Огненные блики отражались в ее расширившихся зрачках, но взгляд синих глаз, казалось, был обращен вовсе не на яркое пламя, а куда-то внутрь, в самые сокровенные глубины ее существа. Морвану, как, впрочем, это случалось почти всегда с момента их первой встречи, тотчас же передалось ее настроение. Вся ее фигура, казалось, излучала печаль. Печаль и решимость. Но было в ее позе, в задумчиво-отрешенном взгляде и еще нечто, чего он не мог определить. Смущение?

Она даже не взглянула в его сторону, словно не сомневалась: он придет.

Да, она заранее об этом знала. Благодаря той незримой связи, которая существовала между ними. Возможно, она стала бы это отрицать, но Морван был уверен: она тоже ее ощущает.

– Размышляете о завтрашнем сражении? – спросил он, чтобы нарушить затянувшееся молчание.

– Я думала о Катрин и Джоссе.

Его это не удивило. Если даже он почувствовал укол зависти, глядя на одухотворенные, просветленно-счастливые лица жениха и невесты, то что должна была испытывать она во время обряда?

– Малышка Катрин вдруг стала совсем взрослой, – вздохнула Анна. – Зрелая матрона. И это моя младшая сестрица, моя Катрин! Да и Джосс – когда это он успел так вытянуться и возмужать? Ведь они совсем еще недавно были детьми. До чего же я была слепа! Возможно, причиной тому собственные мои иллюзии. Что я здесь нужна. Что они без меня не обойдутся.

– Оба они еще очень молоды. И брак не сделал их старше. Вы очень им нужны.

– Ничего подобного. Впрочем, пришла пора посмотреть правде в глаза. И это касается не только Джосса и Катрин. Я слишком много на себя взяла. Возможно, слишком много о себе возомнила. Свобода вскружила мне голову. Но скоро все это кончится.

– Нет, не говорите так! И не рассчитывайте, что завтрашняя битва разрешит все ваши затруднения.

Морван произнес это с таким жаром, что Анна мгновенно стряхнула с себя свое полусонное созерцательное забытье. Резко поднявшись, она вперила в него сердитый взгляд. Из-под халата виднелись ее стройные щиколотки, просторный вырез открывал шею и ключицы. Но она, казалось, не придавала этому ни малейшего значения.

Сжимая в ладони рукоятку меча, она смотрела на него в упор взглядом воинственной амазонки.

Она стояла в нескольких футах от него, и весь ее облик был наглядным отрицанием того, что он привык считать само собой разумеющимся, того, что воплощали собой женщины, которых он знал прежде. Плоть его алкала близости с ней.

Он с трудом поборол искушение разоружить ее, сорвать с ее тела просторный халат и…

– Я надеялся, что вы, как женщина недюжинного ума, сами поймете, что вам не следует сражаться с войском Порвана.

– Женщина недюжинного ума не может не понимать, как нам дорог будет завтра каждый мужчина, способный держать лук.

– Вот именно: каждый мужчина.

Она разочарованно вздохнула. Морван понял, что означал этот вздох: мол, время ли сейчас для глупых словесных ловушек?

– Признаться, я надеялась, что уж вы-то меня поймете, как никто другой. Будь Ла-Рош-де-Роальд вашим домом и окажись вы на моем месте, неужто у вас недостало бы мужества защищать свой кров с оружием в руках? Неужели вы остались бы за крепостной стеной, зная, что ваше участие в битве может переломить ее ход? Ведь вам известно: я – самый меткий стрелок излука во всем моем войске.

Умом он ее понимал. И готов был признать правоту ее доводов. Но сердце противилось самой мысли о ее участии в бою.

– Но ведь это не охота, не погоня за разбойниками. Воины будут умирать, сраженные стрелами, рассеченные надвое острыми мечами. И вы можете оказаться среди павших. Понимаете – вы!

Взгляд ее на миг смягчился, губы тронула слабая улыбка.

– Знаю. Я к этому готова.

– Так ли это? Не кажется ли вам, что вы и вправду святая и ангелы защитят вас от мечей и разящих стрел?

– Вам хорошо известно, что все это досужие вымыслы, которым я никогда не придавала значения. Святые жены, избранные Господом, ничем на меня не походят. Ничего общего. А теперь, с вашего позволения, я хотела бы немного отдохнуть. День грядет тяжёлый. Благодарю вас за заботу, но я буду биться за свой родной дом со всем умением, силой и сноровкой, какие даровал мне Создатель. Возможно, Ему было угодно сотворить меня такой, какая я есть, ради завтрашнего сражения.

Она отвернулась от него и снова стала смотреть на огонь.

Вот как! Выходит, она решила его выпроводить!

Гордость Морвана была уязвлена. Он стремительно преодолел разделявшее их расстояние и, схватив ее за плечи, развернул к себе лицом. Острие меча со скрежетом царапнуло пол.

– Вы все же меня не поняли. Извольте, я объясню вам как можно более доходчиво: завтра вы остаетесь в крепости. И наблюдаете из башни за ходом сражения.

Глаза ее загорелись недобрым огнем. Морван гневно сдвинул брови.

Она повела плечами, чтобы высвободиться из его рук, но он еще крепче сжал ладони.

– Нет, это вы меня не поняли! Не смейте мной командовать!

Если бы взгляды могли убивать, он упал бы к ее ногам бездыханным.

Добиться от нее чего-либо уговорами было невозможно. О том, чтобы попытаться сломить ее волю силой, он даже не помышлял. Оставалось одно…

С коварной улыбкой он охватил ладонями ее стан и прижал к себе. Глаза ее расширились от изумления. Она отвернула голову.

Морван ощутил тепло ее тела и, словно обезумев, резко потянул за пышный локон, так что лицо ее обратилось к нему.

Сопротивление Анны было сломлено. Она была не в силах долее противиться его ласкам. Взглянув на него с укором, она дрожащими губами прошептала:

– Ведь вы дали слово Асканио…

– Даже он не упрекнул бы меня в нарушении обещания. Ведь мною движет не эгоизм, а забота о вашем благе.

Он наклонил голову и осторожно втянул в рот ее нижнюю губу. Тело Анны затрепетало в его объятиях, и он еще теснее прижал ее к себе – грудь, живот, бедра, ноги. Ему хотелось большего, и она не противилась, не пыталась его остановить, а напротив, приоткрыла губы для поцелуя.

В душе Морвана бушевал вихрь противоречивых чувств. Ему хотелось защитить ее от всего мира и подчинить себе ее волю, повелевать ею и во всем ей уступать. Вот сейчас он навек прикует ее к себе цепями взаимной страсти и нежности, тогда она прислушается к его мольбам и не станет рисковать собой в завтрашнем бою.

Жажда обладания ею становилась все нестерпимее. Он страстно приник губами к пленительному изгибу ее шеи, развязал узел пояса и распахнул полы мужского халата, в который она была одета. И осторожно провел кончиками пальцев по упругому животу над самым лоном. Дыхание ее стало частым и прерывистым. Она была всецело в его власти. Он обнажил ее грудь и сжал губами сосок. Анна застонала от наслаждения. Морван чувствовал себя триумфатором.

Но тут она стиснула в кулаке прядь его волос и легонько потянула за нее, так что он принужден был наклонить голову. Ухо его оказалось у ее губ.

– Я знаю, что вы замышляете. Не пытайтесь меня обмануть.

Он пытливо заглянул ей в глаза, продолжая гладить грудь с отвердевшим соском своей крепкой узкой ладонью. Взгляд ее затуманился от наслаждения.

– Вы надеетесь подчинить меня себе. Сделать ручной, послушной. – Слова ее вырывались из груди в такт прерывистому дыханию. Острота наслаждения, которое он ей дарил, потрясла ее.

– Я хочу лишь одного: чтобы мы оба изведали полноту жизни в объятиях друг друга. Прежде чем заглянем в глаза смерти. – Он приник губами к ее отвердевшему соску и стал ласкать его кончиком языка. Он рассчитывал, что, разомлев от наслаждения, она перестанет противоречить ему и замолчит, растворится в сладкой неге.

– Вы сводите меня с ума, но все же я не окончательно лишилась рассудка, – выдохнула она. В каждом ее слове звучал отголосок отчаянной борьбы, которую она вела сама с собой. Разум стремился возобладать над чувством. – Вы не обо мне печетесь, Морван. И даже не о том, чтоб насытить свое вожделение. Вам ведь нужна не я, а Ла-Рош-де-Роальд.

Он отшатнулся от нее так, словно получил пощечину. И впился взглядом в ее глаза. В них горела страсть. Но не только. Взгляд ее выражал убежденность в собственной правоте.

– Я не зарюсь на вашу собственность, Анна. Поверьте.

– Вы рассчитываете сделать меня послушной вашей воле лишь ради моей безопасности? Я в это не верю. Но даже и в таком случае вы понапрасну тратите время и силы. Уловки вроде той, к которой вы сейчас прибегли, быть может, хороши для обольщения придворных дам. Но я им не чета. Виной тому, что я позволила вам вести себя со мной столь дерзко, моя неопытность. А вовсе не слабость.

Он все еще продолжал ощущать тепло ее тела, хотя она стояла теперь на расстоянии шага от него. Представив себе, каким мог бы быть финал любовных игр, которые они только что вели, он понял, что ничего еще не желал так страстно, так исступленно. Но тотчас же эту пленительную картину заслонила другая – встав с ложа любви, Анна надевает тунику и твердым шагом, подхватив лук, идет навстречу неприятелю.

Стремление властвовать, повелевать вновь охватило его душу, и он протянул было руку, чтобы снова привлечь ее к себе. Но в глубине души он осознавал, что Анна осуществит свое решение, утром она будет биться с врагом, что бы ни случилось нынешней ночью.

Он впился в ее лицо пытливым взглядом, ища и не находя в ее глазах замешательства, растерянности, колебаний. Она смотрела на него, как и прежде, открыто, прямо и бесстрашно. В этот миг он глубже познал ее характер, обнаружил в нем черты, о которых прежде лишь смутно догадывался. Он понял, что ни один рыцарь, состоящий на службе у Анны де Леон, не в силах защитить ее от нее самой. Даже если ему выпадет счастье разделить с ней ложе любви.

Он отступил от нее на полшага, игнорируя протесты своего пылавшего желанием тела.

– Странно, что я раньше об этом не догадался, Анна, ведь я хорошо вас знаю. Вы будете сражаться в рядах защитников крепости не только потому, что нам не хватает людей. По-моему, вам это просто по душе.