– Что ж, одного этого достаточно, чтобы привести виконтессу в дурное расположение духа, – заметил мэтр Раймон. – А раз так, уверяю вас, дальше можете жить совершенно спокойно.

– Благодарю, – сухо ответила я. – Но что, если это вовсе не виконтесса?

Какое-то время аптекарь колебался; и без того маленькие глазки совсем сощурились в лучах утреннего солнца, проникающего сквозь оконные стекла. Словно что-то решив для себя, он поднялся и направился к каменному столу, на котором кипели снадобья, сделав мне знак следовать за ним:

– Прошу вас, пожалуйста, сюда, мадонна. Хочу показать вам кое-что.

К моему изумлению, он вдруг нырнул под стол и исчез. И не возвращался довольно долго, так что я нагнулась и стала всматриваться. Там, посредине, тлели окруженные решеткой угли, однако по обе стороны от жаровни оставалось достаточно места. А в стене, к которой был придвинут стол, зияло темное отверстие.

Я подобрала юбки и без долгих колебаний нырнула под стол вслед за Раймоном.

За стеной оказалась еще одна комната, совсем маленькая. Глядя на дом снаружи, никто не догадался бы о ее существовании.

Две стены сплошь занимали полки. На них, безупречно чистых и вытертых от пыли, были расставлены черепа каких-то животных. Сперва это зрелище заставило меня вздрогнуть и отшатнуться: из темноты взирали пустые глазницы, острые зубы скалились в приветственной усмешке.

Тут я разглядела мэтра Раймона: он стоял сгорбившись у одной из полок, напоминая при этом один из своих экспонатов. Я увидела, как, поймав мой взгляд, он нервно вскинул руку, видимо опасаясь, что я сейчас или закричу, или же наброшусь на него от страха. Но мне доводилось видеть зрелища и похлеще, чем ряды чисто выскобленных полок, уставленных костями, а потому кричать я не стала, а просто приблизилась, чтобы рассмотреть все как следует.

Чего только тут у него не было!.. Крошечные черепа летучей и простой мыши и землеройки с почти прозрачными косточками и мелкими острыми, как булавки, кровожадно оскаленными зубками. Черепа лошадей, от огромного першерона с массивными и изогнутыми, точно турецкая сабля, челюстями – такими можно было раздробить целый отряд филистимлян – до ослиных черепов, упрямо повторяющих в миниатюре все их очертания.

Они были по-своему привлекательны, даже красивы, каждый нес отпечаток самой сути своего владельца, словно до сих пор очертания этих выбеленных временем костей хранили в себе намек на плоть и шерсть, некогда покрывавшие их.

Протянув руку, я дотронулась до одного из черепов. Вопреки ожиданиям кость оказалась на ощупь вовсе не холодной, но какой-то странно нейтральной, точно дух покинувшего ее тепла все еще витал где-то поблизости.

Доводилось мне видеть и человеческие останки, но хранились они далеко не в таком идеальном порядке: черепа первых христианских мучеников – они горами лежали в катакомбах щека к щеке, а берцовые кости, сложенные в отдельную кучу, издали напоминали бирюльки.

– Медведь? – тихо спросила я.

Гигантский череп, острые клыки изогнуты, готовые рвать плоть, коренные же зубы странно плоские.

– Да, мадонна.

Видя, что страха я не испытываю, Раймон успокоился. Рука нежно поглаживала изгибы толстого лобастого черепа.

– Видите, какие у него зубы? Он ест рыбу, мясо. – Палец скользнул по длинному, хищно изогнутому клыку, затем опустился на плоский коренной зуб. – А вот этим они перемалывают ягоды, листья, личинок. Медведь редко голодает, потому что всеяден.

Я переходила от полки к полке, прикасаясь к черепам.

– Красивые, – вздохнула я.

Говорили мы тихо, словно опасаясь разбудить уснувших навеки животных.

– Да. – Руки Раймона нежно поглаживали длинные лобные кости, следуя изящным изгибам челюстей. – Они отражают характер животных, которым принадлежали. Ну вот, к примеру, тот, что слева…

Он обернулся к мелким черепам и указал на два утолщения в нижней части челюсти, напоминавшие два небольших тонкостенных шарика.

– Вот, видите? К ним подсоединен ушной канал, а потому любой, даже самый тихий звук эхом отдается во всем черепе. Вот почему крысы обладают таким тонким слухом, мадонна.

– Tympanic bullae, – кивнула я.

– Что? Я, знаете ли, в латыни не силен. Я даю всем им свои собственные прозвища.

– А вот эти… – Я указала вперед. – Смотрите, они ни на что не похожи!

– О да, мадонна. Это волчий. Очень древние волки…

Он осторожно взял с полки один из черепов. Морда длинная, по-собачьи заостренная, с тяжелыми клыками и широкими мощными коренными зубами. Из задней части черепа выдавался сагитальный гребень – свидетельство того, что некогда эту тяжелую голову поддерживали толстые мышцы шеи.

В отличие от прочих черепов серовато-белого цвета этот был в каких-то коричневых пятнах и сиял от полировки.

– Этих зверей больше нет в природе, мадонна.

– Нет? Вы хотите сказать, они вымерли? – Я завороженно коснулась черепа. – Но где же тогда вы его откопали?

– Откапывают из земли, мадонна, этот же достали из торфяного болота с очень большой глубины.

Я пригляделась. И тут же заметила разницу между этим черепом и другими, более поздними и белыми, заполнившими противоположную полку. Эти животные были гораздо крупнее обычных волков, такие челюсти могли с легкостью перекусить берцовую кость лосю, порвать горло самому крупному оленю.

Я слегка содрогнулась при воспоминании о волке, которого мне пришлось убить у стен Уэнтуортской тюрьмы, и его стае, что подстерегала меня тогда, поздним вечером, около шести месяцев назад.

– Смотрю, вы не слишком любите волков, мадонна? – спросил Раймон. – А вот медведи и лисы вас, похоже, не пугают. Они ведь тоже охотники, тоже хищники.

– Да, волки не принадлежат к числу моих любимцев, – ответила я, откладывая в сторону потемневший от времени череп. – Мне куда симпатичнее наши друзья лоси.

И я нежно похлопала по длинному горбатому носу.

– Симпатичны? – Круглые черные глазки с любопытством уставились на меня. – Сколько чувства вы вкладываете уже в одно прикосновение к этим костям, мадонна!

– Гм… да, пожалуй, – немного смущенно призналась я. – Для меня это не просто кости, знаете ли. Дело в том, что по ним можно очень многое сказать о животном, лучше понять его. Для меня они не просто неодушевленные предметы.

Беззубый рот Раймона растянулся в улыбке, словно в моих словах таилось нечто особенно для него приятное, однако он не произнес ни слова.

– А зачем они вам? – спросила я, внезапно осознав, что подобная коллекция в лавке аптекаря – явление довольно необычное. Чучела крокодилов – еще куда ни шло, но черепа, и тем более в таком количестве…

Он добродушно пожал плечами:

– Ну… все какая-никакая, а компания, работаешь и чувствуешь себя не так одиноко. – Он указал на заваленный бумагами стол в углу. – Они могут рассказать так много разных интересных вещей, не производя при этом шума, не привлекая внимания соседей… – Он резко сменил тему. – Идите сюда. Хочу вам кое-что показать.

Я последовала за ним к высокому шкафу, стоявшему у стены.

Разумеется, мэтр Раймон не был натуралистом, ученым в строгом смысле этого слова. Он не вел записей, не делал рисунков, по которым можно было учиться. И все же в глубине души я почему-то была совершенно уверена, что он жаждет поделиться со мной своими знаниями. Возможно, оттого, что я «симпатизировала» костям.

Весь шкаф был изрисован странными знаками, хвостатыми и извилистыми, но попадались среди них и пятиугольники, и круги – каббалистические символы. Один или два были мне знакомы благодаря моему дядюшке Лэму, историку по профессии.

– Интересуетесь каббалистикой? – спросила я, с любопытством разглядывая знаки.

Вот почему в эту комнату вел потайной ход. Интерес к оккультным наукам в среде французской интеллигенции и аристократии был в ту пору очень велик, однако его старались не афишировать, опасаясь проклятия церкви.

К моему удивлению, Раймон рассмеялся. Короткие толстые пальцы скользили по шкафу, прикасаясь то к центру одного знака, то к хвостику другого.

– Да нет, мадонна. Настоящие каббалисты – люди бедные, я не часто ищу их компании. Но эти символы способны отпугнуть любого страдающего избытком любопытства человека. А чтобы нарисовать такой знак, много умения, как вы понимаете, не требуется. Поэтому, возможно, каббалисты и правы, утверждая, что определенной силой эти знаки все же обладают.

Он улыбнулся мне озорной улыбкой и распахнул дверцу шкафа. Я тут же поняла, что шкаф с секретом – на тот случай, если пришелец окажется настолько любопытен, что его не отпугнут даже мистические знаки, или слишком недоверчив, чтобы удовольствоваться лишь созерцанием бутылочек и пузырьков на полках. Стоило в определенной последовательности нажать на потайные хитроумные защелки, как полки отодвигались и за ними открывалась весьма вместительная ниша.

Он выдвинул один из ящичков, находившихся в этой нише, покопался в нем и извлек большой белый кристалл. Протянул мне:

– Это вам. Для защиты.

– Что? Магия? – насмешливо спросила я, перекатывая кристалл в ладони.

Раймон рассмеялся. Протянул руку к столику и, набрав пригоршню мелких цветных камушков, начал пропускать их сквозь пальцы, позволяя падать на блокнот с промокательной бумагой.

– Что ж, можно и так сказать, мадонна. А раз так, то вот за такой, к примеру, можно запросить и побольше. – Кончиком пальца он отделил от разноцветной кучки один зеленоватый кристалл. – В них не больше магии, чем в черепах. Но и не меньше. Назовем их костями земли. Они, подобно скелету, несут на себе ее плоть. А уж какой силой обладают, можно проверить хоть сейчас.

И он подтолкнул ко мне какую-то желтоватую друзу.

– Сера… Стоит размолоть ее с кое-какими другими веществами, поднести спичку – и будет взрыв. Порох… Разве это магия? Или же это просто природа серы?

– Наверное, зависит от того, кто ваш собеседник, – заметила я, и лицо его расплылось в довольной улыбке.