— Спасибо. Передаю трубку маме. Счастливо, тетя Эви!

— Ты помнишь, Марийка, какими мы были в ее возрасте?

— Конечно, но у нас было ума побольше.

— Нет, мы были такими же сумасбродками. Помнишь, как мы явились в Нью-Йорке ночью в полицейский участок и заявили, что ищем кавалеров на танцы в колледже? Может быть, мы были более наивными, а возможно, и нет. С годами мы забываем, какими сами были в молодости, и пытаемся навязывать молодым свои взгляды и вкусы.

— Я не рассказывала Лайзе эту историю. А помнишь, какой был переполох, когда полицейские явились на танцы в униформе и на лошадях?

— Отличная получилась вечеринка! Так какая разница — конный полицейский или итальянский красавчик?

— Госпожа первая леди, не развращай мне дочь!

Марийка и Эви, обе довольные своими воспоминаниями, тепло распрощались. Марийку порадовал звонок подруги, но он не смог вытеснить мыслей о работе.


Прежде чем войти, Марийка постучалась в дверь кабинета Грега.

На его лице было написано удивление. Грег был угрюм, он даже не встал, чтобы ее приветствовать, и не предложил сесть. Теперь темные очки не скрывали его злобного взгляда. "Ну, что же, — решила Марийка, — это облегчит мне задачу". Она не испытывала к Грегу никакой симпатии, резерв доверия был полностью исчерпан.

— Думаю, вы понимаете, с какой целью я к вам пришла.

— Да, я ждал вас. Вы нашли предлог для очередной атаки на меня?

— Предлогов сколько угодно, вы сами об этом знаете. Ваш последний трюк с Чарли Мандером окончательно вывел меня из терпения. У вас нет никакой профессиональной чести…

— О, прекратите, Марийка. Не разыгрывайте из себя святую. Вы никогда не давали мне действовать самостоятельно, недостаточно оплачивали мои старания. А ведь именно благодаря мне фирма стала процветать.

— У меня нет времени выслушивать ваши причитания, Грег. Вы — обыкновенный вор, непорядочный и неблагодарный тип…

— Без меня вы бы давно вылетели в трубу! — Грег сорвался на крик.

— Я хочу, чтобы вы убрались из моего агентства. Я планировала дать вам двухмесячный отпуск, но теперь ситуация изменилась. Даю вам две недели, чтобы сдать документы и дела.

— Хочу вам сказать прямо, вам не удастся вышвырнуть меня из фирмы. Я не пойду, более того, я собираюсь возглавить агентство и вытурить отсюда всех ваших прихлебателей. Вы просто дилетантка!

— Мерзавец! Я не позволю вам оставаться здесь ни минуты! Вы немедленно получите расчет и очистите кабинет! Я пришлю кого-нибудь их охранников, чтобы присмотреть за вами. Как же Гортензия была права…

Через час Грега Уиллиса уже не было в конторе, он ушел, ни с кем не попрощавшись. В агентстве все уже знали причину разрыва с ним.


11

Джонатон заехал за Марийкой и Лайзой на арендованном черном "БМВ", и они вместе поехали в другую часть Манхэттена, где жили Клагмэны.

Их тепло встретили родственники Джонатона, дядя Якоб и тетя Руфь, уже женатые их дети, Лесли, Даниэль, Бонни и Фред.

— Все они — мои кузены, но всегда называют меня "дядей Джонатоном".

Якоб держал на плечах симпатичного четырехлетнего мальчика.

— Это наш младший, Роджер, — сказал Якоб. — Для него сегодня особый день. Почему? Это вы узнаете позже. — Он подмигнул Джонатону.

— А где моя матушка? — спросил Джонатон у тети Руфь.

— Она в спальне, приводит себя в порядок.

— К сожалению, я не смог ее встретить в аэропорту.

— Забудь об этом, — успокоила его тетя Руфь. — Ты же послал за ней машину. Она считает, что у нее прическа растрепалась, и только бы расстроилась, если бы ты встречал ее в аэропорту.

Судя по всему, это была дружная счастливая семья. Наконец Марийка увидела Ребекку Шер, все еще красивую женщину шестидесяти семи лет, стройную, как девушка, с короткой стрижкой серебристо-белых волос. Она была одета в приталенное длинное серое фланелевое платье с кружевным воротничком, явно сшитое у дорогого портного. В ушах — золотые серьги, украшенные бриллиантами и жемчужинами, на руках — массивные золотые браслеты. Марийка отметила про себя, что мать Джонатона производила впечатление властной и следящей за собой женщины, у нее был изысканный вкус, что понравилось Марийке больше всего. Ребекка Шер сама добилась удачи в жизни, хотя вышла из бедной семьи.

"Теперь я знаю, откуда у Джонатона такая энергия и амбиция, это гены матери", — подумала Марийка.

Миссис Шер тепло приветствовала Марийку:

— Моя дорогая, наконец-то нас познакомили. Я так счастлива. Последние два месяца я только и слышала из уст своего сына ваше имя. Джонатон вас так расписал, он считает вас самой красивой женщиной в мире. Но в жизни вы еще симпатичнее, чем по его рассказам. Мужчины так часто бывают необъективны, когда описывают своих любимых.

— Для меня тоже большое удовольствие увидеть вас. — Марийка даже покраснела от такого комплиментарного приветствия, но все же почувствовала в тоне Ребекки оттенок недоверия.

— Джонатон рассказывает всем, как он скучает по вас, ведь вы живет в Нью-Йорке, а он в Чикаго…

Их разговор прервали, позвав всех в столовую, куда с гомоном уже понеслись дети.

Столовая была также и библиотекой. Все четыре стены комнаты были заставлены полками с книгами. Хозяева и гости уселись за большой, изысканно сервированный стол. Зажгли свечи.

— Начинается неделя, когда евреи совершают священный ритуал, празднуя рождение еврейского народа, начавшего борьбу за свою свободу, — начал объяснять Якоб суть праздника, на который они пригласили Марийку с Лайзой. — Мы отмечаем роль Бога в истории народа Израиля и роль еврейского народа в божественном Промысле. Это редкая возможность разделить наши религиозные чувства с семьей, друзьями, гостями, понять суть иудизма, историю народа, его прошлое, настоящее и будущее, наш путь к спасению и искуплению грехов. Мы готовимся к еврейской пасхе. Все в доме должно быть вычищено и вымыто. В эти дни мы используем специальную посуду и утварь, готовим особые блюда.

Перед Якобом стояло на столе особое блюдо с зажаренной ногой ягненка, яйцом, а рядом стоял хрен.

— Эта пища, — объяснил Якоб, — символизирует принесение в жертву в древности пасхального агнца и страдания еврейского народа. — Еще на столе были фрукты, орехи, пряности и вино, — это было связано с воспоминаниями о страданиях евреев в Древнем Египте, когда их, как рабов, использовали на строительстве дворцов и пирамид.

— Имя Бога было открыто Моисею на горе Хорив. Когда Моисей, которому Бог явился в неопалимой купине, спросил его, как ему имя, Бог отвечал: "Я есмь сущий", — продолжил рассказ Якоб. — Бог объяснил, что являлся Аврааму, Исааку и Иакову под именем Шаддай, что значит "Бог всемогущий", и не раскрылся им. Поэтому в иудизме непроизносимо имя Бога. Раскрытие его имени — знак особого откровения, данного Моисею. Десять заповедей запрещают произнесение имени Бога всуе. И только в День очищения первосвященником произносится оно вслух раз в году неслышно для окружающих. Тайна его имени устно передавалась по старшей линии первосвященнического рода.

Марийка разглядела на столе еще петрушку, сельдерей, листья салата, напоминавшие, что пасха означает приход весны.

— А что там посредине стола? — спросила Марийка, указывая на большую церемониальную чашу.

— Это пока тайна, скоро вы все узнаете, — ответил Якоб, довольный проявленным гостями интересом. — Мы все должны выпить сегодня вечером четыре чаши вина. Шаддай сказал, что это напомнит нам о временах рабства и освобождения, о вере в него и неверии.

Марийка попробовала сладкий красный ликер — пасхальное вино. Церемониал прерывался несколько раз сменой блюд. Когда подали суп, завязался непринужденный разговор, посыпались шутки, пересуды о политике. Заговорили о Ближнем Востоке и современных проблемах Израиля. Каждый высказал свое мнение, одна Марийка отмалчивалась, боясь попасть впросак. Она не могла позволить себе сейчас совершить какую-нибудь оплошность.

Дети стали ерзать на своих местах, и Якоб напомнил им, чтобы успокоились, — пришло время следующего ритуального действа. Сара, младшая внучка Якоба, по знаку деда, стала задавать "четыре вопроса", касающиеся праздничного ритуала. Ее отец Фрэд повторял вопросы на иврите. Только тогда Якоб отвечал на них.

Вся эта обстановка позволила Марийке лучше понять Джонатона. Он, видимо, прочитал ее мысли и сжал ей руку под столом. Она почувствовала на себе пристальный взгляд его матери, но проигнорировала эту ревностную подозрительность, расслабленная близостью Джонатона.

Руфь прекрасно готовила: принесла ароматную телятину, морковь, помидоры, яблоки и чернослив, горох и мацу. Потом дедушка Якоб прятал от ребятишек разные предметы, а внуки их искали, и каждый получил от дяди Джонатона подарок — пять долларов. Он предложил и Лайзе включиться в игру, помахал в воздухе призом, но девушка заупрямилась:

— Джонатон, это глупо, я уже взрослая.

— За этим столом ты еще ребенок. Запомни этот вечер. Это для меня очень важно.

Тут снова раздался глубокий баритон Якоба:

— Мы были рабами фараона в Египте, Бог освободил нас своей могущественной рукой. Слава Господу, избранный народ совершил исход из Египта, благодаря этому наши деды, отцы, мы сами, наши дети и внуки никогда не были и не станут рабами. — Он спел псалом, родные поддержали его.

Ужин был закончен. Чашу, посреди стола, наполнили, и двое детей Руфи и Якоба вышли из столовой, имитируя поиски пророка Ильи, приглашая его в гости.

Все встали из-за стола, и Ребекка повела Марийку в спальню хозяина дома, где усадили ее на большую кровать Якоба.

— Вам понравилось у нас? Теперь вы лучше будете нас понимать, какие мы.

— Да, мне действительно очень понравилось, было так интересно.