. — Я уже не плачу.

Старик неловко подогнул в колене одну ногу и снова опустился на сено. Какое-то время Джейми стоял неподвижно, глядя на старого Алека. Слезы все еще бежали по его лицу — словно дождь, омывающий отполированные грани скалы. Затем он взял меня за локоть и, не говоря ни слова, повел из конюшни.

Когда мы были у двери, я обернулась. Алек все еще сидел неподвижно — темная, сгорбленная фигура, закутанная в плед, единственный глаз невидяще устремлен в темноту.

Люди разбрелись по всему дому; усталые до изнеможения, они искали хоть какого-нибудь забвения — от сосущего голода, от сознания полной и необратимой катастрофы. Женщин здесь не было; те военачальники, которых сопровождали женщины, давно их отпустили — слишком неясным было будущее.

Что-то проворчав, Джейми оставил меня у двери, которая вела во временное жилище принца. Мое присутствие ничего не меняло. Я медленно бродила по дому, слушая тяжелое дыхание спящих мужчин, ощущая густой запах тупого отчаяния, витавший над всеми ними. Наверху я нашла маленький чуланчик, заваленный ненужной поломанной мебелью, но, по крайней мере, он был необитаем. Я пробиралась между этим хламом, чувствуя себя маленьким зверьком, ищущим убежища от мира, в котором разыгрались огромные разрушительные силы.

В единственное крошечное оконце вползало серое туманное утро. Я протерла его полой своего плаща, но сквозь густой туман ничего не было видно. Я прижалась лбом к холодному стеклу и затихла. Где-то там было поле битвы, но я не видела ничего, кроме собственного отражения.

Я знала, что известие о таинственной и страшной кончине герцога Сандрингемского уже дошло до принца Карла; мы слышали об этом почти от каждого, кто встречался нам во время нашего продвижения на север, и потому без всяких опасений могли теперь появиться и сами. Интересно, что же мы сделали, спрашивала я себя. Погубили в ту ночь дело якобитов или, сами того не ведая, спасли Карла Стюарта от английской ловушки? Дрожащим пальцем я вывела на мутном стекле знак вопроса — еще один вопрос, на который я никогда не найду ответа.

Прошло немало времени, прежде чем я услышала шаги на не покрытых ковром ступеньках лестницы, ведущей к моему убежищу. Я подошла к двери и увидела на лестничной площадке Джейми. Одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы все понять.

— Алек был прав, — заявил он без всяких предисловий. От голода черты его лица обострились, чувство гнева, владеющее им сейчас, придало им еще больше резкости. — Войска продвигаются к Каллодену — насколько они вообще в силах двигаться. Люди уже два дня не спали и не ели, нет снарядов для пушек, но они идут. — Джейми вдруг взорвался гневом и с силой ударил кулаком по шаткому столику — стопка медных тарелок с гулким звоном упала на пол, эхо разнеслось по всему чердаку.

Нетерпеливым жестом он выхватил кинжал и яростно вонзил его в стол. Кинжал стоял, раскачиваясь от силы удара.

— Говорят, если увидишь кровь на своем мече, это означает смерть. — Он тяжело дышал, упираясь кулаками в стол. — А я ее видел! И они тоже видели. Килмарнок, Лохил и другие. И это ничему их не научило! Ничему!

Опершись руками о стол, Джейми склонил голову, не сводя глаз с кинжала. Он казался слишком большим для этой комнатушки, тлеющий в нем гнев, казалось, был готов вырваться ярким пламенем. Но вместо этого он махнул рукой, опустился на ветхий диванчик и сидел, обхватив голову руками.

— Джейми, — сказала я и сглотнула. У меня не было сил произнести те слова, которые я должна была произнести. Я догадывалась, какую новость он принесет, и все продумала заранее. — Джейми, — снова начала я. — Есть только один выход, один-единственный.

Он сидел, склонившись над столом, положив голову на руки. Не глядя на меня, он покачал головой:

— Выхода нет. Он стоит на своем. Муррей не раз питался образумить его. Лочиэль тоже. И Балмерино. И я. Но в этот час люди уже вышли на равнину. Камберленд отправился в Друмосси. Выхода нет.

Искусство врачевания — могущественное искусство. Любому лекарю известны те вещества, которые дают выздоровление, и те, что приносят вред. Я дала Коламу цианид, которым он не успел воспользоваться, и потом потихоньку забрала смертельный флакончик с прикроватного столика. И теперь он лежал в моей медицинской сумке — маленькие, коричневато-белые кристаллы, совершенно невинные на вид.

Во рту у меня так пересохло, что мне не сразу удалось заговорить. В моей фляге осталось немного вина, я выпила его. Оно показалось горьким, как желчь.

— Есть выход, — сказала я. — И только один.

Джейми понурился еще больше. Усталость от долгой скачки, потрясение, пережитое им после разговора с Алеком, — было от чего прийти в уныние. Мы вернулись и нашли здесь его людей, по крайней мере большинство из них. Жалкие, оборванные, они были неотличимы от других скелетов Ловата Фрэзера, окружавших его. После встречи с Карлом я поняла, что надежд не осталось.

— И какой же? — спросил Джейми.

Я колебалась, но говорить было надо. Я не могла не упомянуть об этой единственной возможности; он или я могли бы разрешить это дело, а может быть, и нет.

— Это Карл Стюарт, — сказала я наконец, — в нем все дело. Война, предстоящая битва, понимаешь ли, — все зависит от него.

— Неужели? — Налитые кровью глаза насмешливо взглянули на меня.

— Если бы он умер… — прошептала я наконец.

Глаза Джейми закрылись, кровь отхлынула от лица.

— Если бы он умер… сейчас. Сегодня. Или завтра. Джейми, без Карла не за что сражаться. Некому посылать людей в Каллоден. Без него не будет битвы.

Джейми сглотнул, мускулы на его шее дрогнули. Он открыл глаза и, пораженный, уставился на меня.

— Боже, — прошептал он. — Боже, ты ведь не это имеешь в виду…

Моя рука сжала дымчатый драгоценный камень у меня на шее.

Перед Фолкирком О'Салливан, Туллибардин и другие пригласили меня осмотреть принца. Его высочество был нездоров — простое недомогание, сказали они. Я осмотрела Карла, заставив его обнажить грудь и руки, проверила состояние рта и белки глаз.

У него была цинга и еще несколько других заболеваний — результат плохого питания. Я сказала все как есть.

«Чепуха! — возмутился Шеридан. — Его высочество не может плохо питаться, он не какой-нибудь простой крестьянин!»

«Но ест он, как они, — возразила я. — И даже хуже».

«Простой крестьянин», за неимением ничего другого, вынужден был есть лук и капусту. Презирая такую убогую пищу, его высочество и его приближенные ели только мясо и больше, можно сказать, ничего. Обводя взглядом испуганные, возмущенные лица, я заметила только нескольких человек, на которых не ощущался недостаток свежей пищи. Гнилые и выпавшие зубы, рыхлые кровоточащие десны, зудящие фолликулы, которые щедро украшали бледную кожу его высочества.

Мне ужасно не хотелось расставаться с моими драгоценными запасами шиповника и сушеных ягод, но все же я предложила принцу делать из них чай. Но мое предложение было, чуть ли не грубо, отвергнуто, и, как я поняла, тут же был вызван Арчи Камерон с кувшином пиявок и ланцетом, чтобы посмотреть, не поможет ли кровопускание уменьшить королевский зуд.

— Я могла бы сделать это, — сказала я. Сердце мое билось так, что мне трудно было дышать. — Я могу подмешать ему это в лекарство. Думаю, мне удастся убедить его выпить.

— А если он выпьет твое лекарство и сразу умрет? Боже, Клэр! Они убьют тебя на месте!

Чтобы хоть немного согреться, я обхватила себя руками.

— Какое это имеет значение? — спросила я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал. Это была правда. Что значила сейчас моя жизнь по сравнению с сотнями жизней, которые я могла спасти? Я сжала кулаки, дрожа от ужаса, словно мышь в мышеловке.

Джейми тут же поспешил ко мне. Ноги меня не слушались. Он помог мне добраться до старой кушетки и усадил на нее, крепко обняв за плечи.

— У тебя мужество львицы, моя дорогая, — шептал он мне на ухо. — Или медведицы, или волчицы! Но ты же знаешь: я не позволю тебе сделать это.

Дрожь постепенно унялась, но мне по-прежнему было холодно, от ужаса перед тем, что я сказала, меня подташнивало.

— Есть еще один способ. Еды в доме мало, и она вся поступает на стол принца. Я думаю, нетрудно будет незаметно добавить что-нибудь ему в блюдо. Здесь такая неразбериха…

Это была правда. Офицеры спали по всему дому — на полу и на столах, прямо в обуви, слишком усталые, чтобы снять оружие. В доме царил хаос. Кто-то постоянно приходил и уходил. Было бы нетрудно вечером отвлечь слугу и добавить смертельный порошок в еду Карла.

Внезапно нахлынувший ужас медленно рассеивался, но мое страшное предложение, леденя мне кровь, действовало словно яд — медленно, постепенно. Рука Джейми, крепко обнимавшая меня, опустилась — он задумался над моим предложением.

Со смертью Карла Стюарта восстание не прекратится — дело зашло слишком далеко. Лорд Джордж Муррей, Балмерино, Килмарнок, Клэнренглад, Лочиэль — все мы были предателями, которым предстояло поплатиться перед королевской короной жизнью и имуществом. Шотландская армия была разбита в пух и прах. Без фигуры Карла, объединяющего всех, она рассеится как дым. Англичане, униженные и понесшие большие потери под Престоном и Фолкирком, без сомнения, начнут преследовать дезертиров, искать возможность восстановить свою поруганную честь и смыть позор кровью.

Маловероятно, что благочестивый Генри Йоркский, младший брат Карла, крепко связанный церковными обетами, займет место своего брата, чтобы продолжить борьбу за реставрацию. Впереди — ничего, кроме полной катастрофы, ее не отвратить. Единственное, что можно сейчас спасти, — жизни людей, которым завтра предстояло умереть на болотах.

Именно Карл выбрал Каллоден местом решающего сражения, именно Карл со своим упрямством и близорукостью, отклонив все советы своих генералов, пошел завоевывать Англию. Собирался ли Сандрингем поддерживать шотландскую армию — это умерло вместе с ним. Со стороны Юга поддержки не было, английские якобиты не собирались, как то ожидалось, вставать под знамя своего короля. Вынужденный отступать, Карл занял жесткую позицию и разместил свою плохо вооруженную, измученную, голодающую армию на пропитанных кровью болотах, лицом к лицу с яростным огнем пушек Камберленда. Если Карл умрет, битва на Каллодене не состоится. Одна жизнь против двух тысяч жизней. Одна жизнь, королевская, и не в пылу битвы, а хладнокровное расчетливое убийство.