Впрочем, никакой определенности пока не было, письма, раздобытые Джейми, датировались прошлым январем, то есть временем прибытия Карла во Францию. К тому же все эти коды, шифры, недомолвки ничуть не способствовали прояснению ситуации. Однако в целом, похоже, мы были правы.

И если Джейми верно разгадал мотивы «шевалье», тогда нашу задачу можно уже считать выполненной. Вернее, она как бы не существовала вовсе.

Раздумывая о событиях прошлой ночи, я весь следующий день провела в беготне: сперва утренний визит в салон Мари д'Арбанвилль, где слушали стихи какого-то венгерского поэта, затем к травнику, живущему неподалеку, за валерианой и фиалковым корнем, затем, уже от него, на работу, в больницу.

К вечеру все дела там были переделаны, но ни Муртаг, ни Фергюс еще не явились за мной, чтобы сопровождать до дому, а потому, сняв халат, я уселась в пустующей приемной матери Хильдегард и стала ждать.

Я просидела там, наверное, с полчаса, когда вдруг услышала на улице лай.

Сторожа у дверей, как часто случалось здесь, не оказалось. Наверное, пошел купить себе еды или же его услала с каким-то поручением одна из монахинь. В его отсутствие охрана дверей больницы возлагалась на куда более надежную персону, Бутона.

За первым предупредительным взлаиванием последовало низкое злобное рычание, которым пришельцу давали понять, что он не смеет двигаться с места, иначе его разорвут на куски. Я поднялась и выглянула из-за двери — возможно, отец Бальмен снова искушает этого демона, препятствующего ему в осуществлении его священного долга. Но фигура, возвышавшаяся на фоне огромных стеклянных витражей вестибюля, ничуть не напоминала толстяка священника. Это был высокий мужчина в килте, картинно развевающемся вокруг его стройных ног, пока он отбивался от маленькой зубастой собачки, нападавшей на него.

Похоже, Джейми совершенно не ожидал подобного приема. Приложив ладонь ко лбу, он всматривался сквозь стекло в полумрак вестибюля.

— Привет, собачка! — вежливо сказал он и шагнул вперед, выставив кулаки. Рычание Бутона усилилось на несколько децибел, он отступил на шаг. — Ах вот ты как! — заметил Джейми. Глаза его грозно сузились. — Ладно, малышка, кончай, — посоветовал он и скосил глаза вниз. — Неужели не видишь, что я куда больше? На твоем месте я не стал бы рисковать.

Бутон отступил еще на дюйм, все еще издавая грозные звуки.

— И куда быстрее тебя. — И Джейми резко отскочил в сторону. Зубы Бутона щелкнули всего в нескольких дюймах от лодыжки Джейми, и тот торопливо отступил. Привалившись к стене, скрестил на груди руки и уставился на собаку сверху вниз.

— Да, тут ты силен, признаю. Когда дело доходит до зубов, тут ты победитель, это бесспорно… — Бутон, склонив голову набок, приподнял одно ухо, подозрительно прислушиваясь, затем снова издал сердитое низкое рычание.

Джейми скрестил ноги и напустил на себя самый беззаботный вид, словно показывал, что готов простоять так хоть весь день. Разноцветные стекла отбрасывали на его лицо голубоватые блики, отчего он стал походить на одну из мраморных статуй, украшавших портал кафедрального собора, расположенного по соседству.

— Неужели у тебя нет других занятий, кроме как нападать на ни в чем не повинных посетителей? — спросил он как бы между прочим. — Кстати, я наслышан о тебе. Ты тот самый знаменитый пес, который унюхивает болезни, ведь так? Тогда скажи мне на милость, к чему тебе тратить время и нервы на столь неблагодарное занятие, как охрана дверей, вместо того чтоб приносить пользу, обнюхивая подагрические пятки и прыщавые задницы? А ну-ка, отвечай, коли сможешь!

Злобный лай был единственным ответом.

Тут за моей спиной послышалось шуршание юбок, и в вестибюль вышла матушка Хильдегард.

— Что происходит? — спросила она, заметив, что я высматриваю что-то на улице. — У нас гости?

— Похоже, у Бутона наметились кое-какие разногласия с моим мужем, — ответила я.

— Не думай, я не намерен мириться со всем этим, — решительно заявил Джейми. Рука потянулась к броши, скалывающей у плеча складки пледа. — Один бросок — и ты попался, как… о, bonjour, мадам! — При виде госпожи Хильдегард он тут же перешел на французский.

— Bonjour, месье Фрэзер. — Она склонила голову, как мне показалось, скорее не в приветствии, но чтоб скрыть за складками высокого чепца улыбку. — Вижу, вы уже познакомились с Бутоном. Вы, вероятно, разыскиваете жену?

Эти слова послужили мне своеобразным сигналом, и я вышла из дверей приемной. Мой преданный супруг переводил взгляд с Бутона на дверь, делая, по всей очевидности, вполне определенные выводы.

— И сколько ты простояла там, Саксоночка? — холодно спросил он.

— Достаточно долго, — ответила я. — А что бы, интересно, ты с ним сделал, накрыв пледом?

— Швырнул бы в окно, а сам бросился наутек, — ответил он и украдкой покосился на грозно возвышающуюся рядом матушку Хильдегард. — Она случайно не понимает по-английски?

— Нет, к счастью для тебя, нет, — ответила я и тут же перешла на французский: — Матушка, позвольте представить вам моего мужа, милорда Брох Туараха.

— Милорд… — К этому времени матушке Хильдегард уже удалось побороть приступ смеха, и она приветствовала Джейми с обычно присущей ей величавой сдержанностью. — Нам будет страшно не хватать вашей жены, но если вы настаиваете, тогда конечно…

— Я пришел сюда не за женой, — прервал ее Джейми. — Я пришел познакомиться с вами, матушка.

Усевшись в кабинете матушки Хильдегард, Джейми выложил на сияющий полировкой стол пачку бумаг. Бутон, не сводивший бдительного взора с незнакомца, улегся рядом, у ног хозяйки, положив морду ей на туфлю, но уши держал навострив, и верхняя губа была у него приподнята — на случай, если хозяйка призовет его на помощь.

Джейми, покосившись на него, предусмотрительно отодвинул ногу от черного принюхивающегося носа.

— Герр Гертсман посоветовал мне обратиться к вам, матушка, касательно этих документов. — Он развязал толстый сверток и разгладил бумаги ладонью.

Какое-то время матушка Хильдегард рассматривала Джейми, вопросительно приподняв одну густую бровь, затем перевела взгляд на бумаги и целиком сосредоточилась на них.

— Да? — спросила она наконец, и палец ее пробежал по нотным знакам, которыми были исписаны листки, пробежал легко и трепетно, словно она слышала звуки музыки через одно лишь прикосновение к этим знакам. Быстрое движение пальца — и листок перевернут, и перед ней уже следующий. — Что же вам хотелось бы узнать, месье Фрэзер? — спросила она.

— Сам толком не понимаю, матушка, — ответил Джейми, весь подавшись вперед. И, прикоснувшись к черным линиям на бумаге, слегка постучал по тому месту, где размазались чернила, — видимо, рука нетерпеливого творца перевернула лист прежде, чем они успели высохнуть. — Но есть в этой музыке что-то странное…

Губы монахини слегка раздвинулись, но это походило не на улыбку, а скорее на некое подобие ее.

— Вот как, месье Фрэзер? Однако, насколько я понимаю, — вы уж не обижайтесь, пожалуйста, — музыка для вас — это… нечто вроде замка, к которому не подобран ключ, верно?

Джейми громко расхохотался, и сестра, проходившая мимо по коридору, вздрогнула и обернулась, удивленная столь непривычными для больницы звуками. Там часто бывало шумно, но смех слышался редко.

— Вы весьма тактично охарактеризовали мои способности, матушка. И безусловно, не ошиблись. Услышав ту или иную мелодию, — его палец, куда более длинный и изящный, чем у матушки Хильдегард, постучал по пергаменту с мягким шуршащим звуком, — я не в силах отгадать, откуда она, из «Kyrie Eleison» или «La Dame fait bier», разве что по словам.

Тут уже настал черед матушки Хильдегард смеяться.

— Да, месье Фрэзер! — воскликнула она. — Ладно, хорошо, что вы хоть слова знаете… — Она взяла листок в руки, расправила его, и я увидела, как слегка набухло ее горло чуть выше воротника, пока она пробегала глазами ноты, словно молча, про себя, напевая их, а нога в огромном ботинке тихо отбивала такт.

Джейми сидел неподвижно, прикрыв здоровой ладонью искалеченную, и молча наблюдал за ней. Голубые глаза смотрели сосредоточенно, похоже, он вовсе не замечал шума, доносившегося из глубины помещения, где кричали больные, перекликались няньки и санитары и восклицали от ужаса и печали посетители, навещающие своих близких, а под древними каменными сводами потолка эхом отдавался лязг металлических инструментов, однако ни Джейми, ни матушка Хильдегард этого не замечали.

Наконец она подняла на Джейми глаза. Они сверкали, и она вдруг сделалась похожей на молоденькую девушку.

— Кажется, вы правы, — кивнула она. — Сейчас у меня нет времени как следует поразмышлять над всем этим, — она покосилась в сторону двери, в темном проеме которой мелькнула фигура санитара, тащившего мешок с корпией, — но здесь действительно есть что-то странное. — Она сложила листки бумаги на столе в аккуратную стопку. — Очень странное… — добавила она.

— Как бы там ни было, матушка, но не могли бы вы, обладая вашим даром, все же разъяснить, в чем тут фокус. Да, это сложно, я полагаю, это некий шифр, а язык, на котором составлено послание, английский, в то время как текст песен написан по-немецки.

Матушка Хильдегард издала тихий удивленный возглас:

— По-английски? Вы уверены?

Джейми покачал головой:

— Нет, далеко не уверен, а всего лишь предполагаю. По одной причине: песня прислана из Англии.

— Но, месье, — она слегка приподняла бровь, — ваша жена говорит по-английски, не так ли? Полагаю, вы вряд ли готовы пожертвовать ее обществом, если она согласится помочь мне сделать для вас это маленькое одолжение.

Джейми смотрел на нее с полуулыбкой на лице. Затем перевел взгляд вниз, к ногам, где расположился Бутон. Бакенбарды пса дрожали от еле сдерживаемого рычания.

— Предлагаю вам сделку, матушка, — сказал он. — Если ваша собачка не откусит мне задницу, когда я буду выходить отсюда, моя жена в полном вашем распоряжении.