При его появлении они замолчали.

В наступившей тишине Томас спросил:

— Вы уже выставили охрану по периметру поместья, со стороны наружных стен? Стреляли из-за западной стены и…

Глаза Джеймса яростно сверкнули. Столь пристальный и испытующий взгляд мог бы резать стекло, но голос брата был нарочито спокойным.

— Спасибо, Томас. Я уже отправил своих людей. И тебе спасибо, Питер, — добавил он, обращаясь к егерю. — Позаботьтесь об этом, хорошо? И еще пусть ко мне придет Фостер с фермы. Вы все можете идти, а я пока поговорю с братом.

Джеймс проводил егеря до дверей и вернулся к картам: безупречная самодисциплина! — но Томас видел: руки брата сжимают край столешницы так, что побелели костяшки пальцев. Вот каких усилий стоила ему попытка сохранять спокойствие и самообладание!

Впервые за долгое, очень долгое время Томас почувствовал, что ему нужно объясниться.

— Джеймс, у меня большой опыт…

— Не сомневаюсь. — Виконт заговорил с непривычной резкостью. Страх за семью взял верх над хорошими манерами. — Я это понял, когда ты очень опытной рукой швырнул бедняжку мисс Кейтс на землю точно куль зерна. Скажи, Томас, что происходит, черт возьми? Скажи, что твой опыт не последовал за тобой сюда, в мой дом, чтобы угрожать моей семье и моим детям. — Джеймс почти кричал, едва сдерживая гнев. — Скажи мне!

Томас и сам понимал, что за пятнадцать лет секретной службы он мог приобрести одного-двух врагов: долгие годы отдавал себе отчет в этой возможности и всегда был начеку, — но никак не ожидал он, что опасность последует за ним домой, в милую добрую Англию, тем более в поместье брата, в дом, который его глаза увидели едва ли с полчаса назад.

Нет. Выстрелы предназначались не ему. И не остальным, кто был в саду, насколько он разбирался в ситуации.

— Прости, Джеймс. Уверяю тебя — я помню о безопасности твоей семьи. Но выстрелы предназначались не мне. Стрелок был один. Насколько я помню, он выстрелил три раза, каждый выстрел с равным интервалом, что наводит на мысль об армейской выучке. И все три выстрела были предназначены вашей мисс Кейтс. Слава богу, я оказался рядом.

— Мисс Кейтс? Это смешно. — Джеймс почти повторил слова Кэт. — Кому понадобилось стрелять в бедную гувернантку?

По прикидкам Томаса, список желающих был не очень длинным. Зато какие в этом списке были мастера своего смертельного дела!

— Полагаю, тебе следует знать, что мисс Кейтс не совсем та, кем кажется. — Сложив на груди руки, Джеймс внимательно, оценивающе взглянул на младшего брата.

— То же самое я мог бы сказать и о тебе, Томас. Мисс Кейтс тихо и спокойно жила среди нас, пока не появился ты. А ведь ты испугал ее чуть не до смерти. Нагнал страху еще до того, как начали стрелять. Почему?

Какую правду следует им знать?

— Я знал ее в Индии.

— Я и сам догадался. Но, кажется, ей очень не хотелось возобновлять знакомство.

— Это так. — За последние два года Томас много-много раз представлял себе их встречу. И каждый раз в его мечтах Катриона радовалась ей и даже более того. Была без ума от счастья. Она обвивала руками его шею и покрывала лицо страстными поцелуями. Она не вздрагивала от отвращения и не говорила «оставьте меня»!

— Ты и тогда был с нею груб? Надеюсь, нет нужды говорить тебе, что я не потерплю, чтобы кто-нибудь — пусть даже мой брат, которого мы уже не чаяли увидеть, — третировал или оскорблял моих слуг. Леди Джеффри высоко ценит мисс Кейтс. Очень высоко.

Томас посмотрел на брата и отца, с которым, собственно, еще не успел как следует поздороваться, и груз собственных недостатков и поражений тяжело опустился на его плечи. Кэт была права. Увидев его, она не пришла в восторг, потому что он подвел ее. Самым жалким образом.

— Полностью признаю. Еще раз прошу меня извинить. Здравствуй, отец.

Его отец, граф Сандерсон, протянул младшему сыну руку и одарил его сердечной и неспешной улыбкой.

— Разумеется, Томас, это удовольствие — больше, чем удовольствие, — видеть тебя после стольких лет. Но… твое возвращение домой оказалось не самым благоприятным.

— Действительно. И мне очень жаль.

Джеймс смягчился, но не намного.

— Жаль? Это не объясняет того, зачем кому-то понадобилось стрелять в мою семью. Или, как ты настаиваешь, в мою гувернантку.

Естественным побуждением Томаса было хранить те немногие тайны Кэт, которые были ему известны: только ей принадлежит право говорить о них. Однако Джеймс был прав: его домашние подверглись ружейному обстрелу, и Томас должен был открыть им правду — по крайней мере большую ее часть.

— Что вы знаете о том, чем я занимался в Индии?

Джеймс взглянул на отца.

— Не много. — Граф устроился в кожаном кресле. — Почти ничего. Я смог лишь узнать, что по просьбе компании тебе пришлось выдавать себя за другого человека. Мне не удалось узнать ничего более. Полагаю, ты сделался шпионом.

— Весьма точное определение. — Томасу было не очень приятно слышать, что его труд оценили именно так. Ремесло шпиона не самое почетное занятие для джентльмена, несмотря на то что в искусстве собирать сведения ему не было равных. Он надеялся, что семья никогда не узнает о его былых подвигах. Собирался лишь сказать им, что разбогател на торговле лошадьми, которых сам же и разводил.

Но отец, кажется, имел собственный источник сведений.

— Вероятно, я бы не выбрал для тебя такой карьеры, — признался он. — Напротив: надеялся, что работа в Индии приведет моего сына к занятию политикой.

Его карьера, какой она была, подошла к концу. Кончено.

— Так и я ее не выбирал. Похоже, она сама меня нашла. — В который раз за последний год Томасу захотелось напиться. Долгие годы он следовал обету воздержания, который принес, превратившись в Танвира Сингха. И вот до чего довела его одержимая страсть к Катрионе Роуэн! Еще день, а ему уже требуется подкрепление, какое может дать лишь крепкое спиртное. Но он должен начать, как и собирался, честно.

— Видишь ли, на севере Индии есть поговорка: «Отрасти волосы и заговори по-пенджабски, и сделаешься сикхом».

Томас впервые услышал эти слова от своего командира, полковника Огастуса Бальфура, почти четырнадцать лет назад, в тот самый день, когда Томас вернулся со своего первого задания для Ост-Индской компании. Вернулся один.

— Почти сразу же, как я приехал в Индию, мне пришлось принять участие в смертельной экспедиции. Нас отправили закупить лошадей в Белуджистане, чтобы их потом разводить. Из всех англичан, которых отправила туда компания — из двадцати трех мужчин, — живым вернулся я один.

Даже сейчас, когда прошло так много лет, чувство утраты саднило, как тяжелый ушиб, которому следовало зажить давным-давно.

Он был единственным, кто выжил в тяготах целого года путешествия с караваном, болезней, сурового климата, нападений разбойников и враждебных племен. И вернулся не мальчиком, которым был, отправляясь в экспедицию, а совсем другим человеком. Когда, наконец, Томас добрался до Дели, он выглядел и разговаривал скорее как туземец, а не как сын туманного Альбиона.

— В то время официальным представителем Британии в северных провинциях был полковник Бальфур. Когда я рассказал ему обо всем, что видел и слышал в своем долгом путешествии, и о том, как научился пользоваться полученными сведениями, сей осмотрительный человек составил простой, но хитрый план. Было решено, что я отправлюсь с ним в Сахаранпур, где сделаюсь Танвиром Сингхом, сикхом, торговцем лошадьми, сборщиком сведений и хранителем тайн. Свои волосы, которые успели изрядно отрасти, я спрятал под тюрбан и нацепил на себя кирпан и кара, то есть церемониальный кинжал и серебряный браслет как атрибуты религии сикхов.

Джеймс вытянул шею в мрачном любопытстве.

— Даже так? Ты обратился в языческую религию?

— Она не языческая, а монотеистическая. — Однако у него не было времени вступать в теологические дебаты с братом. — Что сделано, то сделано. Ты сможешь исследовать глубину моего нравственного падения позже.

Он стал самым секретным оружием компании, безнаказанно пересекая границы. Из своих наблюдений он научился выделять факты, которые несли в себе особо значимый смысл. И научился быть человеком-невидимкой, оставаясь на виду, среди людской толпы.

— Я почти ничем не гнушался, если считал это целесообразным и выгодным для себя.

— В том числе мисс Кейтс? — закинул крючок его отец.

— Нет. — В голосе Томаса звенела сталь. Он не собирался уступать отцу — опыт закалил его, научил сдерживать гнев и сделал зрелым мужчиной. — Не нужно необоснованных предположений. Никакого расчета в отношении вашей мисс Кейтс не было и не могло быть.

Тем не менее как мог бы он объяснить, чем была для него Кэт? Как посмотрели бы на него домашние, если бы узнали, что он действительно отринул английский образ жизни и ни разу не оглянулся назад, ни разу не задумался о том, что потерял, хотя из года в год пересекал границы, скитался туда-сюда по пустыням и королевствам. До того как одним весенним утром, два года назад, на Рани-базаре на него не поглядела женщина-ангрези, англичанка, пробудив в нем острую и сладостную тоску по той жизни, которую он забыл с такой легкостью.

Эта боль явилась нежданно-негаданно. Ему нравилась роль тайного агента в большой игре шпионажа, между всеми влиятельными сторонами, что скрывались в тени отрогов Гиндукуша. Он любил лошадей, их красоту и благородство сердец, и любил свободу идти куда захочется да еще интригу — находить все то, что попадалось на глаза, стоило лишь хорошенько взглянуть.

— Меня это устраивало — то, что Бальфур называл шпионажем. Я получил свободу передвижения, возможность разводить и продавать лошадей. И так я смог заработать собственное состояние. Никому и ничем не обязанный, я привозил тайны, а заодно приводил своих лошадей из могущественного королевства магараджи Ранджита Сингха в Пенджабе и предлагал их компании.