Под Новый год за мной приехала Кора, переговорив с директрисой о поведении и успехах в учебе (это потребовала бабушка), она скомандовала: «Марш в машину!» – и села за руль. Я не могла не вспоминать нашу первую с ней дорогу из деревни и удивлялась тому, какая же невероятная у меня жизнь… Я просто быстро привыкаю к обстоятельствам, но она же невероятная…
Первый раз для меня Новый год содержал все необходимые атрибуты: дом был украшен, посреди зала стояла наряженная бесподобная елка, мигали огоньки гирлянд, и, конечно, состоялся ужин на сто персон (единственный минус). Бабушка посматривала на меня уже с оттенком гордости, и это дало мне возможность несколько расслабиться. Но я продолжала игнорировать нож, когда приходилось ломать какую-нибудь хитроумную котлету (имеющую наверняка не менее хитроумное название) на кусочки. И эта маленькая шалость тайно повышала мне настроение. Я ловила себя на мысли, что мне важно противостоять фамилии Ланье хоть в чем-нибудь – любая маленькая победа, которая никого не интересовала и оставалась незамеченной, забавляла и трепетом отдавалась в душе. С такими задатками из меня никак не могла вырасти стопроцентная зануда, пропитанная снобизмом, сухая и злая. И это был еще один повод порадоваться.
Шестнадцатилетие прошло спокойно, в школе. Тим привез бабушку с Ниной Филипповной, я получила подарки, цветы и витиеватую похвалу за пятерки. Девчонки, сначала прилипшие к окну, а затем подслушивающие у двери, весь вечер твердили: «Ты заметила, как он на тебя смотрел?», «Невозможно поверить, что между вами ничего нет…», «Когда он тебя поздравлял, его голос хрипел…». Это была самая настоящая глупость, потому что Тим меня поздравил около ворот, и его короткой фразы никто, кроме бабушки и тети, не слышал.
На лето я вернулась домой, где сразу встретила ревность и недовольство Леры, раздражение Коры и подчеркнутое равнодушие дяди, Семена Германовича Чердынцева. Прошлым августом я с ним практически не общалась, кроме сухого «здравствуй», он не говорил мне ничего. Теперь, не поворачивая головы, он изредка отпускал в мою сторону общие нравоучительные фразы и продолжал заниматься своими делами. Иногда Семен Германович нарочно делал вид, будто меня не замечает, и я в такие моменты тоже нарочно брала книгу и садилась поблизости. Не так уж много веселья было в доме бабушки, и я продолжала самостоятельно себя развлекать.
Однажды ночью я мучилась бессонницей (после того как мне приснился Семен Германович у школьной доски с указкой в руке и сливой вместо носа, я уже не могла закрыть глаза и отбыть в царство Морфея). Поднявшись с кровати, в легкой пижаме, босиком я потащилась на кухню за водой или соком, но на лестнице неясный приближающийся шум остановил меня. Слух обострился, любопытство щекоткой отозвалось в животе… Автоматически я юркнула к этажерке и замерла, надеясь, что тусклый свет луны не выдаст меня…
По ступенькам с третьего этажа, нервно размахивая правой рукой, спускалась Лера. На ней были светлые джинсы и белая майка, наглядно демонстрирующая отсутствие лифчика.
– Сволочь… – шипела моя двоюродная сестра. – Как он смел… даже на порог не пустил… сволочь…
Она ходила к Тиму – других вариантов просто не существовало. Он часто оставался на ночь в доме, потому что приходилось рано вставать и везти то бабушку, то Семена Германовича, то Нину Филипповну на работу или еще куда. Дядя не любил водить машину, предпочитал сидеть, развалившись на заднем сиденье, и почитывать газеты или отчеты. Он владел страховой компанией и вечно бормотал под нос цифры и негодовал по поводу неведомых мне процентов.
Почему-то услышать, как Лера костерит Тима за то, что он не повелся на ее уловки, мне было приятно. Он хорошо относился ко мне, и, наверное, поэтому я желала ему лучшей доли, чем «милое» общество Валерии Ланье. Ну, во всяком случае, в тот момент я думала именно так – разве у меня были иные мотивы?..
В конце августа я вновь отправилась в школу и, надо сказать, на этот раз с огромным удовольствием. Симка неожиданно выросла, и теперь мы с ней были одинакового роста, чем она жутко гордилась, потому что считала меня… м-м-м… весьма симпатичной. Таня коротко постриглась, выщипала брови, нацепила на ногу золотой браслет и постоянно вставляла в речь слово «коронно», а в общем она осталась такой же болтушкой и хохотушкой. Катя приняла твердое решение стать врачом и пребывала в мечтательном состоянии, старательно выбирая, каким именно. Симка с серьезным видом, еле сдерживая улыбку, рекомендовала ей остановиться на карьере проктолога.
– Ты даже не представляешь, – вдохновенно говорила она, прижав руку к груди, – как богат и разнообразен мир прямой кишки. Не можешь же ты прожить жизнь, так и не заглянув в…
На этом месте мы с Таней зажимали рты ладонями и хохотали до упаду.
– Дуры вы, – беззлобно отвечала Катя. – Вот застрянет у вас что-нибудь в этой прямой кишке, и сами ко мне придете, а я вам скажу… знаете что?
– Что? – вопрошали мы.
– А я вам скажу: тащите свою прямую кишку к кому-нибудь другому!
– И какой ты врач после этого? – укоряла Симка, качая головой.
Моя жизнь потекла уже в привычном ритме: уроки, дополнительные занятия, ноутбук, кино, болтовня с девчонками, уроки, дополнительные занятия… Я была спокойна и довольна, но постоянно ощущала одиночество и тосковала, сама не знаю почему. Все реже и реже я доставала из чемодана шарф Павла, клала его на колени и вздыхала – в моей душе постепенно становилось меньше того волшебного белого пуха, который взлетал, стоило вспомнить зеленые глаза, улыбку, простые, но теплые фразы, дрожь в теле и поцелуй… Я добросовестно боролась со своими чувствами и начинала побеждать. Иногда мне хотелось превратиться в ледяную сверкающую глыбу, и пусть Павел однажды увидит меня именно такой! Иногда я мечтала забыть обо всем и влюбиться по уши в кого-нибудь другого, чтобы сердце больше не болело…
Осень и зиму вместо Тима с гостинцами приезжал другой водитель – мрачный дядька с рыжими усами, торчащими в стороны. Он походил на Бармалея, стандартно произносил: «Это от Эдиты Павловны», протягивал пакет и уезжал. Видимо, он сам очень любил орехи, потому что и печенье, и кексы, и шоколадки – все было ореховое.
– И где же твой парень? – интересовалась Соня Курочкина, недавно подвергшаяся прилюдному позору за тайную встречу с лохматым музыкантом. – Вы расстались?
– Нет, – от нечего делать вдохновенно фантазировала я. – Нас разлучили обстоятельства. Моя злыдня двоюродная сестра кое-что рассказала бабушке и… м-м-м… мы не должны пока встречаться… это может все окончательно испортить… но мы собираемся бороться за свое счастье… да… м-м-м… из последних сил… особенно во время каникул…
На каникулах мы с Тимом пересекались редко и обменивались лишь приветствиями. Бабушка взялась водить меня по музеям и галереям, и дни летели галопом. Картины я не слишком любила, портреты еще куда ни шло, но полуобнаженные женщины с гроздьями винограда вызывали у меня продолжительную чесотку.
Тим приехал в конце апреля и своим появлением вновь всколыхнул девичьи сердца. В черных брюках, белой рубашке с двумя расстегнутыми верхними пуговицами и закатанными рукавами он выглядел как молодой мафиози, уставший после тяжелого трудового дня (устал распределять и контролировать потоки героина и оружия на Востоке и Западе…). Я обрадовалась точно так же, как и в первый его приезд, и, быстро шагая к воротам, поймала дребезжащую мысль: «Интересно, а Лера до сих пор делает попытки с ним сблизиться?»
– Привет, Ланье, – сказал он мягко. – Давно не виделись.
– И где же ты пропадал? – улыбнулась я.
– Эдита Павловна купила еще один загородный дом – рядом со святыми местами, и мне приходится мотаться туда-сюда и помогать по мере сил.
– Сочувствую, – выдохнула я и нарочно игриво, пытаясь унять радостное волнение в груди, спросила: – Яблоки с апельсинами привез?
– В машине, – ответил Тим. – Ты же не откажешься со мной прогуляться?
Он тоже улыбнулся, а я подумала, что мне всегда не хватало вот таких простых отношений и приятельской поддержки со стороны уверенного, внимательного и доброго человека. И хорошо, что мне уже семнадцать, и я на многое смотрю иначе, и мозги у меня теперь не набекрень.
Пройдя немного по аккуратной дорожке, мы сели на скамейку и принялись болтать. Вернее, болтала я, из Тима опять же пришлось вытягивать новости бесконечными вопросами.
– Ты стала другой, – сказал он, закончив повествование на тему житья-бытья семейства Ланье.
– Поумнела, – кивнула я. – Лоб увеличился в два раза, потому что голова опухла от мозгов.
Убрав волосы назад, я продемонстрировала свой лоб.
– Да, увеличился значительно, – усмехнулся Тим. – Еще год, и ты вернешься домой… Решила, куда поступать будешь?
– Полагаешь, бабушка разрешит мне сделать выбор? – хитро прищурившись, спросила я.
– Полагаю, не разрешит.
– Вот поэтому я и не трачу время на мысли об этом.
– Вполне разумно, – иронично одобрил Тим и отвел глаза в сторону. Мы немного посидели молча, а затем он вытянул ноги и сказал: – А я – балбес, окончил только техникум, а дальше учиться некогда.
– Ну и нормально, – пожала я плечом. – А сколько тебе лет?
– Двадцать два.
– Еще не старый, – широко улыбнулась я.
Тим хмыкнул, повернул голову и легко предложил:
– А давай сходим куда-нибудь…
– Через год! – засмеялась я. – Когда я вернусь домой навсегда.
– Ладно. Мороженое любишь? Готов накормить тебя мороженым.
Забавно было планировать такую встречу, вроде не по-настоящему, но она обязательно должна состояться. Можно ее ждать, а можно и не ждать.
– Договорились, – ответила я и деловито протянула руку, желая скрепить уговор.
Рука Тима оказалась сильной и жесткой, я это почувствовала, хотя мою ладонь он сжал бережно.
Глава 10. Я возвращаюсь в мир Ланье и узнаю, что браки совершаются вовсе не на небесах, а в комнате моей бабушки
"Стрекоза летит на север" отзывы
Отзывы читателей о книге "Стрекоза летит на север". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Стрекоза летит на север" друзьям в соцсетях.