Все эти разговоры о Каннах были еще вилами на воде написаны, но мне очень хотелось поддеть чем-нибудь Шурочку. Я знала, что к моим успехам она не останется равнодушной.

– Канны? – окончательно пробуждаясь к жизни, окрепшим голосом произнесла моя бывшая соседка по школьной парте. – Это просто дивно, я тебя поздравляю...

– Да ладно, – легкомысленно отозвалась я. – Лучше расскажи – как ты, как Витюшка?

– С Витюшкой все в порядке, со мной тоже, – все более оживленным голосом говорила Шурочка. – Знаешь, Танечка, я по тебе ужасно соскучилась. Мне тебя не хватает!

«Знала бы ты, как мне тебя не хватает!»

– Так в чем проблема, дорогая? Давай встретимся, поболтаем.

– Отлично! – выдохнула в трубку Шурочка. Мне даже показалось, что от ее бурного дыхания у меня разлетелись волосы – столько энергии и жажды встречи было в ее голосе. – У меня как раз дома мама, она посидит с Витюшкой. Мы могли бы зайти к тебе.

– Да, понимаешь, у меня тоже не особенно удастся поболтать, – уклончиво ответила я. – Может быть, встретимся где-нибудь в центре?

– Хорошо... Где?

– Бульварное кольцо. Тверской бульвар, например.

Я назвала первое пришедшее в голову место и только потом сообразила, что Шурочке будет неудобно добираться туда от своего дома, но она откликнулась с энтузиазмом:

– Еду!

– Тогда на Тверской, у памятника Пушкину...

Сердце у меня билось так, словно я назначила свидание любимому мужчине. Да и Шурочка очень хотела меня видеть, никакие преграды ей не мешали. «Что же все-таки это такое? – размышляла я, через некоторое время подъехав на Тверскую и бродя кругами вокруг величественного, покрытого зеленоватой патиной памятника. – Какая сила продолжает сводить нас вместе, чего мне ждать от нашей дружбы? Нет, не дружбы, это что угодно, но только не дружба...»

Был жаркий вечер начала июля, седьмой час, но солнце светило так же неистово, как и в полдень, от нагретого асфальта поднималось вверх дрожащее сизое марево. Вокруг бронзового Пушкина толпами ходили влюбленные – юноши с цветами, кокетливо наряженные девушки, то и дело поглядывающие на часики. У всех были веселые, немного сумасшедшие лица, это тепло и долгие ясные вечера были настоящим праздником. На лавочках гроздьями сидели люди, все пили пиво, и даже в воздухе витал хмельной, будоражащий запах.

Ко мне несколько раз пытались пристать какие-то юнцы, потом подошли взять автограф... Никто в точности не знал моего имени – его перевирали страшно, зато все очень хорошо помнили мое лицо, хотя в последнее время рекламу с обувью Веронезе крутили не так часто.

Шурочка появилась ровно через полчаса. Вид у нее был странный – утомление явно читалось на ее лице, зато глаза блестели от возбуждения.

– Ох, какая жара! – сразу же пожаловалась она. – А на работе кондиционер сломался...

Мы не были исключением из толпы людей – пошли на Тверской бульвар пить пиво. На бульваре было не так шумно, и свободную лавочку нам все-таки удалось найти.

– Ну, рассказывай! – приказала Шурочка, едва мы только сели.

– Такая суматоха была сегодня в телецентре, и не скажешь, что середина лета... – начала я с каких-то пустяков. Я уже почти забыла о записи в студии, но Шурочка требовала подробностей, и это было довольно странно – родная мать так не радовалась моим успехам.

Мучая раскисшую на жаре память, я принялась пересказывать сегодняшнее интервью с создателями фильма. Может, я чего-то не понимала и Шурочка просто хотела через меня познакомиться с какой-нибудь знаменитостью?

– Видишь ли, сегодня большой интерес к некоммерческому кино... – распиналась я, время от времени отхлебывая из горлышка тепловатое пиво, а Шурочка не сводила с меня блестящих темных глаз.

В который раз я заметила, что вид у нее какой-то слишком дамский – эта чересчур элегантная короткая стрижка, классические лодочки, вызывающе скромный летний костюмчик. Бизнес-леди, одним словом. Я не была ни завистливым, ни злорадным человеком, но то обстоятельство, что моя подружка выглядела гораздо старше меня, почему-то грело мне душу.

– А как Митя поживает? – наконец после долгого обсуждения моих телевизионных успехов спросила Шурочка. Я давно ждала, что она это сделает...

– Как? Нормально. – Я пожала плечами. – У него теперь новая игрушка, возится с ней с утра до вечера.

– Да, мужчины... – неопределенно заметила она. – Машина! Наверное, про тебя совсем забыл.

– Ах, если бы! – устало засмеялась я. – Ночью устраивает такую корриду! Знаешь, иногда даже устаешь от подобного обожания...

Я, конечно, немного преувеличила, но в глазах у Шурочки что-то промелькнуло.

– На пикник в следующие выходные не собираетесь?

– Пикник, пикник... – пробормотала я словно в задумчивости. – Боюсь, вряд ли. Знаешь, дорогая, Мите чем-то не понравился наш предыдущий выезд.

– Что?

– Не знаю, – пожала я плечами, изобразив недоумение. – Наверное, жара на него плохо подействовала.

Шурочка то краснела, то бледнела, и я вдруг вспомнила, что она точно так же менялась в лице, когда смотрела на меня в далекой юности, – ее что-то влекло ко мне и одновременно отталкивало.

– Он объяснил, что ему не понравилось? – медленно спросила она.

– Н-нет... просто плохое настроение, голова болела, наверное.

– Может быть, ему не по душе мое общество?

Я энергично затрясла головой:

– Да что ты! Как можно! Я думаю, он в полном восторге от тебя, Шурочка, тебя же все любят...

Она тихо засмеялась и погладила меня по плечу:

– Не говори так. Это тебя все любят.

– Ладно, обойдемся без Мити, – вздохнула я. – Я бы с удовольствием встречалась с тобой и без него. Честно говоря, он меня уже замучил своей любовью.

– Что ты, разве любовью можно замучить?

– Еще как! Да, вспомнила – именно после пикника Митя сделал мне очередное предложение.

– Ты согласилась?

– Нет, я ему ничего определенного не сказала. Хотя бог троицу любит...

В прелестных темных глазах Шурочки мелькнула грусть – она была так тиха, так задумчива в этот момент, что я испытывала к ней почти дружеские чувства. «Стыдно, мадам Танеева, – упрекнула я сама себя, – доводить бедную женщину, которая ни разу не была замужем! – И тут же самой себе возразила: – Но зато она теперь знает, что соблазнить моего Митю не так-то просто. Если она это поймет, то с ней спокойно можно дружить».

А Шурочка, наверное, в этот момент вспоминала, как поцеловала Митю там, на поляне.

– Он хороший, – произнесла она с какой-то светлой, безнадежной печалью. – Соглашайся...

– Может быть... Знаешь, Шурочка, – сказала я тихо, словной делясь с ней самой сокровенной своей тайной. – Я Митю еще не очень хорошо понимаю. На самом деле я очень ревнивая, у меня и в прежних браках были проблемы с этим. Как ты думаешь, он когда-нибудь даст мне повод для ревности?

Я несла полный бред, но для меня было важным показать Шурочке, что я делюсь с ней чем-то очень личным, что считаю ее мнение важным для себя. Она посмотрела на меня с изумлением и громко, от души рассмеялась, даже голуби, клевавшие рядом в пыли какие-то крошки, разлетелись в разные стороны.

– Это просто... просто дивно! – едва смогла она произнести сквозь смех. – Таня, ты не видишь очевидного, оказывается.

– А что такое?

– Твой Митя не изменит тебе, даже если его будут соблазнять самые признанные красавицы мира!

– Разве такие мужчины существуют? – решила я подпустить сомнения.

– Нет, но Митя исключение. Очень редкое исключение, своего рода игра природы. Он будет верен тебе всегда.

Последние слова она произнесла очень твердо, и даже нотка презрения промелькнула в ее голосе – видимо, она до сих пор досадовала на это Митино качество. Я поняла, что она больше никогда не повторит попытки свернуть моего возлюбленного с пути истинного.

Мы допили пиво и медленно пошли в сторону Никитских ворот. Один вопрос еще мучил меня, я уже не раз пыталась подступиться с ним к Шурочке. Сейчас, после ее ответа, искренность которого я не подвергала сомнению, мне опять хотелось поговорить о Нем. О том человеке, которого я до сих пор не могла забыть.

– Шура, можно задать тебе нескромный вопрос? – решила я сразу взять быка за рога. – Почему вы сейчас с Сержем не вместе?

Она усмехнулась и ответила, глядя куда-то в сторону:

– Значит, между нами, девочками, говоря, тебя все еще интересует это? Не получилось.

– Ты не захотела?

– Может, и не захотела... Таня, ты в который раз меня о нем спрашиваешь, – произнесла она. – И я вижу, что дело уже не во мне. Давай, выкладывай, – с очаровательной фамильярностью дернула она меня за рукав.

«А что, если и вправду ей все рассказать? – мелькнула у меня мысль, и, несмотря на жаркий летний вечер, холодок пробежался вдоль спины. Никто не знал моей тайны, этой невинной, пустяковой тайны о моей детской любви к бывшему однокласснику. А мне уже надоело носить ее внутри себя. – Да, надо ей все рассказать и освободиться наконец от наваждения. Именно ей, потому что она тоже любила его».

– Я часто вспоминаю Мельникова, – легким эпическим тоном начала я. – Когда-то в детстве он мне очень нравился. Детская влюбленность, какие-то смешные глупости...

– Почему же смешные? – возразила Шурочка, уже не румяная, а интенсивно-пунцовая – мое заявление о любви к Сержу не оставило ее равнодушной. – Он мне тоже был небезразличен, ты же знаешь... Прости, я тебя перебила, кажется.

– У вас с ним был самый настоящий роман. Красивый, вами любовалась вся школа, все так возвышенно, необыкновенно, страстно... А я сидела в уголке и мучилась безответно.

– В каком уголке?

– Ну, это я так, образно... Ты же помнишь, какой некрасивой я была в детстве. Разве я тогда могла надеяться на взаимность! – усмехнулась я.

Шурочка молча шла рядом, потом вдруг с каким-то облегчением повернулась ко мне, словно ей не надо было больше ничего скрывать, и сказала, сияющая, нежная, возвышенная, снова семнадцати золотых годков: