– Истинная правда. И вот в этом ты и твоя жена как раз и сможете помочь, если, конечно, захотите.

Предложение сводилось к следующему: его величество король Яков согласен оплатить расходы на дорогу, а также выплачивать небольшое жалованье племяннику его самого верного и преданного друга отца Александра, если тот поедет в Париж, где будет помогать его сыну и наследнику принцу Карлу Эдуарду в меру своих сил и способностей.

Я была удивлена. Ведь мы с самого начала планировали отправиться в Рим – самое подходящее, как нам казалось, место для того, чтобы попытаться предотвратить второе восстание якобитов 1745 года. Я изучала историю и знала, что это восстание, финансируемое из Франции и возглавляемое Карлом Эдуардом, оказалось более успешным, нежели предпринятая в 1715 году попытка захвата власти его отцом, однако и оно в целом закончилось поражением. И если не вмешаться в ход событий, то войска под командованием принца Карла потерпят сокрушительное поражение при Куллодене в 1746-м и шотландскому народу еще на протяжении двух столетий предстоит пожинать горькие плоды этого поражения.

Теперь же, в 1744 году, принц Карл, по всей видимости, начинает искать поддержку во Франции. И есть ли лучший способ остановить смуту, чем попытаться повлиять на ее вдохновителя и зачинщика?

Я взглянула на Джейми – тот смотрел через плечо своего дядюшки на маленькую раку на стене. Глаза его остановились на позолоченной фигурке святой Анны и пучке оранжерейных цветов у ее ног, а мысли, похоже, витали где-то далеко. Наконец он тряхнул головой и улыбнулся дяде.

– А какого рода помощь может понадобиться его высочеству? Впрочем, – добавил он тихо, – думаю, что в любом случае смогу оказать ее. Мы согласны. Едем.

И мы поехали. Вместо того чтобы отправиться прямиком в Париж, мы вдоль побережья добрались сперва до Гавра, чтобы встретиться там с двоюродным братом Джейми Джаредом Фрэзером.

Богатый шотландский эмигрант, Джаред был импортером вин и более крепких спиртных напитков, у него имелся небольшой склад и внушительный жилой дом в Париже и огромный склад здесь, в Гавре, где он и назначил встречу Джейми после того, как тот написал, что мы будем в городе проездом.

Я хорошо отдохнула и вдруг почувствовала, что проголодалась. На столе служанка оставила еду – видимо, Джейми попросил ее об этом, пока я спала.

Халата у меня не было, зато оказалось под рукой тяжелое бархатное дорожное пальто; я накинула его, ощутив на плечах приятную тяжесть, поднялась, подбросила поленьев в огонь и села за поздний завтрак.

Я с удовольствием жевала черствые рогалики с жареной ветчиной, запивая их молоком из кувшина. Оставалось надеяться, что Джейми тоже хорошо накормят: он уверял, что Джаред – добрый его друг, однако более близкое знакомство с родственниками мужа заставляло сомневаться в их гостеприимстве. Впрочем, аббат Александр принял нас очень радушно, насколько это возможно для человека в его положении, привечающего в доме беглеца-племянника с подозрительной женой, свалившихся как снег на голову. А осенью прошлого года родственники Джейми со стороны матери, Маккензи из Леоха, едва не убили меня, когда я была арестована и осуждена как ведьма.

– Меня утешает, что этот твой Джаред из рода Фрэзеров, – сказала я Джейми, – они не такие бешеные, как Маккензи. А ты с ним вообще когда-нибудь встречался?

– Жил с ним какое-то время, когда мне было восемнадцать, – ответил он, снял комочек оплавленного воска со свечи и вдавил в него обручальное кольцо своего отца: в зеленовато-серой бляшке остался отпечаток рубина-кабошона с выгравированным на нем девизом Фрэзеров: «Je suis prest».[14] – Он настоял, чтобы я остановился у него, когда я приехал в Париж завершать образование. И был добр ко мне, да и с отцом они очень дружили. И потом, никто не знает парижского общества лучше, чем человек, торгующий спиртным, – добавил он, очищая кольцо от воска. – Я хочу переговорить с кузеном прежде, чем окажусь при дворе Людовика в качестве сторонника Карла Стюарта. Хочу быть уверенным, что мы сможем удрать отсюда в случае чего.

– Но почему? Ты считаешь, что нас ждут какие-то неприятности? – спросила я. – Какой бы помощи ни ждал от нас его высочество, его положение, как мне кажется, обеспечивает защиту.

Он успокоил меня улыбкой:

– Да нет, не думаю, что нас ждут неприятности. Как там говорится в Библии, англичаночка? «Не верь сильным мира сего»?

Он поднялся, поцеловал меня в лоб и убрал кольцо обратно в сумку.

– А кто я такой, чтобы подвергать сомнению слово Божье?..

* * *

День я провела за чтением травника, которым в качестве прощального подарка снабдил меня брат Амброз, затем чинила одежду. Одежды у нас было совсем мало – в путешествии налегке есть свои преимущества, но и недостаток тоже есть: дырявые носки и платки с оторвавшейся каймой надо штопать и латать немедленно. Я как зеницу ока берегла коробочку для шитья, а также сундучок, где лежали лекарства и травы.

Игла сновала по ткани, поблескивая в свете солнца, льющегося из окна. Интересно, как прошла встреча Джейми с кузеном? Еще любопытнее было бы знать, каков он, этот принц Карл. Ведь он должен стать первой известной исторической личностью, с которой мне предстоит познакомиться. К тому же, согласно легендам, которые о нем распространились (вернее, распространятся, тут же поправила я себя), личностью он был довольно загадочной. Судьба восстания 1745 года почти целиком зависела от этого молодого человека, от его провала или успеха. А состоится ли оно вообще, зависит теперь от усилий другого молодого человека, Джеймса Фрэзера. И меня…

Я сидела, целиком погрузившись в работу и свои мысли, как вдруг из забытья меня вывели чьи-то тяжелые шаги по коридору. Я очнулась и поняла, что день уже на исходе. За окном капало – значит, на улице потеплело; заходящее солнце отсвечивало в сосульках, свисающих с крыши. Дверь отворилась, вошел Джейми.

Бегло улыбнувшись мне, он подошел к столу и замер с сосредоточенным выражением на лице, словно пытался вспомнить что-то важное. Снял плащ, сложил его и аккуратно повесил на спинку кровати. Выпрямился, подошел к стулу, опустился на него и закрыл глаза.

Я сидела неподвижно, с забытым на коленях шитьем, и с интересом наблюдала за этим представлением. Через минуту он открыл глаза и улыбнулся мне, однако не произнес ни слова. Потом, подавшись вперед, начал внимательно изучать мое лицо, точно мы не виделись несколько недель. А после с видом человека, сделавшего какое-то важное открытие, расслабился, опустил плечи и уперся локтями в колени.

– Виски… – довольным тоном произнес он.

– Это я вижу, – осторожно заметила я. – Причем много виски.

Он медленно покачал головой, словно она была у него тяжелая-претяжелая. Казалось, было слышно, как в нем плещется это виски.

– Да не я, – отчетливо выговорил он. – Ты.

– Я?!

Возмущению моему не было предела.

– Твои глаза, – сказал он.

И с трудом выдавил улыбку. У него самого глаза были затуманенные, как поверхность пруда под дождем.

– Мои глаза? Но при чем тут мои глаза?

– Они цвета о-о-очень хорошего виски, когда солнце светит вот так, сбоку. Сегодня утром я думал, они цвета шерри. Видишь, ошибся. Не шерри. И не бренди. Виски… Это я тебе говорю.

Выражение лица у него было при этом такое довольное, что я невольно расхохоталась.

– Джейми, ты же в стельку пьян! Чем ты занимался?

Он слегка нахмурился.

– Я не пьяный.

– Ах нет?

Я отложила шитье, подошла и опустила ему руку на лоб. Он был холодный и влажный, а лицо розовело румянцем.

Джейми тут же обхватил меня за талию и, притянув к себе, ласково уткнулся носом в грудь. Запах спиртного, исходивший от него, был так силен, что казался почти осязаемым, он окутывал его, словно туман.

– Иди ко мне, англичаночка, – пробормотал он, – моя девочка с глазками цвета виски, моя любовь… Давай я отнесу тебя в постельку…

«Скорее тебя надо отнести в постельку», – подумала я, однако спорить не стала.

В любом случае уложить его надо. Наклонившись, я подставила плечо, но он отстранился и величественно распрямился во весь свой огромный рост.

– Нечего мне помогать, – сказал он и дернул шнур, стягивающий ворот его рубахи. – Я же сказал: я не пьяный…

– Ты прав, – согласилась я. – Пьяный – это слишком мягко сказано. Ты в полной отключке, Джейми.

Он перевел взгляд с рубашки на килт, взглянул на пол, потом – на меня.

– Ничего подобного, – надменно пробормотал он и сделал ко мне шаг. – Иди сюда, англичаночка… Я готов…

Про себя я подумала, что «готов» – самое подходящее для него сейчас определение. Рубашку он расстегнул только до пояса, и она сползла с плеч, однако снимать ее совсем он, видно, не собирался.

Широкая грудь была обнажена, в центре живота виднелась уютная ямочка, уткнувшись в которую подбородком я так любила лежать. Вокруг сосков вилась поросль коротких курчавых волос. Заметив, что я разглядываю его, он взял меня за руку и положил ее к себе на грудь. Он был такой упоительно теплый, что я тут же прильнула к нему. Он обнял меня другой рукой и наклонился поцеловать. У меня голова закружилась от запаха спиртного, исходящего от него.

– Ладно, – засмеялась я, – раз ты готов, то и я тоже. Только позволь прежде раздеть тебя, хоть я и наработалась сегодня.

Пока я раздевала его, он не сделал ни малейшего движения, стоял совершенно неподвижно. Не шелохнулся и тогда, когда я сняла с себя верхнюю одежду и повернулась к кровати.

Я забралась в постель и обернулась – он стоял посреди комнаты, величественный и розовый в последних отсветах солнца. И напоминал греческую статую: длинный прямой нос, высокие скулы – такие профили выбивали на римских монетах. Крупный, но нежно очерченный рот слегка растянулся в улыбке, раскосые глаза мечтательно смотрели куда-то вдаль. Стоял и не двигался с места.