Я стояла посреди улицы совершенно ошарашенная, пока новый ужасный пронзительный крик не вернул меня к реальности. Слишком занятый своим делом, чтобы замечать, что происходит вокруг, бандит, насиловавший Мэри, удовлетворенно хмыкнул и начал ритмично двигать бедрами под аккомпанемент сдавленных криков девушки.

Я рванулась вперед, подбежала к нему, занесла ногу и изо всей силы пнула в ребра. Воздух вырвался из его легких с испуганным «уф», и он завалился на бок.

Один из сообщников метнулся к нему, схватил за руку и заорал:

– Вставай, вставай! Это Белая Дама! Бежим!

Но насильник, весь во власти обуревавших его животных инстинктов, лишь тупо пялился на приятеля и снова сделал попытку навалиться на Мэри, которая неистово крутилась и корчилась, пытаясь высвободить свои юбки.

Наконец «вышитой рубашке» и «зеленому» удалось поднять негодяя на ноги. Штаны у него были спущены, испачканный в крови член, дрожа от неудовлетворенного желания, торчал между болтающимися завязками рубашки.

Топот приближавшихся шагов отрезвил его. Друзья бросили его на произвол судьбы и пустились наутек. Изрыгая проклятия, он затрусил в ближайшую подворотню, спотыкаясь и на ходу натягивая штаны.

– На помощь! На помощь! Жандармы! – донесся из подворотни испуганный голос, обладатель которого пробирался в темноте, спотыкаясь о кучи мусора.

Никогда не слышала, чтобы разбойник или злодей ползал в подворотне, призывая жандармов на помощь; впрочем, в моем теперешнем шоковом состоянии меня почти ничто не могло удивить.

И все же я удивилась, когда черная тень, выбежавшая из переулка, оказалась Александром Рэндоллом. Он был в черном плаще и широкополой шляпе. Я стояла у стены, вся дрожа. Он бросил взгляд на белый куль – это был завернутый в парусину Мурта, – затем перевел его на еле заметную тень Мэри, почти неотличимую от других теней. С минуту он стоял в нерешительности, но быстро встряхнулся и вскарабкался на железные ворота, из-за которых появились напавшие на нас лица, снял фонарь, висевший на балке.

Я сразу приободрилась: фонарь давал не так много света, но, по крайней мере, разгонял тени, грозившие в любой момент превратиться в новую опасность.

Мэри, скорчившись, стояла на коленях. Она закрыла лицо руками, плечи ее сотрясались в беззвучных рыданиях. Одна туфелька валялась на булыжной мостовой, серебряная пряжка блестела в неверном свете фонаря.

Словно птица, несущая дурную весть, Алекс бросился к ней:

– Мисс Хоукинс! Мэри! Мисс Хоукинс! С вами все в порядке?

Мэри застонала и отстранилась от него.

– He задавайте дурацких вопросов, – резко заметила я. – Как она может быть в порядке, если ее только что изнасиловали?

Я с трудом оторвалась от стены, о которую опиралась, и пошла к ним, с бесстрастностью врача отметив, как подгибаются у меня колени.

Они совсем подогнулись, когда огромная, похожая на летучую мышь тень опустилась вдруг передо мной, с глухим стуком приземлившись на булыжную мостовую.

– Ну и ну! Посмотрите-ка, кто свалился! – воскликнула я и истерически рассмеялась.

Пара больших сильных рук обхватила меня и хорошенько встряхнула.

– Успокойся, англичаночка! – сказал Джейми.

В свете фонаря синие глаза его казались черными и грозно сверкали. Он выпрямился, встал на цыпочки и ухватился за край крыши, с которой только что спрыгнул. Полы синей бархатной накидки свесились на спину.

– Ну давай, спускайся! – нетерпеливо приказал он, глядя вверх. – Ставь ногу мне на плечо и вниз.

Маленькая черная фигурка съехала по его спине, точно обезьянка по шесту.

– Молодчина, Фергюс! – Джейми похлопал мальчика по плечу, и даже в темноте я различила румянец удовольствия, разлившийся по щекам ребенка.

Джейми окинул поле битвы взглядом опытного стратега и послал Фергюса в конец переулка предупредить о появлении жандармов. Приняв необходимые меры предосторожности, он снова наклонился ко мне.

– Ты в порядке, англичаночка? – спросил он.

– Как мило, что ты об этом спрашиваешь, – светским тоном ответила я. – Да, спасибо. Хотя с ней далеко не все в порядке.

Я указала на Мэри. Она все еще сидела скорчившись и дрожала, словно осиновый листик, отвергая неуклюжие попытки Алекса приободрить ее.

Джейми бросил на нее взгляд:

– Да, вижу. А где, черт побери, Мурта?

– Там, – ответила я. – Помоги мне подняться.

Мы подошли к белому свертку, который извивался, точно бешеная гусеница, глухо изрыгая ругательства на трех языках сразу.

Джейми достал кинжал и резко, одним махом, разрезал мешок сверху донизу. Мурта выскочил из него, словно игрушечный Джек из коробки. Волосы у него были выпачканы в какой-то зловонной жиже, в которой валялся мешок, и воинственно торчали дыбом, что в сочетании с быстро наливающимися синяками на лбу и под глазами придавало ему довольно свирепый вид.

– Кто меня ударил? – гневно спросил он.

– По крайней мере, не я, – ответил Джейми, приподняв бровь. – Идем, парень, не оставаться же тут на всю ночь.

* * *

– Ничего не получится, – пробормотала я, закалывая волосы шпильками, украшенными бриллиантами. – Ей нужна медицинская помощь. Ей нужен врач!

– Он у нее есть. – Джейми поднял подбородок, посмотрел на меня и снова уставился в зеркало, завязывая шейный платок. – Это ты.

Джейми взял расческу и быстро провел ею по густым рыжим волосам.

– Нет времени заплетать, – сказал он, придерживая одной рукой сзади хвост, а другой шаря в ящике. – Есть у тебя какая-нибудь лента, а, англичаночка?

– Позволь мне.

Я встала за его спиной, собрала концы волос и обвязала их зеленой лентой. После всех событий этой кровавой ночи – и вдруг званый обед!

И не просто званый. В качестве почетного гостя был приглашен герцог Сандрингем с небольшой, но изысканной свитой. Месье Дюверни должен был прийти со своим старшим сыном, известным банкиром. Будут еще Луиза и Жюль де ла Тур, а также д’Арбанвилли. Но особую пикантность вечеру должно было придать присутствие графа Сен-Жермена.

– Сен-Жермен? – удивленно воскликнула я, когда Джейми сообщил мне об этом на прошлой неделе. – Это еще зачем?

– Я веду дела с этим человеком, – возразил Джейми. – Он уже приходил сюда прежде, к Джареду. Хочу понаблюдать, как он будет разговаривать с тобой за обедом. Если судить по тому, как он ведет дела, он не из тех, кто скрывает свои мысли.

Джейми взял белый кристалл, подаренный мне мэтром Раймоном, и задумчиво взвесил его на ладони.

– Довольно красивый… – медленно проговорил он. – Я сделал для него золотую оправу, чтобы ты могла носить его на шее. Поиграй им во время обеда, пока кто-нибудь не спросит тебя об этом камне, англичаночка, расскажи, для чего он нужен, и обязательно понаблюдай за выражением лица Сен-Жермена, когда будешь рассказывать. Если это он подсыпал тебе яду в Версале, он себя выдаст.

Сейчас мне хотелось только мира, покоя и никаких посторонних. Спрятаться, забиться в норку, как кролик. Но я должна быть на этом званом обеде с герцогом, который может оказаться якобитом или английским шпионом, и с графом, возможным моим отравителем. А в это время наверху будет скрываться жертва изнасилования. Руки у меня так дрожали, что никак не удавалось застегнуть цепочку, на которой висел кристалл в золотой оправе. Джейми подошел и защелкнул застежку одним движением пальца.

– У тебя что, нервы железные? – спросила я.

Он состроил мне гримасу в зеркале и прижал руки к животу.

– Отчего же, нервы как нервы. Только расположены в животе, а не в руках. У тебя еще есть то снадобье от колик?

– Вон там. – Я указала на аптечку, которая так и осталась на столе после того, как я взяла оттуда лекарство для Мэри. – В маленькой зеленой бутылочке. Прими одну чайную ложку.

Он обошелся без ложки. Откупорил пузырек и отпил несколько глотков, после чего стал рассматривать на свет жидкость в пузырьке.

– Боже, ну и гадость! Ты готова, англичаночка? Гости будут с минуты на минуту.

Мэри тем временем лежала в комнате для гостей на втором этаже. Внимательно осмотрев ее – сильных повреждений не обнаружилось, если не считать нескольких синяков и шока, – я дала ей макового сиропа, который действовал успокаивающе.

Алекс Рэндолл пресек все попытки Джейми отправить его домой и остался охранять Мэри. Я велела ему позвать меня тут же, как только она проснется.

– Каким образом этот идиот там оказался? – спросила я, шаря в тумбочке в поисках коробочки с пудрой.

– Я задавал ему этот вопрос, – ответил Джейми. – Похоже, бедняга влюблен в Мэри Хоукинс. Он таскался за ней по всему городу, понурившись, как увядший цветок, – он ведь знает, что она собирается замуж за Мариньи.

Я уронила пудреницу.

– Так он влюблен в нее? – выдавила я, отгоняя поднявшееся облачко пудры.

– Так он говорит, и я не вижу причин сомневаться в этом. – Джейми смахнул пудру с моего платья. – Он был совершенно подавлен, когда говорил мне об этом.

– Представляю…

К различным противоречивым чувствам, которые переполняли меня, добавилась жалость к Алексу Рэндоллу. Он наверняка даже не поговорил с Мэри, считая, что простой секретарь не может конкурировать с гасконским домом. И что он чувствует теперь, когда она стала жертвой грубого насилия почти у него на глазах?

Почему, черт побери, он не поговорил с ней? Она бы тотчас согласилась убежать с ним. Я догадалась, что английский викарий должен быть, без сомнения, тем «духовным» объектом безмолвной преданности Мэри, о котором она мне говорила.

– Рэндолл – джентльмен, – возразил Джейми, подавая мне пуховку и коробочку румян.

– Ты хочешь сказать, он глупый осел, – безжалостно констатировала я.

Джейми пожал плечами.

– Возможно, – согласился он. – К тому же он еще и беден, у него нет никаких доходов, чтобы содержать жену, если семья откажется от нее, что они, несомненно, и сделают, если она сбежит с ним. И здоровье у него слабое, да и другого места ему не найти, ведь герцог наверняка уволит его без всякой жалости.