Но Катриона Роуэн была особенной. Он не мог точно сказать, в чем ее особенность, но она находила в его душе отклик. А это, в свою очередь, вызывало в нем такое страстное желание, что он ничего не мог с собой поделать.

Сейчас она оглядывалась по сторонам с тем восхищенным любопытством, которое он уже наблюдал на Рани-базаре. Шла медленно, дотрагиваясь до растений с почтительным любопытством.

— Поразительный сад! Такой коллекции экзотических растений я еще никогда не видела. До чего же красиво! — Она потянула воздух прямым изящным носиком. — Не совсем понимаю, откуда этот чудесный, теплый аромат.

— Это жасмин, цветущий ночью, мэм. Любимый аромат бегумы.

— О, он просто изумителен. Бегума? А кто такая бегума?

— Ты назвала бы ее «миссис Бальфур». Жена полковника.

— О! — Бледная сияющая луна ее лица вновь обратилась в его сторону. — Я полагала, что он вдовец, поскольку его супруги не было за столом. Какое невежество с моей стороны. Она болеет или слаба здоровьем, раз не присутствовала на обеде?

— У нее прекрасное здоровье. А не было ее потому, что она мусульманка и по традиции избегает посторонних мужчин. Этот сад примыкает к зенане, то есть женской половине дома.

— О, а я и не знала, что вторгаюсь в ее личные владения. Я так мало знаю! — При мысли о собственной бесцеремонности она по-настоящему расстроилась и все же сумела бросить ему милую сердитую гримаску. — Вам следовало меня предупредить.

Он не смог удержаться от улыбки.

— Я говорю тебе это сейчас.

Она улыбнулась в ответ с выражением почти неприкрытой радости.

— Вам следовало предупредить меня еще до того, как вы начали орудовать отмычкой.

— Ах это… — Он взмахнул рукой, отгоняя ее тревоги. — Сей замок и я — старинные приятели. Но тебе не о чем беспокоиться. Бегума не станет возражать, если мы прогуляемся по ее саду и поболтаем. — Напротив, бегума даже рада была бы его вторжению в свой закрытый мирок ради того, чтобы понаблюдать эту очаровательную драму. Ведь она была вторым человеком после полковника, кто знал секрет Томаса. Он не смог бы сделаться Танвиром Сингхом без ее помощи! — Осмелюсь предположить, что она и ее дамы подслушивают нас прямо сейчас.

Он указал на верхние этажи украшенного решетками здания, что окружало сад с трех сторон, и сверху, с забранного ширмой балкона, в знак утвердительного ответа до них донесся тихий мелодичный смех.

— Вот так. Бегума и ее дамы оказывают нам честь своим незримым присутствием. Мы должны поздороваться. Идем. — И Томас позволил себе положить руку ей между лопатками, чтобы подтолкнуть и заставить встать рядом с ним. А потом сделал учтивый, элегантный «салам» в ночном воздухе.

Катриона Роуэн повторила его жест, но затем, поглядев наверх, прибавила изящный европейский реверанс, низкий и почтительный, будто приветствуя королеву. Собственно, так оно и было.

Вот в чем была ее особенность. Катриона во все глаза смотрела на мир вокруг себя, живо откликаясь на заманчивые возможности, которые предлагало новое место, новая культура, столь не похожие на те, что она знала. Она еще не подчинилась убаюкивающему влиянию компании и замкнутой общины оторванных от родины людей, погруженных в равнодушную дремоту.

Вот и ответ на его вопрос. Катриона Роуэн вызывала в нем восхищение. А еще он чувствовал страстное влечение на грани чего-то большего. Чего-то опасно граничащего с одержимостью. Потому что время, проведенное в саду с мисс Катрионой Роуэн, только распалило огонь, что таился в глубинах его сердца. И лишило его зрения — вот и не увидел он того, что давно следовало увидеть.

Да, внешне она была как сахарная вата, под которой пряталась сердцевина из гранита. Он был очарован ею. Настолько, что ни на минуту не пришло ему в голову задуматься: а что же сделало ее такой?


Глава 8


Бывали дни, когда Катрионе казалось, что ей, должно быть, все это приснилось — жара, яркие краски и головокружительный восторг нахлынувшей любви. Однако она влюбилась тогда — медленно, неотвратимо и без оглядки. Ей это вовсе не приснилось. Как могло не присниться, не представиться зло, что последует за ней сюда, в Уимбурн-Мэнор. Оно было слишком реальным! И непреклонным. Чтобы пули вспороли почву на лужайке — такого она вообразить не могла. И ни разу — за тысячу и один год — не представила себе, как высокий англичанин встает в дверях, не давая ей пройти!

Выбора не оставалось. Собравшись с духом перед лицом неприятного настоящего, Катриона снова обратилась к леди Джеффри:

— Благодарю за щедрую заботу, миледи, но, как видите, со мной все в порядке. Поэтому, с вашего позволения, теперь я пойду проведаю детей.

«И уберусь подальше от мистера Томаса Джеллико, чтобы избавиться от его назойливого присутствия».

— Моя дорогая мисс Кейтс. — Протянув руку, леди Джеффри снова крепко ухватила локоть Катрионы. — Что мы будем без вас делать? Вы наша незыблемая опора. И невероятно храбрая девушка. Я, кажется, до сих пор трясусь от страха. А вы думаете не о собственной безопасности, а о детях. Похоже, вы тогда совсем не испугались.

Безопасность — ненадежная и относительная вещь. Еще один вид роскоши, которая ей не по карману. Если она хочет обеспечить безопасность детям виконтессы, ей нельзя тут оставаться. В противном случае она сама впустит опасность в дом. А желает пережить нынешнее испытание и ускользнуть от решительно настроенных преследователей, включая мистера Томаса Джеллико, тогда пусть весьма реальный страх вынудит ее покинуть относительно безопасные стены Уимбурна. Тихо. Украдкой.

Правда, однако, заключалась в том, что храбрости в ней не было ни капельки. Она была очень, очень напугана. Будь в ней хоть чуть-чуть храбрости и отваги, она бы ни за что не покинула Индию — да и Шотландию тоже. Лицом к лицу встретилась бы и с собственными страхами, и с теми, кто ее обвинял. Но она этого не сделала. И страх рос в ней, пока под гнетом его непомерной тяжести не застонала ее душа. Это была та боль, про которую она не забывала ни на минуту.

Катриона очень, очень боялась, что достопочтенный Томас Джеллико схватит ее и увезет обратно в Индию. Где ее ждет суд за преступление, которого она не совершала. Умереть в глазах общества, понести позор и унижение — именно так было с ее отцом.

Она очень боялась вооруженного человека, который разгуливал за стенами имения, и той злобы, которую он вынашивал против нее.

У нее не было времени на то, чтобы попытаться объяснить леди Джеффри, как запутались ее обстоятельства и как несправедливы обвинения против нее. Не станет она испытывать терпение своей хозяйки. Вдруг та решит немедленно препоручить Катриону своему деверю, как только узнает, в чем ее обвиняют — в убийстве!

— Миледи, я должна идти.

— Идти куда? — Томасу Джеллико пришлось пригнуть голову, чтобы пройти под косяком двери в гостиную детского крыла. — Бегство вам не поможет, мисс Анна Кейтс.

Катриона не знала, зачем он назвал ее вымышленным именем. То ли в попытке напомнить самому себе, кем она притворяется, то ли ей напомнить, что он держит в своем кулаке и ее тайны, и ее судьбу.

Но не Катриона, а жена родного брата Томаса, Кассандра, виконтесса Джеффри, ощетинилась колючками точно сердитый еж при его появлении в дверях.

— Понимаю, что учтивость велит мне приветствовать твое возвращение домой, Томас. Но я делаю это исключительно из вежливости.

Леди удивила Катриону. Возможно, благодарность, как и кровь, не водица. Тон хозяйки был самым суровым. Виконтесса даже встала с кресла, чтобы встретить деверя, как будто могла помешать ему подойти к мисс Кейтс ближе.

Смехотворная мысль. Как будто ее светлость до сих пор полагала, что он еще школьник, каким был, когда она видела его в последний раз. Но Томас Джеллико превратился в огромного мужчину в расцвете сил. Высокий, тренированный, закаленный опытом, как лезвие топора. А виконтессу можно сравнить с чашечкой тонкого китайского фарфора. Ни широким юбкам на пышной подкладке, ни объемным рукавам темно-синего шелкового платья не придать было ее фигурке значительности — все равно она казалась нарядной, изысканной куколкой по сравнению с могучим дикарем, этим Томасом Джеллико.

Однако леди Джеффри, как ни удивительно, действительно сумела встать у него на пути. Может быть, это сила ее характера заставила мистера Джеллико отступить. Он снова встал в дверях, словно огромный бык, которого загнала в угол маленькая стройная колли. Леди Джеффри казалась безобидной. Но она умела показать зубы!

Бедняге пришлось хмуро взирать в лицо невестки, возвышаясь над ней точно гора.

— Ты же не думаешь, надеюсь, что я собираюсь ее ударить? Сожалею, что грубо держался с ней на лужайке в саду, но уверяю, что не причиню мисс Кейтс никакого вреда. Все, что я сегодня сделал, так это для того, чтобы ее защитить. Скажи ей, Ка… — Он вовремя осекся. — Кассандра, даже мисс Кейтс скажет тебе, что я всегда защищал ее. В Индии я даже зашел так далеко, что нажил врагов, ради того, чтобы ее защищать.

Леди Джеффри обратила на Катриону взгляд своих ясных лавандовых глаз.

— Это правда?

Катриона ухватилась за подлокотник кресла — комната кружилась у нее перед глазами. Она, кажется, не могла найти равновесия. Вид этого мужчины заставлял ее ноги подгибаться.

— Да, — признала она наконец. Это была правда, которая не вызывала сомнений. Она забыла. Он завел врагов — ради нее. Спасал ее раз за разом, с того самого первого вечера.

Он сделался врагом лейтенанту Беркстеду, и ей не пришлось трудиться над этой задачей в одиночку. Вот что они делили на двоих — вражду к светловолосому парню в военном мундире. Это сближало их, как и любовь к лошадям. Как и превосходная кобыла. Воспоминания об ужасной суматохе последних часов в Сахаранпуре заставили ее забыть, как много этот человек для нее сделал!