Плечи его все еще были теплыми после ванной, но он весь так и задрожал, когда я обняла его за шею и привлекла к себе.

И я, наконец, отомстила ему, а потом, держа в объятиях и поглаживая густые, все еще мокрые пряди волос, стала баюкать.

— А иногда, — шепнула я ему на ухо, — мне хочется, чтоб ты весь… был во мне. Чтоб я могла держать тебя в себе и защищать.

Большая теплая рука приподнялась с постели, ладонь мягко опустилась на мой округлившийся живот, поглаживая его и лаская.

— Я с тобой, милая, — сказал он. — Я там…

Впервые я почувствовала это на следующее утро, когда, проснувшись, смотрела, как одевается Джейми. Легкое трепетание внутри — совершенно новое и одновременно как будто знакомое ощущение. Джейми стоял ко мне спиной и влезал в рубашку длиной по колени, потом стал расправлять складки белой ткани на плечах.

Я лежала совершенно неподвижно, надеясь, что это придет снова. И оно пришло: на этот раз целая серия легких быстрых толчков, напомнивших мне почему-то лопа-нье пузырьков газа, поднимающегося на поверхность со дна бутылки с газированным напитком.

Вдруг вспомнилась кока-кола, странный темный густой американский напиток. Я попробовала его однажды за ужином с одним американским полковником, который подал его в качестве деликатеса. Чем во время войны кола, очевидно, и являлась. Ее подавали в зеленых бутылках толстого стекла со сглаженными гранями. Бутылки были запечатаны металлической пробкой и слегка напоминали по форме очертания женской фигуры: одно утолщение прямо под горлышком, другое, более заметное, — ниже.

Я вспомнила, что, когда бутылку открыли, в узкое горлышко рванулись миллионы пузырьков, совсем крошечных, меньше и тоньше пузырьков шампанского, и стали весело лопаться в воздухе. Я осторожно прижала ладонь к животу.

Да, так и есть. Вопреки моим ожиданиям, его или ее тельца прощупать не удалось, но полное ощущение, что там кто-то есть, сохранялось.

— Джейми, — тихо окликнула я.

Он завязывал сзади волосы в толстый пучок, обматывая пряди кожаным ремешком. Склонив голову, обернулся и с улыбкой глянул на меня исподлобья:

— Что, проснулась? Еще рано, mo duinne. Давай поспи еще чуток.

Я уже было хотела сказать ему, но что-то меня остановило. Он бы все равно не почувствовал, пока… И потом, в этом первом движении было нечто очень личное, интимное, словно некий секрет, который я должна была разделить со своим ребенком, знак, который он подал мне, объявляя о своем существовании. Это знание, эта тайна связывали нас, как общая кровь, бежавшая по нашим жилам.

— Хочешь, я заплету тебе волосы? — предложила я. Иногда, отправляясь в доки, он просил меня заплести свою густую гриву в плотную косичку, это защищало волосы от пыли и ветра. И все поддразнивал меня, что когда-нибудь по примеру моряков обязательно обмакнет ее в деготь и все проблемы с прической будут решены, и надолго.

Он покачал головой и потянулся за килтом:

— Нет. Сегодня к вечеру я собираюсь заглянуть к его высочеству принцу Карлу. И хоть дом его сквозит как решето, все же ветер там не такой сильный, чтоб растрепать мою гриву. — Он подошел к постели. Увидел, что рука моя лежит на животе, и положил поверх свою.

— Как чувствуешь себя, Саксоночка, нормально? Уже не так сильно тошнит?

— Да, гораздо лучше. — Действительно, теперь по утрам меня почти совсем не тошнило, хотя легкие приступы дурноты охватывали порой в самый неподходящий момент. К тому же я вдруг обнаружила, что совершенно не в силах выносить запах жареного рубца с луком, а потому это пользующееся такой популярностью у слуг блюдо готовить отныне было запрещено, ибо его всепроникающий аромат поднимался с кухни наверх, готовый, словно дух или привидение, ворваться ко мне в гостиную, стоило только отворить дверь.

— Ну и прекрасно. — Он поднес мою руку к губам и поцеловал на прощание пальцы. — Поспи еще, mo duinne.

Дверь за ним тихо затворилась, и я осталась одна в утренней тишине обитой деревом спальни, нарушали которую лишь слабые звуки какой-то хозяйственной возни, доносившиеся снизу.

Квадраты блеклого солнечного света проникали сквозь оконные створки и отпечатывались на противоположной стене. Похоже, день сегодня будет чудесный. Весенний воздух становился теплее с каждым днем, в садах Версаля уже распустились бело-розовые цветы слив, и вокруг них с жужжаньем вились пчелы. Наверное, все придворные выйдут сегодня в сад насладиться прелестями весны.

Я же наслаждалась теплом и покоем и была одна и не одна.

— Привет, — тихо сказала я и снова ощутила под рукой легкое трепетание бабочкиных крыльев.

Часть третья

НАПАДЕНИЕ

Глава 18

УЖАСНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ В ПАРИЖЕ

В начале мая в здании Королевского Арсенала прогремел взрыв. Позже я узнала, что охранник оставил факел в неположенном месте и через минуту самый большой в Париже склад пороха и боеприпасов взлетел на воздух с таким грохотом, что спугнул голубей с крыш Нотр-Дама.

Занятая работой в «Обители ангелов», я не слышала самого взрыва, но мне пришлось столкнуться с его последствиями. Несмотря на то что больница находилась в противоположной от Арсенала стороне города, пострадавших было столько, что в окрестных больницах не хватило места и многие попали к нам. Искалеченных, обгоревших и громко стонущих, их привозили на телегах или несли на носилках через весь город.

Было уже совсем поздно, когда мы приняли последнего пострадавшего и осторожно уложили забинтованное тело среди прочих по большей части грязных и безымянных пациентов «Обители ангелов».

Увидев, сколько работы ждет наших сестер, я послала Фергюса домой передать, что освобожусь поздно. Теперь он вернулся, и вдвоем с Муртагом они коротали время у входа в больницу, ожидая, когда можно будет проводить нас домой.

Наконец мы с Мэри, усталые, вышли из двойных дверей. Муртаг в это время демонстрировал Фергюсу свое искусство метания ножей.

— Ну давай, — говорил он, стоя к нам спиной. — Как можно быстрее, на счет «три». Раз… Два… Три!

Фергюс держал в руке большую белую луковицу. На счет «три» он метнул ее, и она покатилась, крутясь и подпрыгивая, по неровной дорожке.

Муртаг застыл, готовый к броску, с отведенной назад рукой, зажав в пальцах кончик кинжала. Когда луковица вдруг подскочила на ухабе, он сделал резкое и быстрое движение одной лишь кистью. При этом он оставался неподвижным, разве что слегка шелохнулись складки его килта, но луковица, пронзенная кинжалом и смертельно раненная, медленно покатилась в пыли к его ногам.

— Браво, мистер Муртаг! — крикнула Мэри, улыбаясь. Застигнутый врасплох Муртаг обернулся, его бледные щеки вспыхнули.

— М-м-м… — только и мог сказать он.

— Извините, что задержались, — оправдывалась я. — Очень много работы.

— Все в порядке, — лаконично ответил маленький клансмен. Он повернулся к Фергюсу. — Постараемся найти экипаж. Женщинам не следует ходить пешком в столь поздний час.

— Поблизости ни одного нет, — пожал плечами Фергюс. — Я почти час ходил взад-вперед по улице, все свободные экипажи в Ситэ отправились к Арсеналу. Может, удастся что-нибудь найти на улице Фобург-Сент-Оно-рэ. — Он указал на темную узкую щель между домами, служившую, по-видимому, проходом на следующую улицу. — Так будет быстрее.

Нахмурившись, Муртаг засомневался, но затем кивнул:

— Ладно, парень. Пойдем.

В переулке было холодно. Несмотря на темноту безлунной ночи, я видела, как маленькие белые облачка пара вырываются изо рта. Даже в самую темную ночь в Париже всегда откуда-нибудь пробивался свет; отсветы от ламп и свечей просачивались сквозь щели в ставнях, свет горел в палатках уличных торговцев, он струился из маленьких рожков и железных фонарей, прилаженных позади повозок и карет.

На следующей улице жили торговцы. Владельцы всевозможных лавчонок обычно вывешивали над входом фонари с железными абажурами, а для защиты собственности зачастую на паях нанимали ночных сторожей. Когда я увидела одинокую фигуру возле лавки корабельных снастей, сгорбившуюся на груде свернутых парусов, я решила, что это как раз один из таких сторожей, и кивнула в ответ на его хриплое:

— Добрый вечер, дамы и господа!

Однако едва мы миновали лавку, как раздался неожиданно тревожный вскрик сторожа:

— Месье, мадам!

Муртаг, выхватил шпагу из ножен, молниеносно принял боевую позу. Обладая не столь быстрой реакцией, я едва успела повернуть голову, как он уже сделал бросок вперед. Вдруг глаз мой уловил легкое движение в дверном проеме за его спиной. Удар настиг Муртага прежде, чем я успела крикнуть, и он распростерся ничком на мостовой, раскинув руки и ноги. Шпага и кинжал упали, звякнув о камни.

Я наклонилась за кинжалом, отскочившим прямо к моей ноге, но тут сзади кто-то схватил меня за руки.

— Займитесь этим мужчиной, — приказал голос у меня за спиной. — Живее!

Я попыталась вырваться из рук схватившего меня человека, но он сжал мне запястья и резким рывком вывернул их, так что я вскрикнула. В темноте улицы взметнулось что-то белое, похожее на привидение, и, волоча кусок белой парусины, «сторож» подошел и склонился над неподвижным телом Муртага.

— Помогите! — пронзительно закричала я. — Не трогайте его! На помощь! Бандиты! Убийцы! На помощь!

— Заткнись! — От сильного удара в ухо у меня все так и поплыло перед глазами. Когда я пришла в себя и смогла различать предметы вокруг, я заметила в сточной канаве что-то длинное, белое, напоминавшее по форме колбасу. Это был Муртаг, туго, как в саван, завернутый в парусину.

Мнимый сторож поднялся усмехаясь, и я заметила, что он в маске — темная ткань закрывала лицо от лба до нижней губы.

Когда этот человек выпрямился, тонкая полоска света из ближайшей лавки осветила его фигуру. Несмотря на холодный вечер, на нем была только изумрудно-зеленая рубашка, цвет которой мне удалось разглядеть в мимолетном луче света. На ногах были перехваченные у колен бриджи и, что меня поразило, шелковые чулки и кожаные туфли вместо босых ног или сабо, которые я ожидала увидеть. Значит, то были не простые бандиты.