Как будто угадав мои мысли, он остановился в конце коридора и повернул меня к себе лицом, крепко ухватив за локти.

— Я не причиню вам вреда, — тихим, но твердым голосом заявил он.

— Так я вам и поверила, — ответила я, раздумывая над тем, услышит ли меня кто-нибудь здесь, если я закричу. Я знала, что внизу у лестницы стоит стражник, но до него было еще две двери, небольшая лестничная площадка и самый длинный лестничный марш.

С другой стороны, здесь была настоящая ловушка для меня. Если он не поведет меня дальше, здесь я не смогу позвать кого-либо на помощь. В этом конце коридора большинство апартаментов пустует, а немногие обитатели его наверняка находятся в другом крыле — присутствуют на балу либо в качестве гостей, либо прислуживающих им.

— Не будьте идиоткой, — раздраженно прошептал он. — Если бы я хотел убить вас, я мог бы сделать это здесь. Это гораздо безопаснее, чем выводить вас наружу. К тому же, — добавил он, — если бы я замышлял что-нибудь дурное, зачем бы я стал брать ваш плащ?

— Черт вас знает, — произнесла я, тем не менее считая его аргумент убедительным. — Объясните мне, почему вы его взяли?

— Потому что хочу, чтобы вы пошли со мной. Я хочу кое-что предложить вам, но не исключено, что здесь нас могут подслушать. — Он посмотрел в сторону двери в конце коридора. Она, как и все прочие двери в замке, имела специфический вид. Четыре верхние панели образовывали крест, две нижние стояли стоймя, создавая сходство с раскрытой Библией. Когда-то Холируд был аббатством.

— He зайти ли нам в церковь? Там нам никто не помешает, и мы сможем спокойно поговорить.

Он был прав. Церковь, примыкающая к дворцу, была частью аббатства и годами не посещалась. Я медлила, не зная, как поступить.

— Послушай, женщина! — Он слегка встряхнул меня, затем отпустил и отступил на шаг.

Свет свечи слабо освещал его сзади так, что лицо, обращенное ко мне, казалось всего лишь смутным пятном.

— С какой стати я стал бы рисковать и проникать во дворец? — резонно спросил он.

Уж если он сумел, переодевшись, спокойно покинуть замок, улицы Эдинбурга и подавно не сулили ему никакой опасности. Он мог спокойно бродить неподалеку до тех пор, пока не встретит меня. Поэтому объяснение, которое он дал своему поведению, казалось мне убедительным: ему нужно было поговорить со мной, не опасаясь быть увиденным или услышанным.

Он прочел согласие на моем лице и немного расслабился. Расправив плащ, он подал его мне:

— Даю слово, что после нашей беседы вы вернетесь домой в целости и сохранности, мадам.

Я старалась прочесть его намерения по выражению его лица, но оно было подобно маске. Глаза были неподвижны и ничего не выражали, точь-в-точь как мои собственные, когда я вижу их в зеркале.

— Ну, хорошо.

Мы вышли в сумрак каменного сада, прошли мимо стража, кивнув ему. Он узнал меня. Я нередко выходила ночью, чтобы по срочному вызову посетить в городе какого-нибудь больного. Стражник внимательно посмотрел на Джека Рэндолла. Если Джейми был занят, меня обычно сопровождал Муртаг. В человеке, одетом так, как Джек был одет сейчас, никто не смог бы узнать капитана. Он ответил стражнику безразличным взглядом, и дверь замка закрылась за нами, оставив нас в промозглой тьме.

Только что прошел дождь, но густые облака, гонимые ветром, все еще продолжали плыть по небу. Ветер развевал мой плащ и прилеплял юбки к ногам.

— Сюда. — Я потуже запахнула тяжелые бархатные одежды и пошла за Рэндоллом.

Мы прошли в конец сада и, оглянувшись вокруг, быстро пошли по траве к церкви. Дверь была перекошена и висела на одном крючке. Ею не пользовались в течение нескольких лет. Из-за строительных погрешностей здание считалось опасным, и никто не задумывался над его ремонтом. Я прокладывала себе путь через груды сухих листьев и мусора, слабо освещаемых рассеянным лунным светом. Вскоре мы нырнули в непроглядную тьму церкви.

Или не совсем непроглядную. Как только мои глаза немного привыкли к темноте, я заметила два ряда высоких колонн, вдоль нефа[6] церкви и искусную резьбу на каменной раме огромного окна. Стекол в нем почти не было.

— Здесь нас уже никто не услышит. Так скажите же, что вам от меня нужно?

— Ваше искусство медика и ваше молчание. Взамен я обещаю информацию о перемещениях и планах войск Электора, — шепотом добавил он.

У меня перехватило дыхание. Я всего ожидала, только не этого. Не думает же он, что я…

— Вам нужна медицинская помощь? — спросила я, не пытаясь скрыть ужас и удивление, которые невольно слышались в моем голосе. — Вы хотите получить ее от меня? Я понимаю, что вы… э… я имею в виду… — Сделав усилие над собой, я замолчала, затем твердо сказала: — Несомненно, вы уже получили необходимую медицинскую помощь, и самую эффективную. И никаких серьезных травм у вас нет. По крайней мере, так представляется на первый взгляд. — Я закусила губу, стараясь удержаться от истерики.

— Мне сообщили, мадам, что я выжил чудом, — холодно сказал он. — Дело весьма деликатное. — Он поставил фонарь в нишу в стене, где когда-то находилась церковная умывальница. Сейчас там было пусто и сухо. — Как я понимаю, ваши слова вызваны чисто профессиональным любопытством, а никак не заботой о моем здоровье, — продолжал он.

Фонарь, стоявший на уровне его груди, освещал всю его фигуру, хотя голова и плечи были в тени. Он положил руку на пояс своих брюк, слегка повернувшись ко мне.

— Не изволите ли осмотреть рану, чтобы вынести решение об эффективности проведенного лечения? — Лица его не было видно, ледяной голос звучал язвительно.

— Немного позже, — так же холодно произнесла я. — Если не вам, то кому же понадобилось мое врачебное искусство?

Он помедлил, но отступать было некуда.

— Моему брату.

— Вашему брату? — Я не могла сдержать дрожи в голосе. — Александру?

— Коль скоро мой старший брат Уильям находится, насколько мне известно, в Сассексе и занимается семейными делами и в помощи не нуждается, — сухо произнес он, — то речь идет о моем брате Александре.

Я ухватилась за холодный камень церковного саркофага, чтобы не упасть.

— Расскажите все.

Это была довольно простая история и очень печальная. Если бы речь шла не о Джонатане Рэндолле, а о ком-нибудь другом, я могла бы расплакаться от жалости.

Освобожденный от службы у герцога Сандрингемского после скандала вокруг имени Мэри Хоукинс и будучи слишком слабого здоровья, чтобы претендовать на новое назначение, Александр Рэндолл вынужден был обратиться за помощью к своим братьям.

— Уильям прислал ему два фунта и письмо с серьезными увещеваниями. Боюсь, Уильям слишком строгий человек и он не готов был пригласить Алекса к себе в Сассекс. Жена Уильяма немного… э… сурова в своих религиозных суждениях. — В голосе его прозвучали нотки юмора, и это мне показалось симпатичным в нем, возможно оттого, что придавало ему сходство с будущим праправнуком.

Неожиданное воспоминание о Фрэнке так потрясло меня, что я пропустила мимо ушей его следующее замечание.

— Извините, что вы сказали? — Пальцы моей правой руки крепко сжали золотое обручальное кольцо. Фрэнка нет. Я должна перестать думать о нем.

— Я сказал, что снял комнаты для Алекса недалеко от замка и что сам ухаживаю за ним, так как мое материальное положение не позволяет мне нанять слугу.

В связи с захватом Эдинбурга посещать Алекса стало затруднительно, и ему часто приходилось оставаться одному, если не считать женщины, которая время от времени приходила убирать комнаты. Плохое состояние его здоровья усугублялось еще и плохой погодой, неважным питанием и неудовлетворительными условиями жизни. Встревоженный Джек Рэндолл вынужден был обратиться ко мне за помощью. И чтобы получить эту помощь, он был готов предать своего короля.

— Почему вы обратились именно ко мне? — спросила я наконец.

Рэндолл удивился.

— Потому что я знаю, кто вы. — Он притворно улыбнулся. — Если кому-то не терпится продать свою душу дьяволу, почему бы не обратиться к представительнице сил тьмы?

— Вы действительно считаете меня представительницей сил тьмы?

Конечно же, он так не считал. Ему нравилось насмешничать, но сейчас он говорил вполне серьезно.

— Не считая слухов, которые ходили о вас в Париже, вы сами мне сказали об этом, — подчеркнул он. — Когда я позволил вам покинуть Уэнтуорт. И это было серьезной ошибкой, — мягко добавил он. — Нельзя было позволить вам уйти оттуда живой. Но у меня не было выхода. Ваша жизнь была ценой, которую он установил. А я бы заплатил и больше за то, что он дал мне.

У меня вырвался какой-то странный шипящий звук, который я тотчас же подавила, но слишком поздно. Рэндолл сидел на каменной плите, одной ногой опираясь о камень, другая была вытянута для равновесия. Свет луны пробивался сквозь облака, падая на него через разбитое окно. Его профиль и жесткая линия рта, смягченные темнотой, напомнили мне человека, которого я любила, — Фрэнка. Я предала этого человека. Из-за меня он никогда не появится на свет.

«Грехи отцов падут на детей… и уничтожат его, его корни и ветви, так что его имя будет забыто…»

— Он рассказывал вам? — вопросил мягкий, тихий голос из темноты. — Он когда-нибудь рассказывал вам о том, что произошло между нами, им и мной, в той небольшой комнате в Уэнтуорте?

Несмотря на потрясение и ярость, охватившую меня, я заметила, что он избегал упоминания имени Джейми. «Он», «ему». И никогда «Джейми». Это имя принадлежало только мне. Я с трудом произнесла сквозь стиснутые зубы:

— Он рассказывал мне. Все.

Рэндолл тяжко вздохнул:

— Нравится это вам или нет, моя дорогая, мы крепко повязаны между собой, вы и я. Не могу сказать, что мне это приятно, но вынужден признать, что это именно так. Вы прекрасно помните прикосновение его кожи, такой теплой, не правда ли? Иногда она обжигала. Вы помните запах его пота и жесткость волос на его бедрах. Вы помните крик, который он издает в конце. Помню это и я.