– Я буду присутствовать на балу… но не выступать.

– О! – Клара Уитмор немного смутилась. – Что ж, извините, что помешала. Я даже не знала, что здесь может находиться кто-то еще. Как только Миллисент будет собрана, мы оставим вас и не станем мешать вам работать.

Работать?.. Фортепиано являлось единственным свидетельством того, что он якобы работал. Себастиан уже собрался ответить какой-нибудь резкостью, но вовремя одумался. С Кларой Уитмор следовало быть по крайней мере учтивым – только тогда ему, возможно, удастся побольше узнать о проектах ее дяди. А может, следовало быть даже более чем учтивым? Ведь женщины всегда отзывались на те знаки внимания, которые он им оказывал. К тому же мисс Уитмор, по-видимому, не относилась к тем дамам, которые слишком строго оценивали как сами эти знаки, так и того, кто их оказывал.

Мысль о том, что у нее, вероятно, не имелось критериев, по которым она могла бы оценивать его, была странно освобождающей.

– Не хотите ли смородинового кекса? – Она открыла корзинку. – Решила захватить что-нибудь перекусить, поскольку неизвестно, как долго нам с Томом придется здесь пробыть. У нас нет такого опыта в сборке Миллисент, как у дяди Гранвилла, особенно в том, что касается деталей внутри стойки клавесина. Еще у меня есть яблоки и песочное печенье, а также немного лепешек, оставшихся от чая…

Она продолжала говорить, но Себастиан уже не слушал ее – он смотрел на округлые щеки Клары и грациозный изгиб шеи, открывшийся его взгляду, когда она слегка поворачивала голову. И еще он смотрел на ее прелестные пухлые губки и густые порхающие ресницы.

В какой-то момент она взглянула на него и увидела, что он откровенно ее рассматривает. Щеки ее тотчас же окрасились румянцем, и Себастиану вдруг ужасно захотелось увидеть, как этот румянец потемнеет и станет ярче. Взгляд его скользнул ниже – к талии и бедрам. Когда же снова поднял голову, то увидел, как она прикусила нижнюю губу, а в ее фиалковых глазах промелькнуло нечто похожее на испуг. Себастиан же попытался представить, как она выглядела бы с распущенными волосами, в беспорядке разметавшимися по плечам.

– Я… э… мне следует продолжить работу, – пробормотала Клара, опустив голову. – Том сейчас появится, а дел у нас очень много. Пожалуйста, возьмите кекс, если хотите.

Себастиан кивнул и потянулся к корзине. И тут же вдруг осознал, что почти не чувствовал головной боли, еще минуту назад, терзавшей его.

– Спасибо. – Вновь испытав странное побуждение спровоцировать девушку, он добавил: – Вообще-то я не испытываю голода. Во всяком случае – к еде.

Клара тихонько ахнула, и ее губы чуть приоткрылись; казалось, она еще не успела решить, почувствовать ли себя оскорбленной довольно фривольным намеком или вообще проигнорировать его (ведь дав понять, что ее оскорбили его слова, она тем самым вынуждена была бы признать, что поняла скрытый в этих словах намек).

Наконец она небрежно повела плечами и проговорила:

– Как вам будет угодно, сэр…

– Угодно, мисс Уитмор. – Его голос опустился на октаву ниже. – Очень даже угодно.

Он был пьян. Или пил совсем недавно. Похоже, именно этим объяснялось его по меньшей мере странное поведение. Но как объяснить тот факт, что ее сердце билось как слишком туго заведенные часы. И почему грубый намек мистера Холла так ее взволновал?

Она старалась успокоиться, однако… Хотя прошло уже десять лет с тех пор, как она видела его в последний раз, Клара с поразительной ясностью помнила, как учащался ее пульс в его присутствии. И помнила, как он наклонялся над ее плечом, демонстрируя положение пальцев на клавишах. Она помнила и его уверенный голос, когда он говорил о четвертных нотах и мажорных гаммах… но тогда он пребывал как бы на расстоянии – талантливый пианист, который когда-нибудь будет играть для королей и императоров, блестящий молодой человек, буквально притягивавший самых красивых женщин.

Теперь расстояние сократилось, и он стоял так близко, что она могла к нему прикоснуться. Хотя ему не могло быть больше тридцати, он казался старше и… «Может, он болен?» – подумала Клара, и сердце ее сжалось.

Себастиан Холл нередко выглядел небрежным, но эта небрежность всегда казалась чертовски привлекательной и вполне соответствовала его артистической натуре. Весь его облик как бы говорил: «Мне некогда обращать внимание на суетные мелочи. Я должен творить магию».

Именно это он и делал с помощью ярких разноцветных нитей нот и волшебных иголок, в которые превращались его пальцы, порхавшие над клавишами. На званых вечерах и концертах мистер Холл творил музыку, заставляя душу Клары откликаться на те ноты, которые никогда ранее не трогали ее. Не трогали, пока Себастиан Холл не вдохнул в них жизнь. В расстегнутом фраке, с влажными прядями волос, падавшими на лоб, он играл на пианино с неуемной энергией и вдохновением…

А теперь? Теперь он был явно не в форме. По крайней мере, именно об этом свидетельствовала щетина у него на щеках, а его одежда… Она выглядела так, как будто он в ней же и спал. Под глазами у него залегли глубокие тени, и он казался совершенно опустошенным, походил на пустую тыкву или на раковину, лишенную своего содержимого.

Клара склонила голову к плечу и нахмурилась. Хотя глаза мистера Холла покраснели, они по-прежнему искрились проницательностью, которую злоупотребление алкоголем притупило бы. А его движения… Они, конечно, были напряженными и беспокойными, но их резкость отнюдь не являлась признаком опьянения. Клара придвинулась к нему чуть поближе… Нет-нет, никакого запаха пива или бренди. Вот только… Она сделала глубокий вдох.

Хм… запах дыма? И еще, кажется… Да, чуть горьковатый запах кофе. Клара вновь сделала вдох, и этот запах проник в самые отдаленные уголки ее души, о которых, как ей казалось, она давно уже забыла.

– Мисс Уитмор?..

Его низкий хрипловатый голос, все еще сохранявший свою мелодичность, вывел ее из задумчивости. Какое удовольствие услышать, как этот голос произносит ее прежнюю фамилию, воскрешая в памяти те золотые дни, когда она была молода и когда Уильям и ее мать были живы, а омытые солнечным светом одуванчики покрывали холмы Дорсета точно мазки краски.

Клара подняла голову и обнаружила, что мистер Холл внимательно наблюдает за ней, хотя его глаза были полуприкрыты.

– Сэр, вы… вы не заболели? – спросила она неожиданно.

Казалось, столь откровенный вопрос не обескуражил его. Более того, губы мистера Холла тронула едва уловимая улыбка, и казалось, что от этой его улыбки – скорее порочной, чем веселой – исходили волны какой-то непонятной энергии.

– Заболел? – переспросил он. – Да, мисс Уитмор, пожалуй, я и в самом деле болен.

Он вдруг сделал шаг вперед, и Клара невольно отступила. Ее сердце забилось еще быстрее, и она бросила взгляд на дверь, искренне желая, чтобы Том поторопился и пришел как можно скорее.

– Я болен тем, что не желаю вести себя прилично, – сказал мистер Холл, продолжая приближаться к ней с таким странным видом, что у Клары возникла почти паническая мысль: еще несколько шагов – и ей уже некуда будет отступать.

«А что будет, если он протянет руку и коснется моего лица?» – подумала Клара и тотчас же вспомнила, что когда-то именно об этом и мечтала. Она нервно сглотнула и попыталась отогнать эти воспоминания, напомнив себе, что больше не может позволить себе подобных фантазий.

– Я болен дурными мыслями, болен тем, что чувствую себя не в своей тарелке, – проговорил Себастиан. – Кроме того, я болен невезением и тем, что ко мне неважно относятся окружающие.

– Может быть, вы просто больны дурным воспитанием? – съязвила Клара, цепенея от собственной дерзости.

Холл же остановился и хмыкнул, прищурив глаза. Неожиданная притягательность этой его усмешки и восхитительная смесь запахов, исходивших от него, – все это еще больше взволновало Клару.

– Дурным воспитанием? – снова переспросил он, чуть склонив голову к плечу; при этом прядь волос упала ему на лоб. – Сын графа не может быть дурно воспитан, хотя следует признать, что мой старший брат, безусловно, получил более серьезное и качественное светское воспитание. – Себастиан опять усмехнулся и добавил: – Впрочем, не думаю, что это пошло ему на пользу.

Клара понятия не имела, о чем он говорил, хотя припоминала, что недавно в свете во всю судачили о женитьбе его старшего брата. Она также вспомнила, что несколько лет назад их отец, граф Раштон, обратился за разрешением на развод. Еще ей припомнились какие-то слухи на сей счет, но в то время Клара была в ловушке собственного замужества и ее вряд ли мог заинтересовать скандал, связанный с именем графа. Она вдруг осознала, что продолжает пятиться, но в тот же миг уперлась спиной в стену. А мистер Холл остановился в нескольких дюймах от нее – настолько близко, что она могла видеть, как в расстегнутом вороте его рубашки пульсировала голубая жилка у горла. Глядя на эту жилку, Клара внезапно почувствовала покалывание в груди, жгучее и восхитительное.

А Себастиан вдруг вынул из кармана шелковый носовой платок и проговорил:

– Вы позволите?

Она качнула головой, не понимая, о чем речь.

– Но вы… – Себастиан указал на ее щеку. – Вы чем-то испачкались. – И прежде чем Клара успела отвернуться, ткань коснулась ее лица.

Она вздрогнула, почувствовав прикосновение теплых пальцев Себастиана Холла. И тут же невольно задалась вопросом, от которого ее словно опалило жаром: «А каково же будет чувствовать эти руки на своем теле?»

Себастиан же придвинулся к ней почти вплотную и начал стирать платком пятно с ее щеки. У Клары перехватило дыхание. Она упорно смотрела на его крепкую шею, бронзовую на фоне белого воротничка, и на жесткую щетину, подчеркивавшую мужественность его подбородка. Но она не смела поднять глаза, чтобы увидеть его губы, хотя ужасно хотелось, ах как же хотелось! И это желание, горячей волной разлившееся в ее груди, заставило Клару крепко сжать кулаки, вонзив пальцы в ладони.