Она перенесла ему на новое место тарелки, салфетки, бокалы, ножи и вилки, поставила поближе яства.

— Я так хотел снова почувствовать твой запах. — Джонатон уткнулся носом в ее волосы. — Я давно схожу с ума от твоего аромата.

Марийка вся вспыхнула. Ее внутреннюю дрожь и нетерпение уже невозможно было скрывать. Наконец это должно произойти, но пусть он возьмет инициативу в свои руки.

— Джонатон, почему ты ничего не ешь? — Он действительно с усилием глотал пищу. — Ты хорошо себя чувствуешь? Попробуй курицу, я превзошла сама себя в кулинарных способностях.

Джонатон извинился, его кормили весь предыдущий день и ночью "летной" пищей. Тут она заметила, что у него просто глаза слипаются, и он делает над собой усилие, чтобы держать их открытыми. Он смешно моргал воспаленными глазами и крутил головой, стараясь сконцентрировать внимание.

Марийка пересадила Джонатона на диван и принесла поднос с кофе. Она подложила ему под спину две подушки, чтобы было комфортнее. Потом вспомнила, что забыла на кухне сахар, и снова вскочила с дивана. Когда она вернулась в комнату через минуту, Джонатон глубоко спал, откинувшись на подушках.

— Ну, вот ты и приехал, мой дикий страстный любовник, — она тихо засмеялась, — и уснул… без меня. — Она стянула с него ботинки и забросила ноги на диван, накрыв его пледом.

Джонатон не проснулся. Она оставила в прихожей записку для Лайзы, чтобы она не будила Джонатона, когда вернется.


5

В семь часов утра, когда Марийка занималась гимнастикой, зазвонил телефон.

— Доброе утро! Извините за ранний звонок, вас беспокоит миссис Мэтьюс, секретарь мистера Шера. Я разыскиваю его, чтобы предупредить: в восемь тридцать у него должна состояться важная деловая встреча, а он не знает где. Я пыталась найти его в отеле…

— Вы можете передать через меня для него сообщение, — ответила Марийка.

— Отлично, миссис Вентворс. Пожалуйста, скажите ему, что в восемь тридцать он встречается в Редженси с мистером Денфортом, и я зарезервировала ему билет до Чикаго на десять часов. Если он задержится, в одиннадцать есть еще один рейс, я также оставила на него заказ.

— Вы прекрасно работаете, миссис Мэтьюс. Я все в точности передам Джонатону.

Марийка накинула халат поверх гимнастического костюма и отправилась будить Джонатона.

— Бог мой, Марийка, извини меня за вчерашний вечер. Ты не очень на меня сердишься?

Она рассмеялась и передала ему сообщение секретарши.

— Вот там ванная для гостей. Там найдешь новую зубную щетку, пасту и даже бритву в шкафчике.

— Ты прекрасная хозяйка. — Он поднялся с дивана. — Никогда себе не прощу, что все так по-дурацки получилось.

— Не волнуйся, во всяком случае твоя секретарша подумала, что ты всю ночь участвовал в лихой сексуальной оргии. Она была шокирована, услышав мой голос.

— Подожди еще, мы не можем ее разочаровать, оргия еще будет. — Он закрыл за собой дверь ванной комнаты.


Гортензия позвонила Марийке по интеркому:

— Самый очаровательный мужчина в мире хочет поговорить с тобой.

Марийка решила, что это звонит Джонатон, но тут же сообразила, кого она так может называть, — ее отца.

— Папа, какой сюрприз!

— Твой голос что-то сегодня более приветливый, чем я привык слышать, — сказал он сухо. Марийка подумала, что он чем-то расстроен. — Ты занята сегодня вечером? Я вылетаю сегодня из Бостона пятичасовым рейсом. Мне очень нужно поговорить с тобой об одной важной вещи.

Марийка почувствовала неприятный холодок, пробежавший по телу. Ему не нужно было говорить, что случилась какая-то неприятность, она это поняла сама. Ее отец был очень прямым человеком.

— Лайза и я будем рады тебя видеть. Ты не хочешь сказать мне сейчас, что у тебя случилось? Хотя бы намекни.

Он старался говорить спокойно:

— Ничего особенного, но мне нужно кое-что с тобой обсудить.

— Поужинаем дома?

— Для меня нет ничего более приятного, но я хотел бы поговорить с тобой наедине до ужина, чтобы Лайза не слышала. Ты можешь это устроить?

Марийка не на шутку встревожилась, это было так на него не похоже.

— Конечно, папа, нам никто не помешает. Я могу отослать Лайзу до ужина к друзьям. У нее сложности на любовном фронте, так что она будет только рада ускользнуть из дома.

— Отлично, я увижу ее за ужином. Приеду домой к вам прямо из аэропорта, если там самолет не задержится, буду примерно без пятнадцати семь.

Он даже не спросил, какие сложности у Лайзы. О чем же он хотел с ней поговорить, да еще наедине? Марийка посмотрела на часы, у нее еще было часов шесть, чтобы сделать все дела, заказать еду из ресторана и приготовить салат и десерт. Нужно еще успеть поговорить с Лайзой, девочка ходит расстроенная, нельзя игнорировать ее настроение.


Марийка задержалась на работе.

"Ничего, успею, — успокаивала она себя, — пять минут на то, чтобы приготовить салат и накрыть на стол… Да, и не забыть поставить вино охладиться".

Появилась Лайза, нагруженная книгами из библиотеки. Услышав, как мать разговаривает сама с собой, она вошла на кухню, снимая на ходу свой толстый лыжный свитер.

— Ты не хочешь переодеть свои протертые джинсы? Сегодня за ужином у нас будет дедушка.

— Мам, успокойся, дед даже не заметит, во что я одета.

— Лайза, — виноватым тоном сказала Марийка, — я задержалась на работе, а твой дедушка сейчас позвонит в дверь. Я хотела поговорить с тобой… о Серджио… но сейчас не время.

Дочь заверила, что она вполне может подождать, когда дед уедет, хотя ей хотелось рассказать матери об их последней ссоре с Серджио.

Звонок в дверь раздался в тот момент, когда она поставила курицу в духовку, полив ее лимонным соусом. Рис уже был готов, оставалось поставить закуски на стол.

Она слышала, как ее отец приветствует служанку-гаитянку, которая пошла открыть дверь.

— Добрый вечер, Женевьева. Как вы поживаете? — спросил Чарльз по-французски с бостонским акцентом.

Женевьева что-то ответила. Марийка представила, как служанка улыбается, размахивает руками, произнося фразы со скоростью пулеметной очереди.

"Его любят все женщины!" — подумала Марийка.

Когда она вошла в прихожую, отец уже снял свое серое "честерфильдское" пальто с вельветовым воротником. Он молча обнял дочь, еще больше убедив Марийку, что он приехал неспроста.

"Боже милостивый, как же он похудел!"

Высокий, красивый, аристократического вида мужчина, Чарльз Рассел почти не изменился с годами. Она не видела его недель семь, и он очень осунулся, даже костюм висел на нем, как на вешалке. Воротничок сорочки стал совсем свободным. На шее просвечивали темные вены. Его вид тревожил.

Лайза, услышав звонок в дверь, спускалась по лестнице из своей комнаты.

— Дедушка, тысяч поцелуев! Я ненадолго убегу, позже увидимся. Не съешьте без меня все, что мама приготовила.

Не спрашивая, что он будет пить, Марийка налила ему скотч со льдом, усадила отца в его любимое кресло в гостиной и села рядом, готовая слушать, в чем же дело?

— Марийка, — начал Чарльз, — со мной не все в порядке.

Она инстинктивно вскочила со стула и передвинула его ближе к отцу, взяла его за руку.

— Что с тобой, папа? — спросила она с испугом.

— Сегодня утром врачи сообщили мне результаты обследования. Я сдал кучу анализов, прошел многие тесты. У меня рак толстой кишки. Завтра я ложусь в массачусетскую центральную клинику, меня прооперируют через несколько дней. Врачи говорят, что риск есть. — Он замолчал и сделал глубокий вдох. — Я сказал им: к черту операцию, если риск велик. Они настаивали, что, если не сделать операцию, риск еще больше. В конце концов я согласился потом и на химиотерапию, но надежд, мне сказали, мало, долго я не протяну. Опухоль большая и очень распространилась. Я был просто идиотом. Все симптомы были уже давно, я не обращал внимания ни на боль, ни на кровотечения.

— Но, папа, у тебя всегда было хорошее здоровье! Ты никогда ни на что не жаловался.

"Может, он все преувеличивает? Или не так понял врачей? Он никогда серьезно ничем не болел, не ходил к врачам!"

Его друзья даже дразнили его "Чарли-здоровяк". Он всегда был в прекрасной физической форме, даже не простуживался, он бросил курить и очень мало пил. Друзья вспоминали, что в студенческие годы в Гарварде Чарльз показывал олимпийские результаты, удовлетворяя трех женщин за ночь. По слухам, и после Гарварда он не потерял сноровки в любовных играх.

— Уверена, операция пройдет нормально, папа, я же тебя знаю. — Она старалась говорить спокойно.

— Возможно, да, но, может быть, и нет. Я надеюсь, Всевышний не даст мне выжить, если я останусь после операции беспомощным инвалидом.

— Ты останешься жить, папа, и не будешь инвалидом. Тысячи людей прошли такую операцию и нормально жили после этого. Ты обязан выиграть в этой борьбе со смертью.

— Марийка, у меня осталась мало сил. Несколько месяцев я чувствовал, что со мной не все в порядке, но…

— Но ты думал, что все пройдет само собой, и не обращался к врачам. Так, папа?

— Не буду спорить. Я несерьезно к этому отнесся, и вот результат… Мне трудно об этом говорить, но… это еще не все, что я хотел тебе сказать. Только, пожалуйста, не перебивай меня, как ты всегда это делаешь.

"О, Боже, что еще? Что может быть "еще", когда речь идет о его жизни?"

— Папа, — заверила его Марийка, — я не буду тебя перебивать. Что ты еще хочешь мне рассказать? Только не тяни!

На его усталом лице промелькнула улыбка — все-таки она снова перебила его.

— Марийка. — Его голос задрожал. — Я не… я не твой отец. Не твой родной отец.