— На мне еще и рубашка, — заметил он и улыбнулся, глядя на меня сверху вниз.

Так мы стояли, прижавшись друг к другу и наслаждаясь теплом. В коридоре слышалось шарканье веника, горничная приближалась к нашей двери.

Джейми слегка вздрогнул и прижался ко мне еще плотней. Путешествовать зимой трудно, на то, чтобы добраться от аббатства Святой Анны де Бопре до Гавра потребовалась целая неделя. В постоялые дворы мы попадали поздно вечером, промокшие, грязные и дрожащие от холода и усталости, по утрам меня тошнило, а потому мы практически не прикасались друг к другу со времени последней ночи, проведенной в аббатстве.

— Идешь со мной в постель? — тихо спросила я.

Он колебался. Сила его желания была очевидна, я ощущала это сквозь ткань килта, но он так и не обнял меня.

— Гм… — нерешительно буркнул он.

— Ты ведь хочешь, верно? — спросила я и просунула холодную руку под килт, чтоб убедиться.

— О!.. Э-э… да… Да, хочу. — Рука получила бесспорное доказательство. Он тихо застонал, рука скользнула чуть ниже, между ног. — О, Боже… Не надо, Саксоночка. Иначе я от тебя никогда не оторвусь.

Он крепко обхватил меня длинными руками, а я вжалась лицом в складки его белоснежной рубахи, слабо пахнущей крахмалом, который брат Альфонс из аббатства использовал при стирке.

— А зачем отрываться? — пробормотала я. — У тебя же есть еще чуточку времени, правда? До доков совсем недалеко…

— Да дело не в том, — ответил он, поглаживая меня по растрепанным волосам.

— Я что, слишком толстая? — На деле живот у меня оставался таким же плоским, как и прежде, я была даже худее из-за тошноты.

— Нет, — сказал он, улыбаясь. — Больно уж много ты говоришь. — Он поцеловал меня, потом сел и притянул к себе на колени. Я легла и обняла его. — Нет, Клэр! — воспротивился он, когда я начала расстегивать килт.

Я удивленно взглянула на него:

— Почему нет?

— Ну, из-за… — Он слегка покраснел. — Из-за ребенка… Не хочу повредить ему.

Я рассмеялась:

— Джейми, ты не повредишь! Он же не больше, чем кончик моего пальца! — Для наглядности я выставила палец и медленно провела им по пухлой, четко очерченной губе Джейми. Он перехватил мою руку, наклонился и крепко и быстро поцеловал.

— Ты уверена? Я хочу сказать… Я все время думаю, ему не понравится, если кто-то будет его толкать…

— Да он и не заметит, — уверила я его и снова занялась пряжкой на поясе.

— Ну, ладно. Раз ты так считаешь…

В дверь властно постучали, она отворилась, и вошла служанка с охапкой поленьев, расталкивая ими створки. Судя по царапинам на панели и на полу, то был обычный для нее способ проникать в комнату.

— Bonjour, месье, мадам, — буркнула она, коротко кивнув в сторону постели, и шмыгнула к камину. Да, ее поведение было красноречивее всяких слов. Нр я уже привыкла к безразличию, с которым слуги постоялых дворов относятся к постояльцам, даже в дезабилье, и, буркнув в ответ: «Bonjour, мадемуазель», не стала обращать на нее особого внимания, лишь оставила пряжку Джейми в покое и, скользнув под одеяло, натянула его повыше, чтоб не было видно раскрасневшихся щек.

Обладавший еще большим, чем я, хладнокровием, Джейми положил на колени валик, вынутый из-под подушки, уперся в него локтями, опустил на ладони подбородок и завел со служанкой светский разговор, нахваливая кухню.

— А откуда получаете вино, мадемуазель? — вежливо осведомился он.

— Когда как. — Ловко набрасывая растопку на более крупные поленья, она пожала плечами. — Там, где дешевле. — Круглощекое лицо женщины слегка сморщилось, когда она искоса взглянула на Джейми.

— Ну, это я понял, — сказал он и усмехнулся. Она ответила коротким смешком. — Держу пари, что смогу достать почти по той же цене, только вдвое лучше. Скажи своей хозяйке, — предложил он.

Она скептически приподняла бровь.

— И какова же будет цена, месье?

Он ответил ей типично гэльским жестом, обозначавшим отрицание.

— Пока еще точно не знаю, мадемуазель. Просто собираюсь повидаться с одним земляком, он торгует вином. Могу потолковать с ним — может, он захочет заключить с вами сделку. Почему бы нет?

Она кивнула в знак согласия и, кряхтя, поднялась с колен:

— Хорошо, месье. Поговорю с хозяйкой.

Дверь за ней захлопнулась. Отложив в сторону валик, Джейми встал и начал застегивать пряжку.

— Куда это ты? — запротестовала я.

Он взглянул на меня, губы растянулись в улыбке.

— О!.. Ты уверена, что хочешь, Саксоночка?

— Я хочу, если только ты хочешь, — ответила я, не в силах противиться желанию.

Он бросил на меня суровый, испытующий взгляд.

— Ну, раз так, то я тут как тут, — сказал он. — Я слышал, что будущим матерям перечить не стоит. — Он позволил юбке упасть на пол и присел рядом со мной, постель жалобно скрипнула под его тяжестью.

Он откинул одеяло и расстегнул ворот моей рубашки, обнажив груди. Склонив голову, поцеловал каждую, осторожно прикасаясь к соску кончиком языка. Тот, словно по волшебству, поднялся и затвердел, темно-розовый на фоне белой кожи.

— Боже, до чего ж красивые… — пробормотал он и начал целовать снова. Затем взял обе груди в ладони и легонько сжал, любуясь ими. — Тяжелые, тяжелей, чем прежде… — сказал он, — самую малость. И соски, они стали темнее. — Он нежно дотронулся пальцем до одинокого волоска, что рос рядом и казался серебристым в свете морозного утра.

Приподняв край одеяла, он прилег рядом, я обняла его, потом провела рукой по твердым буграм мышц на спине, затем по округлым крепким ягодицам. Кожа его покрылась мурашками от холода, но под теплым прикосновением моих рук они постепенно исчезли.

Я хотела, чтоб он вошел в меня сразу же, но он, нежно воспротивившись, опустил меня на подушку, легонько покусывая шею и уши. Одна рука скользнула по бедру, сминая и собирая складками рубашку.

Голова его нырнула под одеяло, руки нежно раздвинула мне бедра. Я содрогнулась — холодный воздух коснулся обнаженного тела, затем полностью расслабилась под настойчивой лаской его губ.

Волосы у него не были собраны, он еще не успел завязать их сзади… Мягкие, рыжие, шелковистые, я чувствовала их на бедрах. Он навалился на меня всей тяжестью, широкие ладони сжимали ягодицы.

— М-м-м? — вопросительно мурлыкнул он. В ответ я слегка изогнула спину.

Руки его стали еще настойчивей, я целиком растворилась в его ласках, а изнутри нарастала и распространялась по всему телу сладкая дрожь и через секунды привела меня к разрядке: тело вяло и разнеженно вытянулось, губы жадно хватали воздух, а голова Джейми опустилась мне на бедро. Он выждал минуту, лаская изгиб моей икры, затем начал снова, уже с целью удовлетворить себя. Я, откинув со лба встрепанные рыжие волосы, ласкала его уши, такие неожиданно маленькие и изящные для крупного мужчины. Верхний изгиб раковины отсвечивал розовым и был почти прозрачен. Я водила пальцем по этому изгибу.

— А они у тебя заостренные на концах, — заметила я. — Самую чуточку. Как у фавна.

— Правда? — На секунду он прервал свое занятие. — Ты, наверное, хочешь сказать, как у маленького оленя? Или как у тех тварей с козлиными ногами, что преследуют женщин на старинных рисунках?

Я подняла голову и увидела над валиком одеял и сбившейся ночной сорочки темно-синие кошачьего разреза глаза, сверкающие из-под потемневших от пота кудрей.

— Если туфля впору, — сказала я, — носи ее. — И, услышав в ответ сдавленный смешок, откинула голову на подушку, он вибрацией отозвался во всем моем теле. — О-о-о… — протянула я и попыталась приподняться. — О, Джейми, иди ко мне!

— Еще нет, — ответил он и коснулся меня кончиком языка, на что все тело отозвалось сладостной дрожью.

— Нет, сейчас! — настаивала я.

Он не ответил, а у меня не хватало дыхания спорить дальше.

— О-о… — пробормотала я чуть позже. — Это…

— М-м-м?

— Это хорошо… Давай сейчас.

— Нет, я еще не готов. — Лица его не было видно за спутанной гривой кудрей цвета корицы. — Хочешь, я…

— Джейми, — сказала я. — Я хочу тебя! Иди ко мне!

Вздохнув, он поднялся на колени и, опершись на локти, устроился на мне сверху — живот к животу, губы к губам. Открыл было рот, пробормотать что-то в знак протеста, но я начала целовать его, и он, почти против своей воли, вошел в меня, не сдержав при этом сладострастного стона. Все мышцы его напряглись, руки крепко держали меня за плечи.

Он двигался медленно и осторожно, время от времени останавливался и крепко целовал меня, затем, уступая моей настойчивости, начинал двигаться снова. Я нежно гладила изгиб его спины, стараясь не слишком нажимать на свежие шрамы. Длинная твердая мышца бедра слегка дрожала, касаясь моей ноги, но он все время сдерживался, опасаясь убыстрять темп.

Я сдвинулась ниже, чтоб он вошел в меня еще глубже. Он закрыл глаза, сосредоточенно свел брови. Рот был приоткрыт, из него вырывалось учащенное дыхание.

— Я не могу… — начал он. — О Господи, не в силах больше держаться! — Ягодицы его напряглись и дрогнули, твердые под прикосновением моих рук.

Я удовлетворенно вздохнула и, высвободившись из-под него, разлеглась рядом.

— Ты в порядке? — спросил он несколько мгновений спустя.

— Да вроде ничего не сломалось, как видишь, — с улыбкой ответила я.

Он хрипло рассмеялся:

— Ты, может, и нет, Саксоночка, а вот я могу сломаться. — Он притянул меня к себе поближе, уткнулся щекой в волосы. Я натянула одеяло, укутала им его плечи, подоткнула по бокам, чтоб сохранить тепло. Жар от огня еще не достиг постели, но лед на окнах начал таять, осколки инея превратились в сверкающие алмазы.

Какое-то время мы лежали молча, прислушиваясь к треску яблоневых поленьев в камине и слабым звукам пробуждения постояльцев. Во внутреннем дворе люди перекликались с балконов, оттуда же доносилось шарканье метлы по плитам и взвизгивания снизу, там, где за кухней, в сарайчике хозяйка держала поросят.