Рядовой Доббс упрямо качал головой. Ему было не больше двадцати, не очень умный и сообразительный, он был на редкость упрям — вбив себе что-нибудь в голову, он уже не отступал от этого.

— Я не могу вам это позволить, мистрис Бошан, — говорил он (в этой истории я воспользовалась своим девичьим именем). — Капитан Бледсоу вырвет у меня печенку, если я не доставлю вас к полковнику живой и здоровой.

Итак, на двух жалких клячах, каких мне еще не приходилось видеть, мы прибыли в Ливингстон. Меня освободили от моего бдительного стража, но положение мое не стало лучше. Я оказалась в кабинете на верхнем этаже и снова рассказала свою историю, на этот раз полковнику Гордону Маклишу Кэмпбеллу из Нижней Шотландии, командующему одним из отборных полков.

— Да-да, понятно, — сказал он таким тоном, что сразу стало ясно — ничего он не понял. Это был коротышка с лисьим лицом, редкими рыжими волосами, зачесанными с висков назад. Он прищурил и без того узкие глаза и опустил взгляд на изрядно помятое письмо на своем столе. — Здесь говорится, — продолжал он, водружая на нос очки и вглядываясь в страницу, — что среди тех, кто захватил вас в плен, мистрис, был один из клана Фрэзера — очень крупный мужчина с рыжими волосами. Это верно?

— Да, — ответила я, размышляя, к чему он клонит.

Полковник тряхнул головой так, что очки упали с носа, и уставился на меня пристальным взглядом.

— Солдаты, которые спасли вас возле Фолкирк-Хилл, сообщили, что, по их мнению, один из тех, кто захватил вас, был не кто иной, как шотландский военачальник, известный под именем Рыжий Джейми. Ну так вот, я допускаю, мистрис Бошан, что во время вашего пленения вас… вас, скажем так, мучили, — его губы растянулись, произнося это слово, но он не улыбался, — и, возможно, вам было не до каких-либо наблюдений, но не слышали ли вы случайно, как обращались к этому человеку?

— Слышала. Его называли Джейми. — Я не думала, что этим ответом нанесу вред Джейми. В воззваниях, которые мне довелось видеть, неоднократно отмечалось, что Джейми является сторонником Стюарта. То, что Джейми оказался в районе Фолкирка, возможно, представляло интерес для англичан, но едва ли могло повредить ему в дальнейшем.

«Они не могут повесить меня дважды», — не раз говорил Джейми. Однако достаточно и одного раза.

Я посмотрела в окно. Полчаса назад стемнело, сквозь снеговую мглу кое-где пробивались яркие пятна — это ходили туда-сюда солдаты с фонарями в руках. Джейми должен быть где-то в Календар-Хаусе, разыскивая окно, за которым я стою.

Но меня не покидала глупая уверенность, что он следует за мной, знает каким-то образом, куда я направляюсь, и ждет меня внизу на улице.

Я резко встала и подошла к окну. Улица была пуста, лишь продавец селедки сидел на табуретке с фонарем у ног, поджидая возможных покупателей. Конечно, это был не Джейми. Он не мог знать, где я. И никто в лагере Стюарта не знал, где я; я была совершенно одна. В отчаянии я прижала руки к стеклу, не заботясь о том, что могу выдавить его.

— Мистрис Бошан! Вам нехорошо? — прозвучал тревожный голос полковника у меня за спиной.

Я крепко сжала губы, чтобы они не дрожали, и сделала несколько глубоких вдохов, так что стекло запотело и улица скрылась в тумане. Внешне спокойная, я повернулась к полковнику.

— Со мной все в порядке, — сказала я. — Если у вас нет больше вопросов, я хотела бы уйти.

— Уйти? M-м… — Он с сомнением посмотрел на меня, затем решительно покачал головой. — На ночь вы останетесь здесь, — объявил он. — А утром я отправлю вас на юг.

Все сжалось у меня внутри.

— На юг?! Какого черта? Что мне там делать? — выпалила я.

Его щетинистые брови удивленно поползли вверх, рот широко открылся. Но он тут же спохватился, закрыл его и приоткрыл ровно настолько, чтобы выдавить из себя следующие слова:

— У меня приказ отправлять все сведения, касающиеся шотландского преступника, известного под именем Рыжий Джейми Фрэзер, а также людей, имеющих к нему хоть какое-нибудь отношение.

— Я не имею к нему никакого отношения! — воскликнула я. Если не считать замужества, подумала я про себя.

Однако полковник Кэмпбелл был непреклонен. Он повернулся к столу и порылся в пачке писем и депеш.

— А, вот оно. Вас будет сопровождать капитан Мейнуаринг. На рассвете он придет за вами. — Полковник позвонил в маленький серебряный колокольчик, дверь открылась, и появилась вопросительная физиономия его личного секретаря. — Гарви, проводите даму в ее комнату. И заприте дверь. — Он повернулся ко мне и церемонно поклонился. — Думаю, мы больше не встретимся, мистрис Бошан. Желаю вам хорошего отдыха и удачи в пути.

Вот и все.

Не знаю, с какой скоростью передвигается удача, но, вероятно, быстрее, чем капитан Мейнуаринг, который возглавлял отряд, сопровождающий провиантские повозки до Ларнака. Доставив повозки и их возчиков в целости и сохранности, он должен был с остатками своего отряда и товарищами не первостепенной важности следовать дальше на юг. По-видимому, я относилась к категории «несрочной информации», потому что мы были в дороге уже больше недели, а конца пути не предвиделось.

Юг… Может быть, Лондон? В тысячный раз вопрошала я себя. Капитан Мейнуаринг не говорил ничего о конечном пункте назначения, и ничего другого я придумать не могла.

Подняв голову, я заметила, что на меня уставился драгун, сидевший по другую сторону костра. Я ответила ему таким же пристальным взглядом, он покраснел и уставился в свою миску. Я привыкла к этим взглядам, хотя большинство из них и не были столь дерзкими.

Это началось с самых первых дней — я сразу заметила скрытое смущение молодых идиотов, доставлявших меня в Ливингстон. Мне потребовалось очень мало времени, чтобы разгадать причину холодной сдержанности английских офицеров. Дело было вовсе не в подозрительности. Я вызывала у них ужас и презрение. И лишь жалость ко мне и официальная ответственность удерживали их от проявления этих чувств.

Я была освобождена из рук хищных шотландских мародеров. При этом я провела целую ночь в одном помещении с людьми, которые, по мнению всех благоразумно мыслящих англичан, «не намного лучше диких животных, виновны в изнасилованиях, грабежах и других столь же ужасных преступлениях». Так что совершенно невероятно, чтобы молодая англичанка провела ночь в их компании и осталась невредимой.

Я с горечью думала: даже то, что Джейми нес меня на руках, укрепляло их изначальную версию — он и ему подобные обошлись со мной не лучшим образом. И благодаря подобному письму о моем освобождении из рук бандитов, каждый, кому меня передавали — и, в свою очередь, каждый, с кем они общались, — знал об этом. Еще в Париже я хорошо поняла механизм распространения сплетен.

Капрал Роуботам, конечно, слышал все эти разговоры, но продолжал заботиться обо мне без той сомнительной жалости, которую я иногда с удивлением наблюдала на лицах других солдат. Будь у меня привычка читать перед сном молитвы, я бы обязательно упоминала в них его имя.

Я поднялась, отряхнула плащ и направилась к своей палатке. Увидев это, капрал Роуботам тоже поднялся и, осторожно обойдя вокруг костра, сел рядом со своими товарищами, спиной ко входу в мою палатку. Я знала: когда солдаты отправятся спать, он выберет местечко на приличном расстоянии, но в пределах слышимости от моего места отдыха. Он делал так последние три ночи, где бы мы ни ночевали — на постоялом дворе или в поле.

Три дня назад ночью я пыталась бежать. Капитан Мейнуаринг чувствовал, что я путешествую с ним не по своей воле, и не желал усложнять себе жизнь, но он был слишком добросовестным солдатом, чтобы уклоняться от ответственности. Поэтому он приставил ко мне двух стражей, которые весь день не спускали с меня глаз и скакали по бокам рядом со мной.

Ночью стража расслаблялась. Капитан, видимо, считал, что я не побегу в смертельный холод, пешком через непроходимые болота. И он был прав: склонности к самоубийству у меня не было.

В ту ночь, о которой идет речь, мы прошли маленькую деревушку и через два часа остановились на ночевку. Я была уверена, что даже пешком я смогу до рассвета вернуться в деревню. В деревне была небольшая винокурня, откуда повозки, нагруженные бочками, отправлялись по окрестным городам. Увидев двор винокурни, уставленный бочками, я подумала, что мне удастся спрятаться между ними и потом уехать с первой повозкой.

Когда лагерь затих и солдаты вокруг костра захрапели, завернувшись в свои одеяла, я вылезла из-под своего собственного одеяла, разложенного у опушки ивовой рощицы, и пошла вперед, осторожно отводя ветки.

Благополучно миновав рощу, я услышала за собой шорох, который приняла за порыв ветра, но тут тяжелая рука опустилась мне на плечо.

— Не кричи. Ты ж не хочешь, чтоб капитан узнал, что ты сбежала.

Я не закричала только потому, что у меня пропал голос. Солдат, высоченный детина, по прозвищу Лохматый — из-за копны желтых кудрей, которые он никак не мог причесать, улыбнулся мне, я не очень уверенно улыбнулась ему в ответ.

Его глаза скользнули к моей груди. Он вздохнул, посмотрел мне в лицо и сделал шаг вперед. Я сделала три шага назад.

— Это ж пустяк, дорогуша, а? — сказал он, лениво улыбаясь. — Подумаешь, после всего-то? И ведь я англичанин. Не какой-нибудь вонючий шотландец.

— Оставь бедную женщину в покое, Лохматый, — раздался голос капрала Роуботама — он неслышно появился из-под сени деревьев. — Она достаточно настрадалась, бедняжка. — Он говорил очень мягко, но Лохматый яростно взглянул на него, потом прикинул что-то в уме, повернулся и исчез под ветвями ивы.

Капрал подождал, пока я подниму свой упавший плащ, и, ни слова не говоря, повел меня обратно в лагерь. Там он подхватил свое одеяло, жестом велел мне ложиться и уселся примерно в шести футах от меня, накинув себе на плечи одеяло на манер индейцев. Ночью я несколько раз просыпалась и видела — он все так же сидит там, устремив взгляд на костер.