Глаза Брианны расширились, она опустила голову:

– Господи… Слушай, может, тогда купить Джейн вместо них отрез шотландки на юбку?

– Настоящая шерстяная шотландка стоит не меньше, – суховато заметила я. – Правда, удобнее будет везти домой в самолете. Давай заглянем в магазин готовых юбок, там всегда продавались вещи лучшего качества.

Начался дождь – как же в Шотландии без него? – и мы сунули свои пакеты в оберточной бумаге под плащи, надетые по моему настоянию. Неожиданно Брианна прыснула:

– Мы так привыкли называть эти штуки «мак»,[8] что уже забыли, как они называются на самом деле! Нисколько не удивлюсь, если это шотландское изобретение, – добавила она, глядя, как с края капюшона стекает вода. – Здесь что, все время идет дождь?

– Не все время, но очень часто, – ответила я, всматриваясь, не видно ли приближающихся машин. – Хотя я всегда подозревала, что этот мистер Макинтош был изрядным неженкой. Большинство шотландцев – это я точно знаю – вполне терпимы к дождю…

Тут я прикусила губу, но Брианна, похоже, не заметила обмолвки. Она смотрела на бурный поток воды, бегущий вдоль обочины и с грохотом исчезающий в сточной канаве.

– Слушай, мама, давай лучше пойдем к переходу. Здесь нам не перебраться.

Кивнув в знак согласия, я последовала за ней по улице. Сердце тревожно билось.

«Боже, доколе же это будет продолжаться? – спрашивала я себя. – Сколько можно следить за своей речью, спохватываясь, замолкать на полуслове? Почему бы не сказать ей прямо сейчас?»

Еще не время, твердила я себе. Я не трусиха. А если даже и трусиха – плевать! Но еще не время. Пусть сперва посмотрит Шотландию. И не эту ерунду (мы как раз проходили мимо витрины, где были выставлены детские туфельки из клетчатой ткани) – нет, путь посмотрит на окрестности, природу… Больше всего на свете мне хотелось бы поведать ей, чем закончилась история. Но для этого мне необходим Роджер Уэйкфилд…

Тут, словно мысли мои материализовались, наше внимание привлек старенький «моррис» с оранжевым верхом на стоянке слева от нас, яркий, будто цветок мака на сером туманном фоне.

Брианна тоже заметила его – в Инвернессе не так много автомобилей столь специфического цвета и в таком плачевном состоянии – и, указав на него, воскликнула:

– Гляди, мама, а это машина не Роджера Уэйкфилда?

– Да, кажется, – ответила я.

Справа находилось кафе, откуда доносился аромат свежеиспеченных ячменных лепешек, горячих тостов и кофе, растворявшийся в пропитанном влагой воздухе. Я схватила Брианну за руку и направилась к кафе.

– Знаешь, я что-то проголодалась, – заметила я. – Давай выпьем какао с бисквитами.

Любого ребенка можно соблазнить сладким, к тому же они голодны почти все время. Бри спорить не стала и, войдя в кафе, села и взяла со стола закапанный чаем листок бумаги, служивший меню.

Не то чтобы мне так хотелось какао. Просто нужно было время немного подумать, сосредоточиться. На бетонной стене автостоянки красовалась надпись: «Парковка машин только для отъезжающих с вокзала», ниже перечислялось, что грозит владельцам транспортных средств, осмелившихся оставить здесь свою машину и не имевших при этом билета на поезд. Или Роджер больше знал о порядках и законах в Инвернессе, чем я, или же действительно сел на поезд. Да, похоже, он всерьез вознамерился заняться этим исследованием, бедный мальчик…

Сами мы прибыли поездом из Эдинбурга. Я пыталась вспомнить расписание, но безрезультатно.

– Интересно, вернется ли Роджер вечерним поездом? – сказала Брианна, словно прочитав мои мысли, отчего я едва не подавилась какао.

Тот факт, что ее заботит приезд Роджера, заставляет подозревать мою девочку в некотором неравнодушии к молодому человеку.

А может, даже больше чем просто неравнодушии?..

– Я тут подумала, – небрежно продолжила она, – наверное, надо купить Роджеру какой-нибудь подарок, раз уж мы все равно ходим по магазинам? В благодарность за помощь.

– Неплохая идея. А как думаешь, что бы ему понравилось?

Она, задумчиво хмуря брови, уставилась в чашку, словно хотела отыскать там ответ.

– Не знаю. Что-нибудь хорошее… Ведь похоже на то, что ему придется изрядно повозиться с этими исследованиями.

Вдруг она подняла на меня глаза.

– Почему ты попросила об этом именно его? Есть специальные службы, которые занимаются поиском людей, генеалогией и прочим. Папа обращался в компанию «Скотсерч», когда ему надо было установить чью-то генеалогию, а времени заняться этим самому не было.

– Не знаю, – ответила я и глубоко вздохнула: мы ступили на скользкую почву. – Это исследование… отец придавал ему большое значение. Это он хотел, чтобы Роджер Уэйкфилд занялся им.

– О-о…

Она помолчала немного, следя за жемчужными каплями дождя, сползающими по оконному стеклу.

– Ты скучаешь по папе? – спросила она вдруг и снова наклонилась к чашке: ресницы опущены, глаза избегают моего взгляда.

– Да. – Я провела пальцем по ободку своей чашки, вытирая следы какао. – Мы не всегда с ним ладили, знаешь ли, но в целом… Да, мы уважали друг друга, а это уже очень много. И любили друг друга, несмотря ни на что. Да, я по нему скучаю.

Она, не произнося ни слова, кивнула, накрыла мою руку ладонью и легонько стиснула. Я обхватила ее длинные теплые пальцы, и с минуту мы сидели вот так, в молчании, попивая какао.

– Знаешь, – сказала я наконец и отодвинула скрипнувший по линолеуму металлический стул, – я совсем забыла. Хотела отправить письмо в клинику. Собиралась, когда мы выходили, а потом просто вылетело из головы. Думаю, если побегу прямо сейчас, то успею до закрытия. А ты тем временем сходила бы в магазин юбок, это недалеко отсюда, на той стороне улицы. Я же только загляну на почту – и тут же к тебе.

Похоже, Бри была немного удивлена, однако с готовностью кивнула:

– Ладно. А почта далеко отсюда? Ты ведь промокнешь!

– Не волнуйся. Возьму такси.

Я оставила на столе фунтовую бумажку, расплатиться за еду, и влезла в макинтош.

В большинстве городов таксистов отличает манера исчезать с улиц вместе со своими машинами, как только начинается дождь. Но в Инвернессе такие экземпляры попадаются редко. Не успела я пройти и квартала, как обнаружила два приткнувшихся возле отеля приземистых черных таксомотора и скользнула в теплое, пропахшее табаком нутро одного из них с радостным чувством узнавания. Мало того что в здешних такси больше места, чтобы вытянуть ноги, и удобнее, чем в американских, в них и пахнет совсем по-другому. Я сама не понимала, как соскучилась по ним за эти двадцать лет.

– Номер шестьдесят четвертый? Такой старый дом?

Несмотря на то что печка в машине работала, водитель был в теплой куртке, укутан шарфом до ушей, а голову прикрывало от сквозняков плоское кепи.

Да, современные шотландцы превратились в настоящих неженок, подумала я, совсем не то что прежнее поколение, здоровяки. Те могли спать хоть на земле, поросшей вереском, в одной рубашке, прикрывшись пледом. С другой стороны, самой мне, например, вовсе не улыбается перспектива спать в вереске под сырым пледом.

Я кивнула водителю, и машина, со всплеском врезаясь в лужи, отъехала от тротуара.

Конечно, это не очень красиво – влезать в чужой дом в отсутствие хозяина, чтобы побеседовать с экономкой. И к тому же обманывать Брианну. Но объяснить всем им, чем я занимаюсь, так трудно, почти невозможно… Я еще не решила, когда и как скажу им все то, что должна сказать, однако сейчас еще не время.

Пальцы нащупали во внутреннем кармане макинтоша твердый уголок конверта из «Скот-серч». Не слишком внимательно следя за работой Фрэнка, я тем не менее знала о существовании этой фирмы, где работало с полдюжины экспертов-профессионалов, специализирующихся на генеалогии шотландцев. «Скот-серч» вовсе не походила на контору, где вам выдавали рисунок генеалогического древа, демонстрирующего степень вашего родства с Робертом Брюсом,[9] и считали при этом свой долг выполненным.

Они провели свои, как всегда тщательные и конспиративные, исследования по Роджеру Уэйкфилду. Теперь я знала, кто были его родители и прародители до седьмого, а то и восьмого колена. Но я еще не знала, из какого материала сделан этот молодой человек. Время покажет…

Я расплатилась с таксистом и прошлепала по лужам ко входу в дом священника. На крыльце было сухо, и я успела отряхнуться, прежде чем на мой звонок ответили.

Фиона, отворившая дверь, расцвела в приветливой улыбке. У нее было круглое веселое личико – на таких улыбка всегда как нельзя кстати. Девушка была в джинсах и фартуке с оборками, от его складок так и веяло ароматом лимонной мастики для натирки полов и свежей выпечкой.

– Ой, миссис Рэндолл! – воскликнула она. – Уж не знаю, чем могу вам помочь, но…

– Я подумала, что можете, Фиона, – ответила я. – Мне хотелось бы поговорить о вашей бабушке.

* * *

– Ты уверена, что в порядке, мама? Может, позвонить Роджеру и попросить его приехать завтра, а я останусь с тобой?

Брианна стояла в дверях спальни, озабоченно хмурясь. Одета она была для прогулки – сапоги, джинсы, свитер, однако добавила к этому наряду яркий оранжево-синий шелковый шарф, который Фрэнк привез ей из Парижа за два года до своей смерти.

– Прямо под цвет твоих глаз, маленькая красотка, – сказал он тогда и, улыбаясь, накинул шарф ей на плечи. – Оранжевый!

Это прозвище, «маленькая красотка», стало домашней шуткой, с тех пор как в пятнадцать Брианна обогнала в росте отца с его скромными пятью футами. Впрочем, он часто называл ее так еще в детстве, а теперь с нежностью обращался к дочери, приподнимаясь на цыпочки, чтобы дотянуться до кончика ее носа.

Шарф, в синей своей части, действительно был под цвет глаз Брианны – цвет шотландских озер и летнего неба, оттенок туманной синевы далеких гор. Я знала, что она очень бережет этот шарф, и тот факт, что она надела его сегодня, свидетельствовал, что к Роджеру Уэйкфилду интерес проявляется нешуточный.