— Думаю, что нам придется поехать туда. В указе короля о помиловании нам предписано покинуть Францию к середине сентября, иначе меня снова заточат в Бастилию. По-видимому, его величество согласовал свое решение с правительством Англии, поэтому меня не повесят сразу же, как только я сойду с трапа корабля.

— Может, нам лучше поехать в Рим или в Германию?.. — предложила я, внезапно разволновавшись. Более всего я желала вернуться домой, в Лаллиброх, и спокойно пожить в живописной Шотландии. Однако мое сердце замирало при мысли о дворцовых кознях и интригах. Но если Джейми говорит «нам придется»…

Он встряхнул головой, рыжие волосы упали ему на лицо.

— Да, Шотландия или Бастилия. Для большей верности и дата нашего отъезда определена, и проезд оплачен. — Он выпрямился и, криво усмехнувшись, отбросил волосы со лба. — Представляю, насколько безопаснее кажется герцогу Сандрингему или королю Георгу держать меня дома, и постоянно у себя на глазах, чем шпионить за мной где-нибудь в Риме или Германии. А три недели отсрочки даны в угоду Джареду, чтобы он успел вернуться домой до моего отъезда.

Я сидела у окна своей спальни, любуясь зеленым лесом Фонтенбло. Горячий, влажный воздух действовал угнетающе, подавляя волю и энергию.

— Не могу сказать, что твое сообщение обрадовало меня, — вздохнула я, прижимая прохладный стакан к щеке. После вчерашнего дождя воздух был насыщен влагой, отчего одежда и волосы казались липкими. — Ты действительно думаешь, что так будет безопаснее? Что Карл откажется от своей затеи, когда узнает, что граф мертв, а деньги, полученные от Манцетти, пропали?

Джейми нахмурился, пробуя рукой щетину на подбородке.

— Хорошо бы узнать, получал ли он письма из Рима за последние две недели. И, если получал, каково их содержание. Думаю, мы сможем это узнать. Ни один банкир в Европе не ссудит и сантима кому-либо из Стюартов. Разве что им решатся помочь король Испании Филипп или Людовик. — Он опять брезгливо усмехнулся и пожал плечами. — Надежды же Карла Стюарта на месье Дюверни или герцога Сандрингема совершенно беспочвенны. Как ты думаешь, мне нужно бриться?

— Думаю, что нет. — Интимность этого вопроса внезапно смутила меня. Мы провели ночь в одной постели, но оба были слишком изнурены, и та ниточка, которая связала нас в беседке, была еще слишком тонка, чтобы побудить нас к проявлению страсти. Я провела ночь, наслаждаясь его теплым присутствием, но не могла позволить себе сделать первый шаг к близости. Я наблюдала за игрой света и тени у него на плечах, и, когда он повернулся, чтобы взять рубашку, меня вдруг охватило желание прикоснуться к нему, почувствовать его снова рядом с собой.

Он просунул голову в ворот рубашки, и его глаза вдруг встретились с моими. Он с минуту молча смотрел на меня. Привычные утренние звуки наполняли дом. Это были голоса слуг, высокий голос Луизы, то отдающий приказания, то распекающий кого-то.

Не здесь, сказали глаза Джейми. Когда вокруг столько народу. Затем он опустил глаза, старательно застегивая пуговицы рубашки.

— Не держит ли Луиза лошадей для верховой езды? — спросил он. — В нескольких милях отсюда — прекрасные горы. Мы могли бы прокатиться туда. Там наверняка гораздо прохладнее.

— Кажется, держит. Пойду спрошу.

Мы достигли гор как раз перед полуднем. Здесь не было гор в обычном понимании этого слова — скал, вздымающихся вверх подобно гигантским колоннам. Это были в основном известняковые кряжи в окружении холмов, поросших травой, пожухшей от солнца. Горы скорее походили на развалины древнего города, подвергшегося неумолимому воздействию времени и непогоды. Кое-где в распадках гор нашли прибежище какие-то странные низкорослые растения.

Мы оставили лошадей пастись на траве, а сами взобрались на широкую площадку из известняка, заросшую жесткой густой травой. Над площадкой нависал каменный козырек. Немногочисленные кусты, растущие здесь, дарили спасительную тень.

— Боже, как жарко! — воскликнул Джейми. Он расстегнул застежки своей шотландской юбки, и она соскользнула на землю, вслед за тем он стал расстегивать рубашку.

— Что ты делаешь, Джейми? — посмеиваясь, спросила я.

— Раздеваюсь, — ответил он. — А ты почему не раздеваешься, Саксоночка? Ты вспотела еще больше, чем я, а здесь никого нет, кто бы мог нас увидеть.

Помедлив немного, я последовала его совету. Здесь было совершенно безлюдно. Слишком крутое и скалистое место для овец. И вряд ли сюда мог забрести какой-нибудь пастух в поисках пропавшей овцы. Здесь мы были совершенно одни, вдали от Луизы и ее бдительных слуг. Пока я освобождалась от своей одежды, Джейми расстелил на земле свой сложенный в несколько раз плед. Сам же растянулся рядом, прямо на земле, закинув руки за голову. Казалось, он не испытывал никакого неудобства ни от потревоженных муравьев, ни от острых камешков, ни жесткой травы.

— Как ты можешь лежать прямо на голой земле? — вопрошала я, укладываясь на пледе, который он предусмотрительно прихватил с собой. Он пожал плечами, щурясь от яркого полуденного солнца.

— Все нормально, — сказал он и замолчал. Я слышала рядом его сонное дыхание, которое не мог заглушить шум ветра, проносящегося над окружавшими нас холмами.

Я перевернулась на живот и уткнулась подбородком в сцепленные пальцы рук, наблюдая за Джейми. Он был широк в плечах и узок в бедрах, с длинными сильными ногами. Мускулы ног были хорошо развиты и были отчетливо видны, даже когда он отдыхал вот так, как сейчас. Слабый ветерок шевелил золотистые волосы под мышками и развевал густые волосы цвета золота и меди, венчающие его голову. Легкий прохладный ветерок казался желанным в эту минуту, так как яркое солнце ранней осени припекало довольно сильно, обжигая мне плечи и спину.

— Я люблю тебя, — сказала я, чтобы просто насладиться смыслом и звучанием этих слов. Но он услышал, и тень улыбки скользнула по его широкому рту. Через минуту он тоже перекатился на живот и оказался рядом со мной на пледе. Несколько травинок прилипло к его спине и ягодицам. Я смахнула одну из них, и его кожа затрепетала от моего прикосновения. Я потянулась, чтобы поцеловать его в плечо, наслаждаясь запахом его теплой кожи и ощущая ее солоноватый привкус.

Вместо того чтобы тоже поцеловать меня, он отодвинулся и приподнялся на локте, глядя на меня. В выражении его лица появилось что-то необычное, неведомое мне прежде, и я почувствовала себя неуютно.

— О чем ты думаешь? — спросила я, проводя пальцем по его позвоночнику.

— Ну, мне интересно, — начал он и тут же умолк. Теперь он смотрел куда-то вдаль, играя маленьким цветком, который только что сорвал.

— Что тебе интересно?

— Как у тебя это было с Людовиком?

Мне показалось, что сердце мое остановилось. Я знала, что кровь отхлынула у меня от лица, потому что я почувствовала, как оцепенели мои губы, когда я с трудом вымолвила:

— Как было — что?

Он повторил свой вопрос, криво и неестественно улыбаясь.

— Ну, во-первых, он король. И тебе могло показаться, что с ним будет как-то иначе. Может быть, по-другому.

Лицо его сделалось таким же белым, как и мое. Он избегал моего взгляда.

— И мне хотелось бы знать, отличается ли он от меня чем-нибудь?

Я видела, как он закусил губу, желая вернуть сказанное, но было уже поздно.

— Как ты узнал, черт возьми?

Он покачал головой, по-прежнему не отпуская губу, а когда наконец отпустил, на ней остался глубокий красный след.

— Клэр, — нежно сказал он. — Ты отдала мне всю себя. Целиком и без остатка. Когда я просил тебя быть всегда честной со мной, я сказал, что ты никогда не должна мне лгать. Когда я прикасался к тебе вот так… — Его рука легла мне на ягодицу, и я вздрогнула от неожиданности. — Как давно я люблю тебя? — спросил он совершенно спокойно. — С того самого момента, как увидел впервые. Сколько раз мы были близки? Тысячу раз или больше?

Он коснулся меня пальцем, провел им по руке и плечу, затем спустился вниз к груди… Я задрожала и повернулась к нему лицом.

— Ты никогда не вздрагивала от моего прикосновения. И даже в тот самый первый раз. Но сейчас… — сказал он, убирая руку, — я подумал, что, может быть, это оттого, что ты потеряла ребенка, или, может быть, ты стеснялась меня после столь долгой разлуки, но потом понял, что дело не в этом.

Последовало долгое молчание. Я слышала, как тяжело бьется мое сердце, ветер колышет верхушки сосен далеко внизу, маленькие птички щебечут в кустах. Как мне хотелось сейчас стать одной из этих птичек.

— Почему? — мягко спросил он. — Почему ты солгала мне?

— Если бы… — начала было я, но тут же умолкла. — Если бы я рассказала, что у меня произошло с Людовиком, ты никогда бы не забыл об этом. Может быть, простил бы, но забыть — не забыл бы. И это всегда стояло бы преградой между нами. — И я снова умолкла.

Несмотря на жару, руки мои были холодны как лед, и сердце мое тоже заледенело. Но если я начала говорить, то должна сказать ему всю правду.

— Если бы ты спросил, я бы рассказала тебе все как есть, но сама начинать боялась. — У меня перехватило дыхание, я была не в силах говорить, но он не собирался приходить мне на помощь. — Боялась сказать тебе, почему я это сделала. Джейми, я должна была вызволить тебя из Бастилии. Я была готова на все, лишь бы ты был на свободе. Но я была и зла на тебя из-за дуэли и из-за ребенка. И за то, что ты вынудил меня искать встречи с Людовиком. Я хотела совершить что-нибудь такое, после чего уже не смогу видеться с тобой. Я сделала это отчасти и потому, что хотела причинить тебе боль.

— И причинила. — Он стиснул зубы и какое-то время молчал. Наконец он повернул голову и в упор посмотрел на меня. Я старалась отвести глаза, но не могла. — Клэр, — мягко сказал он. — Что ты чувствовала, когда я отдал свое тело Джеку Рэндоллу, когда я позволил ему взять меня в Уэнтуорте?

Меня словно пронзило током. Такого вопроса я не ожидала от него. Прежде чем ответить, я несколько раз то открывала, то закрывала рот.