– Конечно, красивая! Ты же мне когда-нибудь подаришь этот наборчик?

– Этот «наборчик», – улыбнулась бабушка, – стоит целое состояние. Но он будет твоим. Позже. Когда ты окрепнешь.

Полагаю, в большинстве случаев Эдита Павловна держала свое слово – моя двоюродная сестра буквально вспорхнула и полетела к двери.

– А ожерелье Ланье я надену в следующий раз, понятно? – шепнула Лера, когда мы уселись в машине на задних сиденьях.

Она действительно была хороша и в отличие от меня уверена в своей женской красоте и притягательности. За счет косметики и украшений Лера выглядела старше лет на пять и выигрывала еще и этим. Не знаю, отчего я стала нас сравнивать, может, оттого, что мне вдруг показалось, будто мы соперницы. Но почему так? Вроде никого делить мы не собирались. Павел? Нет. Он с каждой минутой все отдалялся и отдалялся… Он становился чужим.

Посмотрев на водителя, я тихо вздохнула. Если бы нас вез Тим, а не этот черноволосый дядька, я бы пребывала на седьмом месте от счастья, но, увы, увы, увы…

– Ты чего улыбаешься? – услышала я голос Леры.

– Просто так, – ответила я и посмотрела на нее.

Моя двоюродная сестра теперь очень походила на свою мать, собственно, она ее копировала, старательно играя роль светской львицы. С удивлением я поняла, что больше нет капризной, эгоистичной Леры, а есть эффектная и сдержанная Валерия.

* * *

В галерее «Дюма» царила атмосфера, к которой я уже успела привыкнуть, посещая с бабушкой другие светские рауты. Не важно, какие были декорации: открытие выставки ювелирных украшений (первый день только для избранных) или благотворительный вечер в каком-нибудь особняке – все похоже. Тихая плавная музыка, приглушенные голоса с обязательными приветственными восклицаниями, улыбки, не сходящие с лица дам (часто приторные и наигранные), островки мужского смеха и дым дорогих сигарет и сигар в специально отведенном месте, где ведутся непонятные разговоры. Обычно это навевало скуку.

– Я сама здесь все осмотрю, – заявила Лера, огляделась, плавно поворачивая голову направо и налево, улыбнулась и отделилась от нашей процессии.

Направляясь к колоннам, она слишком виляла бедрами, что портило выбранный ею образ.

– А я поздороваюсь со старыми друзьями. Ты тоже прогуляйся, ознакомься с фотографиями, поешь чего-нибудь, – небрежно произнесла Эдита Павловна и поплыла в другую сторону.

Если напрячь фантазию (причем очень сильно) и представить Леру Алешей Поповичем, бабушку – Ильей Муромцем, а меня – Добрыней Никитичем, то не так уж и много дорог оставалось на выбор, всего-то одна.

И я пошла прямо.

Шаг, второй, третий. Чье-то «добрый вечер» и мое ответное «здравствуйте».

Я почувствовала, как и сама меняюсь, не прикладывая к этому никаких усилий, – изумруды и бриллианты ожерелья вспыхнули, обожгли кожу и потребовали достойной подачи. Ну, раз надо, так надо… Я ничуть не сутулилась, сохраняла спокойствие, и на моих губах тоже заиграла улыбка, которую я бы назвала загадочной (а с какой еще улыбкой Добрыня Никитич мог выехать на поле, пряча за пазухой дубинку?).

Народ в основном стоял кучками, но были и те, кто неторопливо передвигался по периметру, разглядывая фотографии. Для начала я последовала их примеру, но со мной стали активно здороваться, из-за чего сосредоточиться никак не получалось. «Люди, кто вы?» – мысленно простонала я, когда рыжая невысокая женщина в нелепом серебристо-розовом платье сообщила мне об ужасной погоде в Париже и аллергии на одуванчики у мопса по имени Фредерик. Я тактично промолчала и спаслась бегством.

Перейдя в зал побольше, я увидела Леру в обществе незнакомого молодого мужчины, похожего на студента-отличника. Моя двоюродная сестра болтала без умолку, жестикулировала и кокетничала, а собеседник внимательно слушал и изредка кивал.

Мне пришлось признать свою ошибку: нет, Лера не могла соответствовать тому образу светской львицы, ее хватило всего-то на двадцать минут (если не считать дорогу от дома до галереи). Невозможно изменить себя надолго – и у нее не получилось. Полный крах! Но, обернувшись, я увидела того, кто меня предал, и ту, которая действительно могла претендовать на «белую кость», – Павла и его сестру Лизу.

Теперь замысел бабушки стал ясен. Она без слов и обсуждений (ни до, ни после, ни во время) будет сталкивать нас везде, где только можно. Потому что теперь она знает историю наших чувств, и, в ее понимании, старая любовь не ржавеет. «Бабушка, бабушка, да я каждый час поливаю ее водой и накрываю тяжелым мокрым пледом! Она заржавеет! Да она уже покрылась грязно-оранжевой коркой!»

Павел кивком поздоровался и задержал на мне пронзительный взгляд. Его сестра сделала глоток воды, отвела от лица стакан и прищурилась.

Лиза сильно изменилась с тех пор, как я видела ее последний раз, а это было три года назад. Она вытянулась, стала настоящей пленительной красавицей с обложки журнала и в отличие от Леры действительно впитала в себя все соки «высшего общества». Волнистые каштановые волосы лежали на плечах, глаза казались огромными, ресницы бархатными, а пухлые губы (шоколадные с легким оттенком розового) наверняка притягивали взгляды многих мужчин. Елизавета Акимова превратилась в стройную принцессу, метившую на место королевы.

– Ты увидела привидение? – услышала я знакомый голос, вздрогнула и повернула голову вправо. – Не бойся, это всего лишь я.

В метре от меня стоял Клим Шелаев – враг семьи Ланье. Серые глаза смотрели настойчиво, неотрывно, и в них отражалась насмешка. Губы его дрогнули, и я поняла: он сейчас улыбнется, самодовольно и широко.

– Да, я увидела привидение, – с вызовом ответила я, намекая на его персону.

Как и положено каждому порядочному демону, Клим был одет в черное – рубашка с коротким рукавом, брюки, ботинки. В расслабленной позе угадывалась усталость, но даже этот штрих отчего-то был в его пользу. Похоже, Шелаев умел извлекать выгоду из всего, включая минусы.

Мое тело мгновенно напряглось, спина заныла. Сколько раз я встречалась с этим человеком? Не так уж много, но каждое пересечение наших дорог походило на дуэль. Я старалась достойно отбивать удары (иногда держалась из последних сил), я прятала чувства (а они были разными) и училась доставать из рукава козыри, но, честно говоря, не всегда получалось выдержать бой. Эдита Павловна считала Шелаева достойным противником, и с этим вряд ли бы кто-нибудь стал спорить.

– Тебе нужно лучше контролировать эмоции, Анастасия. – Клим подошел ближе и улыбнулся. – Враги не дремлют, ты помнишь об этом?

Я хотела ответить умно и колко, но, как назло, ничего подходящего в голову не пришло. К тому же Шелаев покосился на Павла и Лизу, а затем положил руку мне на талию. Без нажима. Простое прикосновение. Но могло ли оно быть простым?

Именно этот человек много лет назад «подарил» мне ожерелье. Именно этот человек ненавидел Эдиту Павловну и питал ко мне подобные же чувства. Именно этот человек не уставал смеяться надо мной и делал все, чтобы мой мир сотрясался как можно чаще.

Ему все равно, какая я, что было в моей жизни плохого, что хорошего, – я Ланье, а значит, должна быть разрезана на мелкие кусочки или сброшена со скалы.

– О своих врагах я подумаю сама, – сказала я холодно, превращаясь в дерзкую девчонку, готовую отбить любой удар. Наконец-то в моей душе включилась защита, расправил плечи дух противоречия и скрестила руки на груди строптивая злость. Вот только ладонь Шелаева обжигала талию, вытягивала из меня силы и добавляла слабости.

– Павел Акимов, – спокойно произнес Клим. – Ты влюбилась?

– Нет, – коротко ответила я, и в голосе прозвенели миллионы льдинок, прогремели сотни осколков от разбитых чашек и лязгнули дверные замки. Забыто, закрыто, раз и навсегда.

– Не делай на него ставку, – проигнорировав мое «нет» и угадав куда больше, чем хотелось бы, произнес Шелаев. – Тебе нужен другой мужчина.

Клим водил знакомство с отцом Павла и, конечно, был вхож в дом Акимовых. На миг стало приятно, что он, не ведая того, поддержал меня. Но, быстро справившись со всякими душевными глупостями, я убрала руку Клима со своей талии и с вызовом заглянула в холодные серые глаза.

– Это почему же?

– У Павла плохо с воображением, в связи с чем, подозреваю… – Шелаев выдержал паузу, – он вряд ли сможет тебя удовлетворить.

Мне, не искушенной в подобных вопросах и не умеющей разговаривать на столь откровенные темы, понадобилось несколько секунд, чтобы понять, о чем речь. Предательское смущение коснулось лица и окрасило щеки в розовый цвет (я очень надеялась, что хотя бы в розовый, а не в бордовый).

Клим улыбался.

– Моя личная жизнь вас совершенно не касается.

– Павел тебе не подходит, – Шелаев вновь проигнорировал мой ответ. – Он не сможет сделать такую, как ты, счастливой. Правда, Старуха одобрила бы его кандидатуру. Готов спорить, он был бы одним из первых в ее рейтинге. Папа – банкир, так чего еще желать?

Старухой Шелаев называл Эдиту Павловну, но это слово не звучало оскорбительно и не подчеркивало возраст. Оно обозначало нечто иное – имя противника.

Вот она, ирония судьбы! Враг бабушки на моей стороне, но я не собиралась переплывать на его берег. И все равно меня разбирало любопытство, что вкладывает Шелаев в слова «такую, как ты»?

– Возможно, для бабушки и имеют значение родственные связи и достаток, – произнесла я спокойно, но с достоинством, – но я в людях ценю другое.

– Полагаю, душевные качества.

– Да.

– Анастасия, ты очаровательна. – Взгляд Шелаева стал мягче (или мне показалось?). – Жаль, здесь не танцуют, иначе я бы сейчас пригласил тебя на танец.

– Я бы не стала с вами танцевать.

– Стала бы, – ответил он тихо, прищурился, а затем резко повернул голову к публике. – Ты стала бы со мной танцевать, потому что отказ в данном случае граничит с трусостью. А ты готова пойти на многое, только бы я никогда не узнал о твоих слабостях.