– Да, это уже более чем обычное любопытство, – заметила я.

– Просто интересно было знать. Айен никак не хотел сидеть спокойно, а потому пришлось врезать ему маленько, чтобы не рыпался. – При этом воспоминании Джейми улыбнулся. – И потом мы с ним сидели тихо и дождались, и тогда он схватил пригоршню этих самых какашек, сунул мне за ворот рубахи – и наутек! Господи, он мчался как ветер!

Воспоминание о быстроногом друге юности вызвало печальные ассоциации, лицо его помрачнело; он вспомнил своего зятя, ковыляющего на деревянной култышке. Несчастный потерял ногу в бою.

– Вообще у него, должно быть, просто ужасная жизнь, – заметила я, желая отвлечь Джейми от грустных мыслей. – Я имею в виду короля. Ни секунды уединения, даже в туалете.

– Да уж, себе такого не пожелаешь, – согласился Джейми. – Но он как-никак король!

– Гм… А мне кажется, что за роскошь, власть и все такое прочее приходится слишком дорого платить.

Он пожал плечами:

– Да. Так или иначе, но это судьба. Бог повелел ему быть королем, и выбора у него не оставалось.

Он поднял плед, накинул на плечи, один край засунул за пояс и перекинул через плечо.

– Позволь мне. – Я взяла из его рук серебряную застежку в виде кольца и скрепила края пледа у плеча. Он расправил складки, разглаживая яркую шерстяную ткань пальцами.

– У каждого своя судьба, англичаночка, у меня тоже, – тихо добавил он, не сводя с меня глаз, и улыбнулся. – Хотя, видит Бог, я рад, что мне не надо приглашать Айена вытирать мне задницу. Но я был рожден помещиком, хозяином земли и людей на этой земле, и я должен стараться как можно лучше исполнять свое предназначение.

Он протянул руку и легко коснулся моих волос.

– А потому я обрадовался, когда ты сказала, что мы должны постараться сделать все, что в наших силах. Но больше всего на свете мне хотелось бы забрать тебя и ребенка и уехать далеко-далеко и жить где-нибудь, работая на полях и охотясь на зверя. А вечерами приходить домой и укладываться рядом с тобой спать.

Темно-синие глаза мечтательно затуманились, рука теребила складки пледа, поглаживая яркие клетки с еле заметной белой полоской – знак принадлежности к клану Фрэзеров из Лаллиброха.

– Но если бы я поступил так, – продолжал он, как бы рассуждая про себя, – то та, другая сторона моей души мучилась бы и страдала. Думаю, я чувствовал бы себя предателем. И все время слышал бы голоса своих людей, которых бросил на произвол судьбы.

Я положила руку ему на плечо, он поднял глаза, и на его губах появилась слабая улыбка.

– Думаю, что да, Джейми, – ответила я. – И знаешь, что бы ни случилось… как бы мы ни старались…

Я умолкла, подыскивая слова. И, как часто бывало прежде, грандиозность задачи, стоявшей перед нами, потрясла и лишила дара речи. Да кто мы такие, чтобы вмешиваться в ход истории, изменять не свои судьбы, но судьбы принцев и крестьян, всего шотландского народа?

Джейми взял меня за руку и ласково сжал:

– Мы сделаем все, что в наших силах, англичаночка. И если все же прольется кровь, по крайней мере сможем с чистым сердцем сказать, что она не на нашей совести. А пока будем молиться Богу, чтобы до этого не дошло.

Я подумала об одиноких серых надгробиях на Куллоденском поле, о солдатах Шотландии, что будут лежать под ними, если мы не справимся со своей задачей.

– Да, молиться Богу, – откликнулась я.

Глава 8

Разгулявшиеся привидения и крокодилы

Разрываясь между аудиенциями у короля и повседневной суетой, связанной с ведением дел Джареда, Джейми, похоже, был вполне доволен жизнью. По утрам, едва успев позавтракать, он исчезал с Муртой. Шел проверять новые поставки, вести переучет товаров, посещал доки на Сене, а также обследовал торговые точки, которые, судя по его описанию, являлись не чем иным, как самыми отвратительными тавернами и забегаловками.

– Хорошо хоть Мурта с тобой, – заметила я, утешаясь этим фактом. – Вдвоем меньше шансов вляпаться средь бела дня в какую-нибудь неприятную историю.

На вид этот маленький тщедушный человечек грозного впечатления не производил, но некогда я проскакала с Муртой пол-Шотландии, выручая Джейми из тюрьмы в Уэнтуорте, и не было человека в мире, которому я бы с большей готовностью вверила заботу о сохранности и благополучии мужа.

После ланча Джейми наносил визиты – светские и деловые, их с каждым днем становилось все больше, а затем возвращался в свой кабинет, где просиживал час или два за гроссбухами до самого обеда. Он был очень занят.

О себе я этого сказать не могла. После нескольких дней вежливых перепалок с мадам Вионе, кухаркой, у меня не осталось сомнений насчет того, кто истинная хозяйка в этом доме. Ясно, что не я. Каждое утро мадам заглядывала ко мне в будуар – советоваться относительно меню на день и представить мне список затрат на покупку продуктов. Фрукты, овощи, молоко и масло покупали на пригородной ферме. Оттуда по утрам доставляли все самое свежее; рыбу, выловленную в Сене, продавали с тележек на улице, там же торговали свежими мидиями – сверкающими черными раковинами среди гор увядающих водорослей. Я проглядывала список и все одобряла. Потом благодарила за вчерашний обед, и на этом наше общение кончалось. Иногда у меня просили ключи из связки – открыть буфет со столовым бельем, винный погреб, подвал или кладовую. Все остальное время я была предоставлена самой себе, пока не наступал час переодеваться к обеду.

Светская жизнь в доме с отъездом Джареда продолжалась, как и прежде. Правда, я еще не осмеливалась принимать на широкую ногу, однако каждый вечер устраивала маленькие обеды, на которые приходили знать и кавалеры с дамами, а также бедствующие ссыльные якобиты и богатые купцы с женами.

Впрочем, вскоре я обнаружила, что поглощать еду и напитки, а также потчевать ими гостей мне скучно, и посетовала на это Джейми. Он предложил мне вести его гроссбухи.

– Уж лучше этим заняться, чем изводить себя, – заметил он, критически глядя на мои обкусанные ногти. – Кроме того, и почерк у тебя четче, чем у наших клерков.

Итак, я оказалась в кабинете и долгие часы просиживала, сгорбившись над огромными гроссбухами. И вот однажды где-то к концу дня зашел мистер Сайлас Хоукинс заказать две тонны фламандского бренди. Мистер Хоукинс был господином солидным и процветающим; подобно Джареду, он тоже эмигрировал, но только из Англии, и занимался экспортом французских коньяков на родину.

Мне всегда казалось, что купец, похожий на трезвенника, должен испытывать затруднения в торговле вином и другими, более крепкими спиртными напитками, тем более – в таких количествах. Но Хоукинсу в этом смысле повезло. Природа наделила его вечно румяными щечками и лучезарной улыбкой завзятого весельчака, хотя Джейми и утверждал, что человек этот ни разу не попробовал своих товаров, да и вообще редко пил что-либо, кроме грубого эля, однако о пристрастии его плотно поесть в городских тавернах слагались легенды. И лишь в самой глубине светло-коричневых глазок просвечивал трезвый расчет, что никак не сочеталось с внешностью простака и добряка.

– Лучшие мои поставщики, доложу я вам, – заметил он с улыбкой, подписывая заказной бланк. – Всегда можно положиться, и товар отменного качества. Мне будет страшно не хватать вашего кузена, – кланяясь, сказал он Джейми. – Но выбор он во всех отношениях сделал верный. Правильно поступил, что доверил дело человеку из семьи, тоже шотландцу.

Маленькие блестящие глазки остановились на килте Джейми; яркая клетчатая расцветка клана Фрэзеров отчетливо выделялась на фоне темных деревянных панелей, которыми была отделана гостиная.

– Недавно из Шотландии? – как бы между прочим спросил Хоукинс и запустил руку во внутренний карман.

– Нет. Какое-то время жил во Франции, – уклончиво ответил Джейми, избегая прямого ответа.

Он взял из рук Хоукинса птичье перо, но, сочтя его немного притупившимся, отложил, достал из небольшого стеклянного кувшина на столе одно из длинных гусиных перьев и приготовился обмакнуть его в чернильницу.

– Вот оно как… По одежде сразу видно, что вы настоящий шотландец. Я уж было подумал, что вы сможете дать мне совет относительно разного рода настроений, что существуют в этой стране. Ходят, знаете ли, такие слухи…

Повинуясь жесту Джейми, мистер Хоукинс опустился в кресло и склонил круглое розовое лицо к толстому кожаному кошельку, извлеченному из кармана.

– Что касается слухов, то они в Шотландии явление довольно распространенное, – заметил Джейми, затачивая и без того острое перо. – Но настроения? Вы, наверное, имеете в виду политику? Боюсь, должен разочаровать вас: совершенно не интересуюсь политикой.

Маленький перочинный нож издал резкий щелчок, от толстого перьевого стержня откололась стружка.

Мистер Хоукинс извлек из кошелька несколько серебряных монет и присоединил их к аккуратному столбику, выстроившемуся на столе между двумя мужчинами.

– Вот как? – рассеянно заметил он. – Если это действительно так, тогда вы первый в моей жизни шотландец, который ею не интересуется.

Джейми закончил затачивать перо и поднял его кончиком вверх, оценивая проделанную работу.

– Мм?.. – буркнул он. – По правде сказать, мне просто не до этого. Дела отнимают слишком много времени. Вам это знакомо, уверен.

– Это верно. – Мистер Хоукинс пересчитал монеты в столбике, потом убрал одну и заменил ее двумя помельче. – А я тут слышал, что Карл Стюарт недавно прибыл в Париж.

Мягкое круглое лицо отражало лишь сдержанное любопытство, но маленькие глазки в толстых складках жира смотрели настороженно.

– А-а-а… – протянул Джейми неопределенно.

По тону не было ясно, признает ли он этот факт или проявляет к нему вежливое равнодушие. Перед ним лежали на столе бланки заказа, и он аккуратно подписывал бумаги, любовно вырисовывая каждую буковку, вместо того чтобы расписаться лихим росчерком, как он это обычно делал. Его, прирожденного левшу, с детства учили писать правой рукой, однако до сих пор искусство письма давалось ему с трудом и он крайне редко проявлял такое тщание.