Вирджиния Хенли - Страстная женщина

Бесс бросила письмо в огонь.

— Сердце тирана не знает жалости! — Она зажгла свечи, принесенные Сесили, переоделась и отдала горничной белье, чтобы та выстирала его. — Принеси мне завтра зеркало, Сесили.

В тюрьме неуемная энергия Бесс не находила выхода. Она любила вышивать, но просидев три часа над гобеленом, чуть не швырнула его в огонь. Ей оставалось только ждать решения королевы. Временами Бесс жалела мужа больше, чем самое себя. Несомненно, Елизавета запретила ему навещать жену, а он не осмелился ослушаться ее. Бедняга беспомощен во всех отношениях.

В конце сентября Кэтрин Грей родила сына. Ее по-прежнему держали в Тауэре, но комендант тюрьмы, Уорнер, сжалился над заключенной и позволил ее мужу увидеть новорожденного сына. К счастью, и мать, и ребенок чувствовали себя прекрасно.

Октябрь медленно близился к концу, и в сердце Бесс проснулась надежда, что Елизавета освободит ее к Рождеству. Мысль, что придется провести праздники в Тауэре, причиняла ей невыносимые страдания. Бесс писала матери, сестре Джейн и тете Марселле, давала мужу советы, какие подарки выбрать для детей, и вела расходные книги Чатсворта, которые каждый месяц доставлял Джеймс Кромп, управлявший поместьем в отсутствие хозяйки.

Кроме того, Бесс написала сэру Джорджу и леди Пирпонт, еще раз предлагая обсудить брак их сына и ее дочери Френси, но ответа не получила.

В своих ежедневных посланиях Синтло подробно рассказывал о поручениях королевы, которая готовилась к Рождеству и Новому году, а также к важным событиям, намечавшимся на начало следующего года. Он уверял, что каждый день умоляет королеву освободить его жену, а самой Бесс советовал написать ее величеству и просить о снисхождении. Бесс вскипела: уж лучше умереть в тюрьме, чем просить прощения, не зная за собой никакой вины!

Надежды Бесс на освобождение до Рождества угасли в декабре. От королевы по-прежнему не было никаких вестей. Бесс впала в уныние, осознав, что провела в Тауэре четыре долгих месяца. Все чаще Бесс охватывало чувство одиночества, ей казалось, что все близкие забыли о ней. В заточении у Бесс появилось слишком много времени для размышлений.

Ей стали ненавистны письма Уилла со следами слез, расплывшихся по бумаге. Не будь муж таким безвольным, он потребовал бы, чтобы королева освободила Бесс, а не умолял бы ее. «Мне не нужен мужчина, который только и умеет, что стоять на коленях! Уж лучше бы он убил Елизавету! Вот Кавендиш был способен на решительный поступок, а Уильям Сент-Лоу — нет. Она вздохнула. Конечно, на сосне вряд ли вырастут груши! Наконец Бесс призналась себе, что сожалеет о браке с Синтло, как и предсказывал граф Шрусбери.

К концу января у Бесс начались тревожные сновидения, к ней вернулись давние кошмары. Неужели на этот раз она и в самом деле потеряла все? Даже жизнь? Ее гнев сменился смирением, а затем паническим страхом.

Мало-помалу Бесс поняла, что ее отправили в тюрьму вовсе не за то, что совершила Кэтрин Грей. Должно быть, все дело в том, что она слишком многое знала про Елизавету! Мало кому было известно о романе королевы с Томом Сеймуром и почти никому о том, что она, возможно, носила его ребенка. Никто из придворных не догадывался, что, когда Сеймур женился на Екатерине Парр, Елизавета жила в Челси a trois[3]. А те, кто догадывался, уже мертвы!

Роман королевы с Робином Дадли проходил почти на глазах Бесс. Она сама слышала, как Робин предлагал отравить свою жену Эми, чтобы устранить преиятствие к браку с Елизаветой. Заключив Бесс в тюрьму, ее предупреждали о том, что надо держать язык за зубами. Горячо надеясь, что это лишь предостережение, она ни на минуту не забывала о другом более надежном способе добиться ее молчания! Бесс не могла поделиться своими опасениями с мужем и посвятить его в свои тайны: Сент-Лоу не поверил бы, что Елизавета способна на злодейство.

В феврале страх Бесс усилился. Заточение стало невыносимым, когда она вспоминала о приближении весны. Вороны Тауэра в предчувствии весны оглашали воздух громким карканьем. Бесс думала о том, как после подснежников расцветут крокусы, а затем появятся первые нарциссы. Она бы продала душу дьяволу, лишь бы проехаться верхом, ощутить, как ветер треплет волосы. Как давно Бесс не укладывала детей спать, не укрывала их одеялами! Ее тянуло в Чатсворт. Она провела в тесной комнате уже шесть месяцев, а конца ее заточению не предвиделось. Бесс опасалась потерять рассудок.

Возможно, потому, что в воздухе пахло весной, в Бесс пробудились плотские желания. После смерти Кавендиша она ни разу не утолила свою жажду. Махнув рукой на Синтло, Бесс направила всю свою энергию на строительство Чатсворта. Она управляла обширными владениями, служила при дворе, исполняла долг матери и супруги.

Но теперь, когда из-за вынужденного безделья она могла только размышлять и тревожиться, тело предало ее. Сновидения Бесс стали слишком соблазнительными. Вспоминая их в долгие дневные часы, она испытывала острое раздражение и не менее острое желание очутиться на свободе. Страх безумия неотступно преследовал ее. Бесс неуклонно приближалась к тому часу, когда смерть должна была показаться ей желанным выходом.

Лондон, 1562 год

В дверь громко постучали. Тюремщик объявил:

— К вам гость, леди Сент-Лоу.

— Только этого мне не хватало! — бросила Бесс. Она злилась на мужа, не желала его видеть и все-таки мечтала выплакаться на плече у Синтло. Внезапно страх сковал ей горло. А если Уилл принес дурные вести? Явился в Тауэр сам, чтобы смягчить удар?

Увидев темную тень на пороге, Бесс настороженно уставилась на гостя. Тот вошел и притворил за собой дверь.

— Шрусбери! — ахнула Бесс.

— Бесс, почему ты не сообщила мне об аресте? — сердито осведомился он.

— Ты пришел… — не веря своим гладам, пробормотала она.

— Разумеется! Я появился бы гораздо раньше, если бы ты послала за мной.

— Шрусбери… — растерянно повторила Бесс.

Мгновение он стоял неподвижно, а затем заключил ее в объятия. Он казался Бесс рыцарем в сияющих доспехах и спасителем. Самый сильный, самый влиятельный человек, какого она знала, явился, чтобы вызволить ее отсюда! Бесс застыла, прижавшись к могучей груди Шрусбери и подставив губы для поцелуя.

Она наслаждалась мощью мужских рук, обнимающих ее. Он властно приник к губам Бесс, мгновенно заставив ее воспламениться. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой слабой, беспомощной и женственной. Испытав немыслимое облегчение и жаркую страсть, она хотела отдать ему тело и душу.

Впервые Шрусбери по-настоящему почувствовал себя мужчиной. Близость Бесс наполнила его силой и страстью, придала ощущение всемогущества. Он радовался тому, что мог исполнить ее желания. Она не только окажется на свободе, но и будет всю жизнь благодарна ему.

Бесс послушно отзывалась на близость мужского тела. Ей хотелось не думать, только чувствовать, а рядом со Шрусбери это было так легко! Она смотрела в блестящие голубые глаза так, словно видела их впервые. Он неудержимо притягивал ее, и Бесс с нетерпением ждала продолжения. Опустив веки, она приоткрыла губы и отдалась во власть Шрусбери.

Уверенные пальцы Толбота расстегнули пуговицы ее платья, спустили тяжелые расшитые рукава с плеч, высвободили из них руки. Она обвила его шею и приподнялась на цыпочки. Темно-зеленое платье сбилось вокруг ее талии, открыв пышную блузку цвета морской пены.

— Это главный признак женственности — носить соблазнительное белье даже, там, где его никто не увидит.

Нижние юбки не были препятствием для Толбота. он справился с тесемками за считанные секунды.

— В этой проклятой тюрьме твоя кожа побледнела и стала похожа на бесценный мрамор. — Он с трудом сглотнул. — Какая бесподобная грудь. Ничего прекраснее я еще не видел. Клянусь, я запомню ее навсегда!

Бесс обвела губы кончиком языка.

— Помнишь, как ты дразнил меня «госпожа Бюст»?

— Я помню каждое слово, которым мы обменялись, помню все свои мысли о тебе, Плутовка.

Бесс потянулась к застежкам его камзола.

— Скорее! — взмолилась она.

Толбот давно изнывал от желания. Сбросив камзол, он оторвал пуговицы от льняной сорочки, чтобы скорее снять ее и прижаться к Бесс.

Увидев его мускулистую грудь, поросшую густыми иссиня черными волосами, Бесс прильнула к ней губами, начала ласкать языком и покусывать. Она быстро теряла власть над собой. Страсть нарастала, страх постепенно отступал, а потом и совсем исчез, вытесненный более мощным чувством.

Толбот снял с нее платье и пышные нижние юбки, и они упали к ногам Бесс. Переступив через ворох одежды, она нетерпеливо отбросила ее ногой. На ней остались только кружевные чулки; холмик, увенчанный рыжими кудрями, напоминал пылающий костер.

— Плутовка… — Ему хотелось прикоснуться к огненным завиткам, попробовать их на вкус, раздвинуть спрятанные под ними складки. Толбот властно коснулся рукой холмика, и ему показалось, будто он обжегся.

Между тем пальцы Бесс теребили одежду, остававшуюся на нем. Он начал помогать ей, и тут же у их ног вырос еще один ворох белья.

Приподняв Бесс, Толбот вошел в нее и застонал от немыслимого наслаждения. Бесс льнула к нему так, будто от этого зависела ее жизнь.

Оба так спешили утолить свою жажду, что им и в голову не пришло лечь в постель. Шрусбери прижал Бесс спиной к каменной стене и погрузился в глубину ее лона.

Она вскрикнула от сладостной боли и обвила его ногами, стремясь продлить удовольствие. Ее губы приоткрылись, оба шептали бессвязные, невнятные слова, прижимаясь друг к другу разгоряченными телами.