Для большего эффекта Мари сделала небольшую паузу, а я услышала бульканье наливаемой жидкости, затем продолжала:

— Жак бросился к лестнице, так, по крайней мере, он говорит, но скорее всего он залез под диван, ведь он такой трус. Крики и топот ног продолжались еще некоторое время, потом раздался странный треск, и с лестницы скатился английский офицер, — но в каком виде! — полураздетый, парик сдвинут набок. Он скатился с лестницы и врезался головой прямо в стену. И как ты думаешь, кто появился в образе бога мщения? Наш милый Джейми!

— Не может быть! Я могу поклясться, что… но продолжай! Что было потом?

Чайная чашка тихо звякнула о блюдце, и снова послышался голос Мари:

— Скатившись с лестницы, незадачливый офицер каким-то чудом мгновенно вскочил на ноги, резко обернулся и посмотрел вверх, на лорда Туараха. Жак говорит, что этот офицер выглядел слишком уверенно для человека, только что спущенного с лестницы, да еще со спущенными штанами. Он улыбнулся, но, конечно, не обычной улыбкой, а очень ехидной и сказал: «Не нужно так негодовать, Фрэзер. Ты мог бы подождать своей очереди. И вообще, я думал, что тебе достаточно того, что у тебя есть дома. Хотя многие мужчины предпочитают платить за удовольствие».

Луиза страшно возмутилась:

— Какой ужас! Каналья! Но, конечно, это не может служить оправданием для лорда Туараха, но… — Я услышала напряженные нотки в ее голосе, как будто дружеские чувства боролись со страстью к сплетням. Неудивительно, что страсть к сплетням победила. — Милорд Туарах не может пользоваться ласками своей супруги в настоящее время. Она ждет ребенка, и беременность не очень легкая. Поэтому он, конечно, удовлетворяет свои потребности в борделе, ведь он такой здоровый мужчина, не так ли? Такой горячий на вид! И какой мужчина поступил бы иначе?.. Ну а что было потом?

— Потом? — Тут Мари перевела дух, так как приближалась к кульминации своего рассказа. — Милорд Туарах спрыгнул вниз, схватил англичанина за горло и тряхнул, словно крысу.

— Невероятно!

— О да! Трем слугам мадам Элизы с трудом удалось оттащить лорда. Вначале, как рассказывает Жак, англичанин слегка смутился, но затем взял себя в руки и сказал лорду: «Ты уже второй раз пытаешься убить меня, Фрэзер». Тогда милорд Туарах выругался на своем ужасном шотландском наречии. Я ни слова не понимаю у него. А ты? Он разбросал людей, державших его, влепил пощечину англичанину и сказал: «Завтра на рассвете ты умрешь!» Затем повернулся и взбежал вверх по лестнице, а англичанин остался. Жак говорит, что лицо его было абсолютно белым, и неудивительно! Только представь себе!

Я представила.

— Вам плохо, мадам? — Взволнованный голос Магнуса заглушил последнее восклицание Луизы. Я протянула руку, ничего не видя перед собой, и Магнус сразу же ухватился за нее другой рукой, поддерживая меня за локоть.

— Да, мне нехорошо. Пожалуйста, скажите дамам… — Я слабо махнула рукой в сторону гостиной.

— Конечно, мадам. А пока позвольте мне проводить вас в вашу спальню. Сюда, дорогая мадам. — Он вел меня вверх по лестнице, поддерживая под руку и что-то сочувственно бормоча. С его помощью я добралась до кровати, и он удалился, пообещав срочно прислать служанку.

Я не стала ждать прихода служанки, мне удалось справиться с шоком. Я была в состоянии передвигаться самостоятельно, поэтому встала и прошла к столику, где находилась моя коробка с медикаментами. Я не опасалась упасть в обморок, но решила на всякий случай иметь под рукой пузырек с нашатырным спиртом.

Открыв крышку, я молча уставилась в коробку. С минуту я недоуменно взирала на аккуратно сложенный белый лист бумаги, зажатый между разноцветными пузырьками. Пальцы мои дрожали, когда я брала бумагу. Мне потребовалось немало усилий, чтобы развернуть ее.

«Прости меня». Слова были написаны четко, буквы располагались строго посередине. И ниже еще два слова. Эти были написаны торопливо, как будто в отчаянии: «Я должен».

— Ты должен, — пробормотала я про себя, и мои колени подкосились. Лежа на полу и глядя на резные панели потолка, я поймала себя на мысли, что размышляю о том, почему женщины восемнадцатого века часто теряли сознание. Раньше я думала, что из-за тесных корсетов, а сейчас поняла — из-за идиотизма своих мужей.

Где-то неподалеку послышались испуганные возгласы, потом заботливые руки подняли меня, и я поняла, что лежу на мягком, набитом шерстью матрасе, а на лбу прохладная ткань, смоченная уксусом.

Вскоре я пришла в себя, но говорить не хотелось, беспорядочные мысли сверлили мозг. Что могло заставить Джейми нарушить обещание? Снова и снова возвращаясь к тому, что рассказала Мари — а это были новости из третьих рук, — я пришла к выводу, что за поступком Джейми кроется нечто большее, нежели просто нежелательная случайная встреча. Я знала капитана и знала его лучше, чем мне того хотелось бы. И в чем я была совершенно уверена, так это то, что причиной подобного поведения Джейми явились отнюдь не утехи, ради которых посещает заведения подобного рода большинство мужчин. Его привлекали наслаждения иного рода — боль, унижения, страх слабых. Наслаждение такого рода стоили немало, но их можно было купить.

Работая в «Обители ангелов», я слышала, что существуют путаны, которые зарабатывают необычным, особым способом. Они выставляют на продажу не сокровенную часть своего тела, а именно само тело с нежной кожей, на которой особенно заметны кровоподтеки и рубцы от ударов хлыста.

Если Джейми, на нежной коже которого запечатлелись следы нежной симпатии Рэндолла, застал капитана, развлекающегося с одной из женщин подобным образом, эта сцена наверняка заставила его забыть не только о данном мне обещании, но и об элементарной сдержанности. На груди Джейми, с левой стороны, чуть пониже соска был маленький белый шрам. Это он сам срезал кусочек кожи с клеймом, выжженным на его теле раскаленной печаткой Джонатана Рэндолла. Ярость, которая заставила его терпеть боль, но во что бы то ни стало удалить позорное клеймо, могла толкнуть его на дальнейшие действия — уничтожить наследника Джонаната Рэндолла.

— Фрэнк, — прошептала я, и моя рука с обручальным кольцом непроизвольно сжалась. — О Господи, Фрэнк. — В представлении Джейми Фрэнк был неким призраком, каким-то странным образом связанным с моим прошлым. Для меня же Фрэнк — человек, бывший моим мужем, с которым я жила, делила постель и кров до того, как стала женой Джейми. — Не могу, — прошептала я, обращаясь к маленькому существу, беспомощно барахтающемуся внутри меня и тоже обеспокоенному моими переживаниями. — Я не могу позволить ему сделать это.

Дневной свет постепенно поглощали серые сумерки, и казалось, комната наполнялась отчаянием уходящего дня. «Завтра на рассвете ты умрешь». Никакой надежды на то, что я увижу Джейми сегодня, у меня не оставалось. Я была уверена, что сегодня он уже не вернется домой. Если бы он намеревался вернуться, он не оставил бы записку. Нет, он не смог бы лежать рядом со мной, зная, что ему предстоит завтра. Несомненно, он найдет приют в какой-нибудь таверне или гостинице, чтобы подготовиться к осуществлению акции возмездия, назначенной им на завтра. Джейми ни за что не нарушит свою клятву.

Я догадывалась, где может это возмездие свершиться. Нынешнее его поведение схоже с тем, предшествовавшим его первой дуэли, — он подстриг волосы. Инстинктивно я чувствовала, что он выберет и то же самое место для дуэли, — Булонский лес, у тропинки Семерых Святых. Именно здесь свершались запрещенные законом дуэли. Густые деревья надежно укрывали дуэлянтов от нежелаемых свидетелей. Завтра на одной из тенистых полянок там состоится встреча Джейми Фрэзера с Джеком Рэндоллом. И со мной.

Я легла на кровать, не раздеваясь и не укрывшись одеялом, сложив руки на животе. Я наблюдала, как густеют сумерки, надвигается ночь, и знала, что уснуть не смогу. Единственным утешением сейчас мне служили робкие движения обитателя моего чрева и звучавшие в ушах слова Джейми: «Завтра на рассвете ты умрешь».

Эта почти девственная часть леса находилась на окраине Парижа. Говорили, что в его чаще до сих пор обитали волки, лисы и барсуки. Но это ничуть не пугало влюбленных, находивших приют под кустами на густой лесной траве. Это место было прибежищем отдохновения и райского наслаждения для обитателей Парижа, уставших от его шума и грязи. Только его удаленность от столицы мешала парижской знати превратить это великолепное предместье в место увеселений. В основном сюда устремлялись жители близлежащих селений, чтобы отдохнуть в тени могучих дубов и стройных берез. Но и обитатели отдаленных районов нередко оказывались здесь в поисках тишины и покоя.

Это был небольшой лесок, но и не настолько маленький, чтобы его легко можно было обойти пешком в поисках площадки для дуэлянтов. Ночью начался дождь, и рассвет наступал неохотно, с трудом пробиваясь сквозь темное, затянутое облаками небо. Лес о чем-то невнятно шептал, одновременно прислушиваясь к шелесту листьев, склоняющихся под тяжестью дождевых капель.

Коляска остановилась на дороге, ведущей в лес. Неподалеку находилось несколько ветхих построек. Следуя моим указаниям, кучер привязал лошадей и направился к этим постройкам. Люди, жившие здесь, наверняка знали немало подходящих мест для дуэли. Я сидела, укутавшись в плащ, и дрожала от холода. После бессонной ночи самочувствие у меня было хуже некуда. От страха сосало под ложечкой. Но гнев, владевший мною, был сильнее страха. Снова и снова в ярости я спрашивала себя: «Как он мог так поступить?» Мне не место здесь. Я должна сейчас находиться дома, в тишине и покое, рядом со своим мужем. Я не должна, превозмогая боль и гнев, следовать за ним, чтобы помешать ему совершить задуманное. От длительной езды в экипаже разболелась спина у основания позвоночника. Да, он мог выйти из себя, — это я способна понять. Но сейчас на карту поставлена жизнь человека. Как он мог позволить своей гордыне взять верх над всеми другими чувствами и оставить меня в полном неведении? Почему я должна узнавать о случившемся от посторонних лиц?!