Диана Гэблдон - Стрекоза в янтаре. Книга 1. Разделенные веками

Но даже с самых первых дней в каждом младенце есть маленький стальной стержень. Он говорит: «Я есть», он формирует ядро личности.

На второй год кости твердеют и дитя становится на ноги; лобик широкий и твердый, подобно шлему, защищающему мягкую плоть под ним. И это «Я есть» тоже растет. Стоит взглянуть на него, и кажется, так и видишь этот стержень, твердый и гибкий, словно ветка дерева, просвечивающий через плоть.

Косточки на лице проступают к шести, а душа — к семи годам. Процесс продолжается, пока не достигнет своего пика — сияющей оболочки отрочества, когда вся мягкость скрывается под перламутровыми слоями многочисленных и разнообразных личин, которые примеривает к себе подросток, чтоб защититься.

В следующие несколько лет жесткость распространяется изнутри, пока человек не заполнит все ячейки души этим «Я есть», и оно проявится в полной мере и со всей четкостью, словно насекомое в янтаре.

Я полагала, что давно миновала эту стадию, потеряла последние намеки на мягкость и вступила в средний возраст, когда весь человек точно из нержавеющей стали. Но теперь мне кажется, что смерть Фрэнка пробила в этой оболочке изрядную брешь. И трещина эта все расширялась, и от этого невозможно было отмахнуться. Я привезла в Шотландию свою дочь, чьи косточки тверды, словно хребты далеких гор, в надежде, что здесь раковина ее окрепнет, не даст ей распасться никогда и при этом «Я есть», расположенное в самой сердцевине, тоже будет достижимо.

А моя сердцевина, мое «Я есть» не могло больше вынести одиночества, и не было у него защиты от мягкости, надвигающейся извне. Я больше не понимала, что я есть или что будет с ней, знала лишь то, что должна была сделать.

Ибо я вернулась и здесь, в прохладной тиши шотландской ночи, снова увидела сон. Голос из этого сна до сих пор звенел в ушах и сердце и эхом отдавался в сонном дыхании Брианны.

— Ты моя! — говорил он. — Моя! И я уже не отпущу тебя!..

Кладбище в Сент-Килде дремало под лучами солнца. Располагалось оно не на совсем ровном месте, занимая площадку, образовавшуюся на склоне холма после сдвига горных пород. Земля изгибалась и горбатилась, часть надгробий пряталась в неглубоких расселинах, часть торчала на гребне холма. Сдвиги пород, видимо, продолжались, многие памятники стояли покосившись, точно пьяненькие, другие вообще рухнули и лежали разбитые среди высокой густой травы.

— Нельзя сказать, чтобы здесь поддерживали порядок, — виновато заметил Роджер. Они остановились в воротах, разглядывая небольшую коллекцию древних камней, затерянных под сенью давно переросших их гигантских тисов, посаженных здесь в незапамятные времена, дабы защитить кладбище от штормов и бурь, налетавших с северного моря. Вдали, у горизонта, громоздились облака, но солнце над холмом сияло и день стоял безветренный и теплый. — Раз или два в год отец сколачивал команду из прихожан, и они шли сюда наводить порядок. Но последнее время, боюсь, все здесь пришло в изрядное запустение. — Он наугад толкнул дверь в покойницкую, она держалась на одной петле, а задвижка — на одном гвозде.

— Красивое тихое место. — Брианна осторожно прошла через разбитые ворота. — Это ведь очень старое кладбище, верно?

— О да! Отец полагал, что часовня была построена на месте старой церкви или еще более древней башни. Этим и объясняется столь необычное ее расположение. Один из его оксфордских друзей часто грозился приехать и произвести здесь раскопки, но, как и следовало ожидать, ему не удалось получить разрешения от церковных властей. И это несмотря на то, что кладбище заброшено вот уже многие годы.

— До чего же высоко! — Брианна стояла, обмахиваясь путеводителем, раскрасневшиеся от подъема щеки понемногу начали бледнеть. — Но красиво… — Она с восхищением глядела на фасад церквушки. Церквушка была встроена в естественную нишу в скале, все камни и балки были выложены вручную, а щели законопачены торфом, смешанным с глиной, казалось, что она сама по себе выросла тут из земли и представляла собой часть пейзажа. Дверь и оконные рамы украшала старинная резьба, в которой легко угадывались как христианские символы, так и знаки более древнего происхождения.

— А что, могила Джонатана Рэндолла действительно здесь? — Она махнула рукой в сторону кладбища, видневшегося за воротами! — Вот мама удивится!

— Да, полагаю, что да. Сам, правда, еще не видел. — Он надеялся, что сюрприз будет приятным. Когда вчера в телефонном разговоре с Брианной он упомянул об этой могиле, она вдруг разволновалась.

— Я знаю о Джонатане Рэндолле, — сказала она Роджеру. — Папа всегда им восхищался, говорил, что он — один из самых замечательных в нашей семье людей. Догадываюсь, что и воякой он был неплохим. У папы хранились разные благодарности от армейского начальства и прочие вещи.

— Правда? — Роджер обернулся, ища глазами Клэр. — Может, вашей маме надо помочь с этим ее гербарием?

Брианна отрицательно покачала головой:

— Нет. Она только что обнаружила у тропинки одно растение и не могла устоять. Через минуту подойдет.

Вокруг стояла тишина. Даже птицы затихли к полудню, а темные хвойные деревья, обрамлявшие площадку, неподвижно застыли — ни малейшего дуновения ветерка. Если не считать двух свежих могил, напоминавших незатянувшиеся раны на поверхности земли, да нескольких венков из пластиковых цветов — свидетельство недавно пережитого горя, — кладбище, похоже, являлось пристанищем давно умерших. Борьба за существование и связанные с ней тяготы остались для них позади, лишь скромные холмики говорили о том, что люди эти некогда бродили по земле. В этом пустынном заброшенном месте они служили единственным достоверным свидетельством человеческого существования.

Трое наших посетителей не спешили, они медленно бродили по кладбищу. Роджер с Брианной то и дело останавливались — прочесть вслух едва различимую надпись на выветрившихся от непогоды надгробьях. Клэр шла чуть поодаль и время от времени нагибалась сорвать веточку или стебель цветущего растения.

Наклонившись над одной из плит, Роджер усмехнулся и подозвал к себе Брианну. Она прочитала:

Лицо ее порозовело от смеха.

— А даты нет. Интересно, когда же этот самый Уильям Уотсон Б. жил?

— По всей вероятности, в восемнадцатом веке, — ответил Роджер. — Надгробья семнадцатого настолько разрушены ветром и дождем, что прочесть на них уже ничего невозможно. К тому же вот уже лет двести здесь почти никого не хоронят, а церковь закрылась в тысяча восьмисотом.

Минуту спустя Брианна еле слышно ахнула.

— Вот он! — Она живо обернулась в сторону Клэр, которая, стоя в дальнем конце кладбища, сосредоточенно разглядывала какое-то растение, которое держала в руке. — Мама! Иди сюда! Ты только посмотри!

Клэр помахала рукой в ответ и, осторожно обходя могилы, приблизилась к молодым людям, стоявшим у плоского квадратного камня.

— Что там? — спросила она. — Нашли интересную могилу?

— Да. Кажется, да. Вам ничего не говорит это имя? — Роджер отступил, давая ей возможность увидеть надпись.

— Господи Боже ты мой милостивый!

Немного удивленный такой реакцией, Роджер взглянул на Клэр — лицо ее сделалось бледным как мел. Она смотрела на замшелый камень, нервно сглатывая подкативший к горлу комок. И так крепко сжимала в ладони сорванное ею растение, что почти раздавила его.

— Доктор Рэндолл… Клэр, с вами все в порядке?

Янтарные глаза обрели невидящее выражение, казалось, она не слышит или не понимает его слов. Затем, встряхнув головой, она подняла на него глаза. Она все еще была бледна, но, похоже, взяла себя в руки и постепенно начала успокаиваться.

— Все в порядке, — произнесла она безжизненным тоном и провела пальцами по полустершимся буквам, словно читая методом Брейля. — «Джонатан Уолвертон Рэндолл… — тихо пробормотала она. — 1705-1746». Я же говорила вам! Черт возьми, я же вам говорила!.. — Голос ее обрел силу, и в нем отчетливо слышалась с трудом сдерживаемая ярость.

— Мама! Что с тобой? — Брианна, явно встревоженная, потянула ее за рукав.

Роджеру казалось, что перед глазами Клэр опустилась какая-то завеса. Чувства, отражавшиеся в них, внезапно угасли, как только она осознала, что рядом стоят и с ужасом смотрят на нее двое молодых людей. Она заставила себя улыбнуться.

— Нет, нет, ничего. Все чудесно. — Пальцы ее разжались, на землю упал безжизненный зеленый стебелек.

— Я думала, ты обрадуешься. — Брианна с тревогой смотрела на мать. — Это же один из папиных предков, верно? Солдат, погибший при Каллодене?

Клэр глянула вниз, на могильную плиту.

— Да, да, так оно и есть, — сказала она. — И он умер. Не правда ли?

Роджер с Брианной молча обменялись взглядами. Чувствуя, что он невольно чем-то огорчил Клэр, Роджер дотронулся до ее плеча.

— Что-то жарковато сегодня, — произнес он как можно более небрежным тоном. — Может, зайдем в церковь, в тенек? Там, на фронтоне, очень интересная резьба, стоит посмотреть.

Клэр ответила ему улыбкой. На этот раз то была настоящая искренняя улыбка вполне здорового и владеющего собой человека.

— Вы сходите. — Кивком головы она указала на Брианну. — А мне надо подышать свежим воздухом. Побуду здесь еще немножко.

— Я останусь с тобой. — Брианна явно опасалась оставлять мать одну, но Клэр, похоже, уже обрела обычную свою самоуверенность и спокойствие.

— Ерунда! — отрывисто ответила она. — Я в полном порядке. Посижу вон там, в теньке, под деревьями, а вы ступайте. Мне надо немного побыть одной, — добавила она, видя, что Роджер собирается возразить.

Не сказав больше ни слова, она направилась к темным тисам, отмечавшим границу кладбища в западной его стороне. Брианна, глядя ей вслед, явно колебалась, но тут Роджер взял ее за руку и повел к церкви.